Поскольку хищники, как, впрочем, и все остальные животные, не умеют хранить тайн и ничего не могут поделать со своей звериной натурой, то Донн и решил, насколько это возможно, вразумить меня и предостеречь от поспешных, необдуманных действий. Я не обижался. В конце концов, я сам предложил Эдмунду стать моим компаньоном в данном предприятии. А хороший компаньон просто обязан подавлять дурные инстинкты своего партнера. Я еще не знал, в чем заключаются дурные инстинкты капитана Донна, но надеялся распознать их, буде они проявятся. В то же время мне хотелось удостовериться, что мы хорошо понимаем друг друга.
— Каким образом муниципальная полиция эксгумирует трупы, чтобы об этом не узнали в городе? — спросил я.
— Я не могу отдать распоряжение об эксгумации, до тех пор пока не получу на это разрешения родственников усопшего.
— В данном случае это будет Сара Пембертон.
— Совершенно точно, — сказал он. — Но я не могу обратиться к миссис Пембертон с такой просьбой только на основании рассказа Гарри Уилрайта.
— Лично я верю ему… хотя он непревзойденный лжец.
— Я тоже верю ему, — поддержал меня Донн. — Но к вдове я могу идти, только имея на руках нечто большее.
— Что именно?
— Вот в этом-то и вся закавыка. Надо что-нибудь найти, некие подтверждающие доказательства. Так часто бывает — нужны доказательства того, что мы и так уже знаем. Согласно показаниям Уилрайта, ребенок лежал в гробу большого размера, что позволяет предположить намеренный обман. Но мы не можем полагаться на то, что он, по его мнению, видел своими глазами. Пьяный и при плохом освещении. Мы не можем быть уверены, что на кладбище не произошла ошибка во время похорон. Мне надо взглянуть на календарное расписание похорон, имевших место на кладбище в Вудлоне в этом году. Нам надо удостовериться, что могильщики ничего не перепутали и не поменяли местами двух покойников, которых хоронили в один и тот же день.
— В это очень трудно поверить.
— Самое главное с нашем деле, мистер Макилвейн. не торопиться и продвигаться вперед методично, шаг за шагом. Такая манера действий дисциплинирует, и начинать надо с того, во что меньше всего верится. Я должен своими глазами увидеть свидетельство о смерти мистера Пембертона. На этом свидетельстве должна стоять подпись его лечащего врача, с которым тоже надо встретиться и поговорить. Следует посетить нотариальную контору и поинтересоваться сделками, договорами и другими действиями, которые совершил мистер Пембертон в период, предшествовавший его смерти… ну и так далее.
— Вы можете сделать все это, не привлекая к расследованию служебных собак?
— Надеюсь, что да.
Мы разговаривали как два завзятых конспиратора, склонившись над столиком, сблизив лица и понизив голос почти до шепота.
— Господи, вы же знаете, что такое репортерское ремесло. Я хочу, чтобы вы пообещали мне одну вещь… В конце концов, именно я посвятил вас в это дело, и хочу, чтобы вы, со своей стороны, защитили мои интересы.
— Я понимаю вас. — Он кивнул.
— Это же исключительной ценности материал, — втолковывал я капитану Донну. — Это мой материал, он никогда не стал бы достоянием гласности, не заинтересуйся я этим делом. Я его нашел.
— Верно.
— И если наступит момент, когда вы не сможете дальше хранить это дело исключительно для меня, то я прошу честно предупредить об этом.
— Согласен, — ответил Донн.
Моя кровь кипела, но то же самое происходило и с капитаном. Его обычно скорбные глаза засветились каким-то новым огнем, на бледных щеках заиграл румянец. Он был тем не менее готов к тому, что я стану вмешиваться в его план расследования и протестовать против его действий, если сочту это нужным. Я говорил именно то, что, по мнению Донна, должен был говорить журналист. Вообще, оказываясь в компании Эдмунда Донна, я, против воли, горел желанием вести себя согласно его ожиданиям. Не то ли самое произошло с Гарри Уилрайтом? Донн ожидал, что он все расскажет, и Гарри сделал это.
Я был уверен, что за это мне еще придется извиняться перед Уилрайтом. Мне были понятны причины вызывающего поведения этого юного поколения. Они считали себя жителями некой колонии здравомыслящих людей и гордились своим просвещенным равенством. Мартин выделялся среди них тем, что подозревал своих сверстников и единомышленников в той же темноте и мракобесии, как и остальное человечество. Мартин Пембертон своим поведением подрывал их уверенность в себе и своей правоте.
К художнику я испытывал симпатию. И благодарность, хотя я ее никак не выразил. Его история произвела на меня ошеломляющее впечатление. Если подумать, то самым лучшим способом лишиться исключительного права на эту сенсацию было проявить поспешность, то есть уподобиться Мартину в его небрежной безоглядности и начать торопить события. Как член журналистской братии, Мартин прекрасно сознавал, что мог бы использовать в расследовании те же методы, которые применял сейчас Донн. Но вместо этого он бросился вперед, как обезумевшая гончая, и дошел до того, что стал тайком вскрывать могилы. Если я последую его примеру, то дело закончится тем, что я буду стоять в могиле в компании других репортеров…
Нет уж, благодарю покорно, Мартин заставил Уилрайта хранить тайну, и она останется между нами — Донном и мной. Я хотел заполучить и моего независимого журналиста, и мою историю в свое безраздельное пользование — уж коль я впутался в это дело. И если я напишу об этом, то мое творение превзойдет все, что писали репортеры. Для меня признание Уилрайта стало, если хотите, платой за вдохновение, подтверждающим доказательством, выражаясь языком капитана Донна. Это признание было подтверждением того, что я знал до него, точнее, чувствовал. Мой автор жив. Просто он скрылся в тех местах, где смыта граница между существованием и несуществованием. Он был там вместе со своим отцом и его фактотумом — Тейсом Симмонсом, а может быть, и с врачом, который лечил в последние его дни Огастаса — с загадочным и таинственным доктором Сарториусом.
Теперь я был уверен, что знаю ровно столько же, сколько знал Мартин перед своим исчезновением. Мне казалось, что я смогу организовать дальнейшее преследование с не меньшим успехом, чем Пембертон-младший. Я не стал уверять Донна, что не стану делать этого. Я вернулся на работу через день или два после нашего посещения мастерской Уилрайта. В тот же день, едва успев приступить к работе, я послал телеграмму нашему политическому корреспонденту в Олбани, попросив его, когда наши законодатели устанут от бесконечных дрязг, утомятся оплачивать огромные счета Твида и сядут на пару дней поиграть в покер, улучить момент и съездить на Саранк-лейк. Я мотивировал это тем, что нам неплохо бы напечатать серию статей о достижениях американской медицины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Каким образом муниципальная полиция эксгумирует трупы, чтобы об этом не узнали в городе? — спросил я.
— Я не могу отдать распоряжение об эксгумации, до тех пор пока не получу на это разрешения родственников усопшего.
— В данном случае это будет Сара Пембертон.
— Совершенно точно, — сказал он. — Но я не могу обратиться к миссис Пембертон с такой просьбой только на основании рассказа Гарри Уилрайта.
— Лично я верю ему… хотя он непревзойденный лжец.
— Я тоже верю ему, — поддержал меня Донн. — Но к вдове я могу идти, только имея на руках нечто большее.
— Что именно?
— Вот в этом-то и вся закавыка. Надо что-нибудь найти, некие подтверждающие доказательства. Так часто бывает — нужны доказательства того, что мы и так уже знаем. Согласно показаниям Уилрайта, ребенок лежал в гробу большого размера, что позволяет предположить намеренный обман. Но мы не можем полагаться на то, что он, по его мнению, видел своими глазами. Пьяный и при плохом освещении. Мы не можем быть уверены, что на кладбище не произошла ошибка во время похорон. Мне надо взглянуть на календарное расписание похорон, имевших место на кладбище в Вудлоне в этом году. Нам надо удостовериться, что могильщики ничего не перепутали и не поменяли местами двух покойников, которых хоронили в один и тот же день.
— В это очень трудно поверить.
— Самое главное с нашем деле, мистер Макилвейн. не торопиться и продвигаться вперед методично, шаг за шагом. Такая манера действий дисциплинирует, и начинать надо с того, во что меньше всего верится. Я должен своими глазами увидеть свидетельство о смерти мистера Пембертона. На этом свидетельстве должна стоять подпись его лечащего врача, с которым тоже надо встретиться и поговорить. Следует посетить нотариальную контору и поинтересоваться сделками, договорами и другими действиями, которые совершил мистер Пембертон в период, предшествовавший его смерти… ну и так далее.
— Вы можете сделать все это, не привлекая к расследованию служебных собак?
— Надеюсь, что да.
Мы разговаривали как два завзятых конспиратора, склонившись над столиком, сблизив лица и понизив голос почти до шепота.
— Господи, вы же знаете, что такое репортерское ремесло. Я хочу, чтобы вы пообещали мне одну вещь… В конце концов, именно я посвятил вас в это дело, и хочу, чтобы вы, со своей стороны, защитили мои интересы.
— Я понимаю вас. — Он кивнул.
— Это же исключительной ценности материал, — втолковывал я капитану Донну. — Это мой материал, он никогда не стал бы достоянием гласности, не заинтересуйся я этим делом. Я его нашел.
— Верно.
— И если наступит момент, когда вы не сможете дальше хранить это дело исключительно для меня, то я прошу честно предупредить об этом.
— Согласен, — ответил Донн.
Моя кровь кипела, но то же самое происходило и с капитаном. Его обычно скорбные глаза засветились каким-то новым огнем, на бледных щеках заиграл румянец. Он был тем не менее готов к тому, что я стану вмешиваться в его план расследования и протестовать против его действий, если сочту это нужным. Я говорил именно то, что, по мнению Донна, должен был говорить журналист. Вообще, оказываясь в компании Эдмунда Донна, я, против воли, горел желанием вести себя согласно его ожиданиям. Не то ли самое произошло с Гарри Уилрайтом? Донн ожидал, что он все расскажет, и Гарри сделал это.
Я был уверен, что за это мне еще придется извиняться перед Уилрайтом. Мне были понятны причины вызывающего поведения этого юного поколения. Они считали себя жителями некой колонии здравомыслящих людей и гордились своим просвещенным равенством. Мартин выделялся среди них тем, что подозревал своих сверстников и единомышленников в той же темноте и мракобесии, как и остальное человечество. Мартин Пембертон своим поведением подрывал их уверенность в себе и своей правоте.
К художнику я испытывал симпатию. И благодарность, хотя я ее никак не выразил. Его история произвела на меня ошеломляющее впечатление. Если подумать, то самым лучшим способом лишиться исключительного права на эту сенсацию было проявить поспешность, то есть уподобиться Мартину в его небрежной безоглядности и начать торопить события. Как член журналистской братии, Мартин прекрасно сознавал, что мог бы использовать в расследовании те же методы, которые применял сейчас Донн. Но вместо этого он бросился вперед, как обезумевшая гончая, и дошел до того, что стал тайком вскрывать могилы. Если я последую его примеру, то дело закончится тем, что я буду стоять в могиле в компании других репортеров…
Нет уж, благодарю покорно, Мартин заставил Уилрайта хранить тайну, и она останется между нами — Донном и мной. Я хотел заполучить и моего независимого журналиста, и мою историю в свое безраздельное пользование — уж коль я впутался в это дело. И если я напишу об этом, то мое творение превзойдет все, что писали репортеры. Для меня признание Уилрайта стало, если хотите, платой за вдохновение, подтверждающим доказательством, выражаясь языком капитана Донна. Это признание было подтверждением того, что я знал до него, точнее, чувствовал. Мой автор жив. Просто он скрылся в тех местах, где смыта граница между существованием и несуществованием. Он был там вместе со своим отцом и его фактотумом — Тейсом Симмонсом, а может быть, и с врачом, который лечил в последние его дни Огастаса — с загадочным и таинственным доктором Сарториусом.
Теперь я был уверен, что знаю ровно столько же, сколько знал Мартин перед своим исчезновением. Мне казалось, что я смогу организовать дальнейшее преследование с не меньшим успехом, чем Пембертон-младший. Я не стал уверять Донна, что не стану делать этого. Я вернулся на работу через день или два после нашего посещения мастерской Уилрайта. В тот же день, едва успев приступить к работе, я послал телеграмму нашему политическому корреспонденту в Олбани, попросив его, когда наши законодатели устанут от бесконечных дрязг, утомятся оплачивать огромные счета Твида и сядут на пару дней поиграть в покер, улучить момент и съездить на Саранк-лейк. Я мотивировал это тем, что нам неплохо бы напечатать серию статей о достижениях американской медицины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75