Он высокомерно бросил нам:
— Вы кто такие?
— А вы кто, товарищ капитан? — недоуменно взглянул на него ротный. — Я — командир роты старший лейтенант Шарапов, а это мой замполит — лейтенант Коренев.
— А я, — с нескрываемой гордостью произнес капитан, — ваш новый замполит батальона капитан Шинкаренко.
Предыдущего замполита батальона с понижением отправили в Союз, за то, что он отказался ехать в последний перед его заменой в Союз рейд, из которого мы только что вернулись, так как ему оставалось до замены из Афгана около месяца. Говорят, что такая примета есть, не рисковать последний месяц перед заменой. Когда мы уходили из полка, нового замполита еще не прислали, потому мы этого «бравого фраера» не знали.
— Товарищ лейтенант, — обратился капитан ко мне, — почему в роте третий месяц не выпускается стенгазета?
— Мы, товарищ капитан, уж третий месяц как здесь не были, только с боевых идем, — вступился за меня ротный.
— А я вас не спрашиваю, — чванливо произнес капитан, — вы можете идти.
Ротный недоуменно посмотрел на него, потом на меня и пожал плечами, мол, извини, твой прямой начальник, разбирайся с ним сам. Еще раз удивленно покачал головой и пошел в казарму.
Вот так я познакомился с моим непосредственным начальником, благодаря которому понял, почему командиры презирают и не уважают в основной массе политработников. Объяснять ему что-либо было бесполезно. Он дал команду собрать редколлегию стенгазеты и редакторов боевых листков для немедленного выпуска наглядной ротной агитации. Когда он начал мурыжить нас, заставляя третий раз переделывать газету, я не выдержал, встал и пошел из ленинской комнаты.
— Вы куда, товарищ лейтенант? — подскочил он.
— Какать, — бросил я ему.
В нашей с ротным комнатушке я лег на кровать, обсуждая с командиром нового замполита. Он нашел меня через полчаса.
— Вы, почему здесь, товарищ лейтенант? — его глаза с негодованием уставились на меня. — Я вас ищу!
— За бумажкой приходил, опять какать пойду, — ответил я ему, поднимаясь с кровати.
— Что? Обосрался, да? Обосрался? — решил поиздеваться он надо мной.
— Ага, товарищ капитан! — засмеялся я, — Как вас вижу, так сразу какать хочется.
Я вышел на улицу, закурил. Вышедший за мной ротный посоветовал:
— Он не даст тебе отдохнуть, иди лучше к мужикам в минометную батарею или в четвертую роту.
Что я и сделал. Утром на разводе капитан Шинкаренко подскочил ко мне:
— Вы где были ночью?
— В туалете, — искренне и недоуменно глядя на него, пояснил я.
— Не обманывайте! Я вас там всю ночь искал!
— Наверно разминулись по дороге, туалет все-таки в десяти метрах от казармы, да еще темно, — отечески пояснил я ему. Офицеры роты еле сдерживали смех, а его трясло от злобы. Вот так мы и провели ночь. Я — сладко посапывая в каптерке четвертой роты, а он — в поисках меня по туалету.
Мы видимо «нравились» друг другу, потому что никак не могли друг без друга. Выдумывать ответы на его докапывания и действовать приходилось на ходу, спонтанно. Раз он вошел в казарму через полчаса после отбоя, когда в роте как обычно бодрствовал только ответственный офицер, а я разделся и собирался ложиться спать, как отворилась дверь, и в комнату вошел Шинкаренко в форме.
— Вы что, товарищ лейтенант, спать собрались? — возмущенно лупя глазами, с огромным негодованием выговорил он. — Значит я, замполит батальона, еще не сплю, а вы, замполит роты, уже разделись?
Не говоря ни слова, я моментально оделся и выскочил из комнаты в казарму. Шинкаренко, думая, что я хочу от него куда-нибудь спрятаться, кинулся за мной.
— Рота подъем! — гаркнул я, — Строиться в две шеренги!
Когда мои бойцы, удивленно поглядывая на меня и стоящего рядом ошарашенного замполита батальона, построились, поеживаясь от сна, я спросил:
— Вы что, товарищи солдаты, спать собрались?! Значит, мы с замполитом батальона еще не спим, а вы уже разделись?
Шинкаренко что-то негодующе хрюкнул себе под нос.
— Дайте команду отбой, — и кинулся вон из казармы.
А через несколько дней его покарал аллах. В Афганистане есть муха, в обиходе зовущаяся пиндинкой, от укуса которой вследствие заражения крови на всем теле вылезают какие-то чирьи, только огромные размером. Их вскрывают в санчасти, а место разреза заклеивают лейкопластырем, в результате чего человек выглядит весь как изрешеченный пулями. Тут-то я на нем и оторвался. Он избегал меня как мог. Но я ловил его и сострадательно спрашивал:
— Ой, товарищ капитан! Вас что, на боевых так ранило?
Он с ненавистью смотрел на меня, потому что окружающие еле сдерживали смех, так как знали, что он ни разу на боевые не ходил.
— Нет, это муха укусила. А вы как будто не знаете! — и взбешенный куда-нибудь убегал. Чувства юмора у него не было совсем.
1989 год. Киргизия. Коренев Андрей
Из Афганистана нашу 201-ю дивизию вывели в Душанбе. Средняя Азия мне понравилась, и я попросил оставить меня для дальнейшей службы здесь. По распределению меня направили в Киргизию. Гвардейская часть, расположенная в предгорье недалеко от Фрунзе, и куда я прибыл под вечер, встретила меня туманом, теплом и безлюдностью. Был выходной день, накануне офицеры отметили день части, поэтому военный городок был пустынен и тих. Офицеры лечились по домам от головной боли, опохмеляясь, кто чем горазд, и оправдываясь перед женами за вчерашнее.
Дежурный по части проверил мои документы, дал команду в офицерскую гостиницу и выделил мне посыльного, еле говорящего по-русски рядового узбека, показать гостиницу и помочь донести мой огромных размеров чемодан.
В гостинице меня ждали. Сосед по комнате, старший лейтенант, к которому меня подселили, с опухшим от перепоя лицом сразу без обиняков заявил мне:
— Лейтенант, за то, что будешь жить со мной — ставь бутылку!
Я, поддерживая взятый им шутливый тон, парировал:
— Нет, это ты, за то, что я согласился жить здесь, должен мне бутылку.
Так шутливо препираясь, он попытался выставить меня за дверь, чтобы не пускать, пока я не куплю водки. Хоть он и был в два раза меня шире, но за дверь чуть не вылетел сам. Поняв, что со мной ему не справиться, огорченно вздохнул, и предложил:
— А, пошли вместе!
Начинались будни советского офицера…
Через месяц службы я пожалел, что был в Афганистане. Весь мой опыт был мне во вред. На войне нет ничего лишнего, все действия и помыслы направлены на выполнение боевой задачи и недопущение потерь среди личного состава. Здесь же, в Советском Союзе, все в армии было направлено на показуху, выполнение хозяйственных работ, муштру, перестраховку и лицедейство. Круглое носили, квадратное катали, умеющие щелкать каблуками и вовремя прогнуться, росли в званиях и должностях.
Первый шок я испытал, когда должен был заступить помощником дежурного по караулам гарнизона и прибыл в парк, чтобы выгнать дежурную машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Вы кто такие?
— А вы кто, товарищ капитан? — недоуменно взглянул на него ротный. — Я — командир роты старший лейтенант Шарапов, а это мой замполит — лейтенант Коренев.
— А я, — с нескрываемой гордостью произнес капитан, — ваш новый замполит батальона капитан Шинкаренко.
Предыдущего замполита батальона с понижением отправили в Союз, за то, что он отказался ехать в последний перед его заменой в Союз рейд, из которого мы только что вернулись, так как ему оставалось до замены из Афгана около месяца. Говорят, что такая примета есть, не рисковать последний месяц перед заменой. Когда мы уходили из полка, нового замполита еще не прислали, потому мы этого «бравого фраера» не знали.
— Товарищ лейтенант, — обратился капитан ко мне, — почему в роте третий месяц не выпускается стенгазета?
— Мы, товарищ капитан, уж третий месяц как здесь не были, только с боевых идем, — вступился за меня ротный.
— А я вас не спрашиваю, — чванливо произнес капитан, — вы можете идти.
Ротный недоуменно посмотрел на него, потом на меня и пожал плечами, мол, извини, твой прямой начальник, разбирайся с ним сам. Еще раз удивленно покачал головой и пошел в казарму.
Вот так я познакомился с моим непосредственным начальником, благодаря которому понял, почему командиры презирают и не уважают в основной массе политработников. Объяснять ему что-либо было бесполезно. Он дал команду собрать редколлегию стенгазеты и редакторов боевых листков для немедленного выпуска наглядной ротной агитации. Когда он начал мурыжить нас, заставляя третий раз переделывать газету, я не выдержал, встал и пошел из ленинской комнаты.
— Вы куда, товарищ лейтенант? — подскочил он.
— Какать, — бросил я ему.
В нашей с ротным комнатушке я лег на кровать, обсуждая с командиром нового замполита. Он нашел меня через полчаса.
— Вы, почему здесь, товарищ лейтенант? — его глаза с негодованием уставились на меня. — Я вас ищу!
— За бумажкой приходил, опять какать пойду, — ответил я ему, поднимаясь с кровати.
— Что? Обосрался, да? Обосрался? — решил поиздеваться он надо мной.
— Ага, товарищ капитан! — засмеялся я, — Как вас вижу, так сразу какать хочется.
Я вышел на улицу, закурил. Вышедший за мной ротный посоветовал:
— Он не даст тебе отдохнуть, иди лучше к мужикам в минометную батарею или в четвертую роту.
Что я и сделал. Утром на разводе капитан Шинкаренко подскочил ко мне:
— Вы где были ночью?
— В туалете, — искренне и недоуменно глядя на него, пояснил я.
— Не обманывайте! Я вас там всю ночь искал!
— Наверно разминулись по дороге, туалет все-таки в десяти метрах от казармы, да еще темно, — отечески пояснил я ему. Офицеры роты еле сдерживали смех, а его трясло от злобы. Вот так мы и провели ночь. Я — сладко посапывая в каптерке четвертой роты, а он — в поисках меня по туалету.
Мы видимо «нравились» друг другу, потому что никак не могли друг без друга. Выдумывать ответы на его докапывания и действовать приходилось на ходу, спонтанно. Раз он вошел в казарму через полчаса после отбоя, когда в роте как обычно бодрствовал только ответственный офицер, а я разделся и собирался ложиться спать, как отворилась дверь, и в комнату вошел Шинкаренко в форме.
— Вы что, товарищ лейтенант, спать собрались? — возмущенно лупя глазами, с огромным негодованием выговорил он. — Значит я, замполит батальона, еще не сплю, а вы, замполит роты, уже разделись?
Не говоря ни слова, я моментально оделся и выскочил из комнаты в казарму. Шинкаренко, думая, что я хочу от него куда-нибудь спрятаться, кинулся за мной.
— Рота подъем! — гаркнул я, — Строиться в две шеренги!
Когда мои бойцы, удивленно поглядывая на меня и стоящего рядом ошарашенного замполита батальона, построились, поеживаясь от сна, я спросил:
— Вы что, товарищи солдаты, спать собрались?! Значит, мы с замполитом батальона еще не спим, а вы уже разделись?
Шинкаренко что-то негодующе хрюкнул себе под нос.
— Дайте команду отбой, — и кинулся вон из казармы.
А через несколько дней его покарал аллах. В Афганистане есть муха, в обиходе зовущаяся пиндинкой, от укуса которой вследствие заражения крови на всем теле вылезают какие-то чирьи, только огромные размером. Их вскрывают в санчасти, а место разреза заклеивают лейкопластырем, в результате чего человек выглядит весь как изрешеченный пулями. Тут-то я на нем и оторвался. Он избегал меня как мог. Но я ловил его и сострадательно спрашивал:
— Ой, товарищ капитан! Вас что, на боевых так ранило?
Он с ненавистью смотрел на меня, потому что окружающие еле сдерживали смех, так как знали, что он ни разу на боевые не ходил.
— Нет, это муха укусила. А вы как будто не знаете! — и взбешенный куда-нибудь убегал. Чувства юмора у него не было совсем.
1989 год. Киргизия. Коренев Андрей
Из Афганистана нашу 201-ю дивизию вывели в Душанбе. Средняя Азия мне понравилась, и я попросил оставить меня для дальнейшей службы здесь. По распределению меня направили в Киргизию. Гвардейская часть, расположенная в предгорье недалеко от Фрунзе, и куда я прибыл под вечер, встретила меня туманом, теплом и безлюдностью. Был выходной день, накануне офицеры отметили день части, поэтому военный городок был пустынен и тих. Офицеры лечились по домам от головной боли, опохмеляясь, кто чем горазд, и оправдываясь перед женами за вчерашнее.
Дежурный по части проверил мои документы, дал команду в офицерскую гостиницу и выделил мне посыльного, еле говорящего по-русски рядового узбека, показать гостиницу и помочь донести мой огромных размеров чемодан.
В гостинице меня ждали. Сосед по комнате, старший лейтенант, к которому меня подселили, с опухшим от перепоя лицом сразу без обиняков заявил мне:
— Лейтенант, за то, что будешь жить со мной — ставь бутылку!
Я, поддерживая взятый им шутливый тон, парировал:
— Нет, это ты, за то, что я согласился жить здесь, должен мне бутылку.
Так шутливо препираясь, он попытался выставить меня за дверь, чтобы не пускать, пока я не куплю водки. Хоть он и был в два раза меня шире, но за дверь чуть не вылетел сам. Поняв, что со мной ему не справиться, огорченно вздохнул, и предложил:
— А, пошли вместе!
Начинались будни советского офицера…
Через месяц службы я пожалел, что был в Афганистане. Весь мой опыт был мне во вред. На войне нет ничего лишнего, все действия и помыслы направлены на выполнение боевой задачи и недопущение потерь среди личного состава. Здесь же, в Советском Союзе, все в армии было направлено на показуху, выполнение хозяйственных работ, муштру, перестраховку и лицедейство. Круглое носили, квадратное катали, умеющие щелкать каблуками и вовремя прогнуться, росли в званиях и должностях.
Первый шок я испытал, когда должен был заступить помощником дежурного по караулам гарнизона и прибыл в парк, чтобы выгнать дежурную машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45