В то время как другие начальники жевали сопли, боясь сделать что-то не так, их солдаты спали на земле, и многие болели, а у меня не было ни одного заболевшего. На войне — как на войне, нельзя долго думать, надо действовать. И делать все для своих солдат. А война все спишет. Всех офицеров привезли ко мне на экскурсию, показать, как надо обустраивать свой быт в полевых условиях.
Все-таки это был не Афганистан, а пока только разваливающийся Союз. Политики боялись принимать решения, военное положение не было введено, поэтому я не мог понять обоснованность и законность возложенных на меня задач и функций. Не мог понять, какие у меня права. Приехавший как-то замначпо дивизии начал ставить мне задачу:
— Товарищ старший лейтенант. Поступила информация, что с вашей стороны попытаются прорваться азербайджанские боевики на нескольких машинах, чтобы напасть на армянский город Агарак. Ваша задача не допустить прорыва, изъять оружие и арестовать боевиков.
— Товарищ подполковник, — обратился я к нему, — поясните, пожалуйста, на каком основании я — армейский офицер, буду останавливать гражданские машины и проводить их досмотр. Да они просто пошлют меня и будут правы, если вообще не остановятся! А если мои солдаты применят оружие по не остановившейся машине, и там не окажется оружия и боевиков? А будут только трупы мирных граждан? Кто за это будет отвечать?
— Вы мне тут не умничайте, товарищ старший лейтенант! — разозлился замначпо, — получили задачу, выполняйте!
— Я выполню, — согласился я, — только вы мне письменный приказ напишите.
— Вы мне что, не доверяете?
— Нет, — покачал я головой, — или письменный приказ, или я отказываюсь выполнять ваше приказание. Своих солдат я подставлять не буду.
— Ну, вы фрукт. Ну, ничего, мы с вами еще разберемся, — подполковник был взбешен и уехал, не промолвив ни слова. Письменный приказ он забыл написать.
Я собрался и поехал на армянскую территорию, к ротному нашего батальона старшему лейтенанту Павловичу, стоявшему со своей ротой в Агараке. Тот горько рассмеялся, выслушав мой рассказ:
— А что я? Сказал «Есть!» и поехал к главе местного народного ополчения, которых наше начальство называет бандитами. Тот выслушал меня, сказал, что все знает, и попросил, когда азербайджанцы пойдут, пропустить их и самим отойти в сторону. А они их из дальнобойных орудий накроют! Ты понимаешь! Мы стоим, имея на вооружении только автоматы, даже пулеметов нет, а они из дальнобойных! Я как глянул, какое у них оружие! Наверно нет только лазерного и ядерного, — Павлович злобно сплюнул сквозь зубы, — Генерал московский приезжал, орал комбату, покажите мне, мол, хоть одного убитого боевика. А боевики к комбату приходили, назвали адрес его семьи в Ереване, привет от них передали, фотку показали — с ухмылочкой все так. Комбат и говорит генералу, вы семью мою из Еревана в Россию вывезите, дайте мне танки и БМП , дайте мне свободу действий, я вам за неделю здесь порядок наведу! Так ты что! Столько вони было. А Горбатый — мудак, сидит в Москве, сиськи мнет….
Что было делать, не знал никто. Все, начиная с Москвы, боялись взять на себя ответственность. К нам на позиции иногда захаживал старик азербайджанец из соседнего селения и с горечью рассуждал:
— Я всю войну прошел, фашистов бил. Под Сталинградом меня армянин из окружения семь километров на себе тащил, раненного. Жизнь мне спас. Оказалось — земляк, из Агарака. Каждый год друг к другу в гости ездили. А сейчас? Рядом живем, а встретиться не можем. Кто на чужую территорию зайдет, того убьют, и не спросят, кто ты и зачем пришел…
Воевать в Союзе оказалось невозможно. Если в Афганистане было видно, где свой, а где враг, то здесь везде были свои, советские граждане, просто разной национальности и люто ненавидевшие друг друга. Невозможно было понять, кто прав, кто виноват, но и те и другие считали нас своими врагами. Так мы и стояли между ними, как между двух огней, стараясь сделать все, что в наших силах.
Родина не забывала своих героев. Первую награду торжественно вручили начальнику политотдела, с «огромным» риском для жизни выехавшим для проверки из Еревана на наши позиции, и подвернувшим ногу при спрыгивания с бронетранспортера. В общем, был человек на «боевых», вот и пострадал, так что награда нашла самого «достойного»….
Когда истек срок моей командировки на Кавказе и прибыл сменщик, я уезжал с грустью и острым пониманием того, что Кавказ для России потерян. Уезжал полностью разочарованным в политиках, правивших нами, и в армейском командовании, абсолютно не способном руководить армией в военных условиях локальных конфликтов.
1991 год. Германия. Одинцов Максим.
Объединение Германии и денежное довольствие, получаемое в немецких марках — это что-то! Свобода! Границы открыты, и можно съездить в любую западную страну, лишь бы хватило денег, можно купить все, что пожелает душа, лишь бы хватило денег…. Деньги — самое главное, что есть в жизни! Твоя человеческая ценность определяется толщиной твоего кошелька. Многие наши военные эту западную мораль поняли очень быстро и начали делать деньги, пока не закрылась эта щедрая кормушка.
Потенциальные возможности делания денег по-русски, из ничего, определялись количеством и размером звезд на твоих погонах. Начальник склада, прапорщик, — распродавал все, что мог со своего склада. Ротный, — все, что мог утащить из роты. Генералы распродавали по-генеральски, — железнодорожными составами, оптом, и по дешевке. Советские войска уходили из Германии, кто там будет концы искать?
Я не был материально ответственным лицом, командовал стенгазетой и боевыми листками, поэтому торговать мне было нечем. Жена Ольга, после выхода из декретного отпуска, работала детским врачом в нашем госпитале, получала пусть небольшие, но деньги. Игорь, сынок, рос весело и беззаботно, получая все, что хотел, в пределах наших возможностей. Экономили, как могли, чтобы купить то, что понимали, не купим ни за какие деньги в Союзе — аппаратуру, одежду, машину. Старенький «Форд», купленный у немца, был предметом моей гордости.
И понимая, что может быть, больше никогда не сможем побывать здесь, мы все-таки отложили с Ольгой деньги на одну-единственную поездку — в Швейцарию, на знаменитые озера. После строгостей нашего режима ужасно необычно и шокирующе выглядит процесс пересечения европейских границ. Нас даже не остановили для проверки документов, и при этом пограничник еще и вежливо козырнул! Сказка, в которую верилось с трудом, все казалось каким — то невероятным сном.
На берегу по волшебному красивого озера, куда мы подъехали на отдых, рядом с нами расположилась еще какая-то семья. Мы с завистью смотрели на этих состоятельных людей, которые могли себе позволить взять напрокат яхту и бойко учиться управлять ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Все-таки это был не Афганистан, а пока только разваливающийся Союз. Политики боялись принимать решения, военное положение не было введено, поэтому я не мог понять обоснованность и законность возложенных на меня задач и функций. Не мог понять, какие у меня права. Приехавший как-то замначпо дивизии начал ставить мне задачу:
— Товарищ старший лейтенант. Поступила информация, что с вашей стороны попытаются прорваться азербайджанские боевики на нескольких машинах, чтобы напасть на армянский город Агарак. Ваша задача не допустить прорыва, изъять оружие и арестовать боевиков.
— Товарищ подполковник, — обратился я к нему, — поясните, пожалуйста, на каком основании я — армейский офицер, буду останавливать гражданские машины и проводить их досмотр. Да они просто пошлют меня и будут правы, если вообще не остановятся! А если мои солдаты применят оружие по не остановившейся машине, и там не окажется оружия и боевиков? А будут только трупы мирных граждан? Кто за это будет отвечать?
— Вы мне тут не умничайте, товарищ старший лейтенант! — разозлился замначпо, — получили задачу, выполняйте!
— Я выполню, — согласился я, — только вы мне письменный приказ напишите.
— Вы мне что, не доверяете?
— Нет, — покачал я головой, — или письменный приказ, или я отказываюсь выполнять ваше приказание. Своих солдат я подставлять не буду.
— Ну, вы фрукт. Ну, ничего, мы с вами еще разберемся, — подполковник был взбешен и уехал, не промолвив ни слова. Письменный приказ он забыл написать.
Я собрался и поехал на армянскую территорию, к ротному нашего батальона старшему лейтенанту Павловичу, стоявшему со своей ротой в Агараке. Тот горько рассмеялся, выслушав мой рассказ:
— А что я? Сказал «Есть!» и поехал к главе местного народного ополчения, которых наше начальство называет бандитами. Тот выслушал меня, сказал, что все знает, и попросил, когда азербайджанцы пойдут, пропустить их и самим отойти в сторону. А они их из дальнобойных орудий накроют! Ты понимаешь! Мы стоим, имея на вооружении только автоматы, даже пулеметов нет, а они из дальнобойных! Я как глянул, какое у них оружие! Наверно нет только лазерного и ядерного, — Павлович злобно сплюнул сквозь зубы, — Генерал московский приезжал, орал комбату, покажите мне, мол, хоть одного убитого боевика. А боевики к комбату приходили, назвали адрес его семьи в Ереване, привет от них передали, фотку показали — с ухмылочкой все так. Комбат и говорит генералу, вы семью мою из Еревана в Россию вывезите, дайте мне танки и БМП , дайте мне свободу действий, я вам за неделю здесь порядок наведу! Так ты что! Столько вони было. А Горбатый — мудак, сидит в Москве, сиськи мнет….
Что было делать, не знал никто. Все, начиная с Москвы, боялись взять на себя ответственность. К нам на позиции иногда захаживал старик азербайджанец из соседнего селения и с горечью рассуждал:
— Я всю войну прошел, фашистов бил. Под Сталинградом меня армянин из окружения семь километров на себе тащил, раненного. Жизнь мне спас. Оказалось — земляк, из Агарака. Каждый год друг к другу в гости ездили. А сейчас? Рядом живем, а встретиться не можем. Кто на чужую территорию зайдет, того убьют, и не спросят, кто ты и зачем пришел…
Воевать в Союзе оказалось невозможно. Если в Афганистане было видно, где свой, а где враг, то здесь везде были свои, советские граждане, просто разной национальности и люто ненавидевшие друг друга. Невозможно было понять, кто прав, кто виноват, но и те и другие считали нас своими врагами. Так мы и стояли между ними, как между двух огней, стараясь сделать все, что в наших силах.
Родина не забывала своих героев. Первую награду торжественно вручили начальнику политотдела, с «огромным» риском для жизни выехавшим для проверки из Еревана на наши позиции, и подвернувшим ногу при спрыгивания с бронетранспортера. В общем, был человек на «боевых», вот и пострадал, так что награда нашла самого «достойного»….
Когда истек срок моей командировки на Кавказе и прибыл сменщик, я уезжал с грустью и острым пониманием того, что Кавказ для России потерян. Уезжал полностью разочарованным в политиках, правивших нами, и в армейском командовании, абсолютно не способном руководить армией в военных условиях локальных конфликтов.
1991 год. Германия. Одинцов Максим.
Объединение Германии и денежное довольствие, получаемое в немецких марках — это что-то! Свобода! Границы открыты, и можно съездить в любую западную страну, лишь бы хватило денег, можно купить все, что пожелает душа, лишь бы хватило денег…. Деньги — самое главное, что есть в жизни! Твоя человеческая ценность определяется толщиной твоего кошелька. Многие наши военные эту западную мораль поняли очень быстро и начали делать деньги, пока не закрылась эта щедрая кормушка.
Потенциальные возможности делания денег по-русски, из ничего, определялись количеством и размером звезд на твоих погонах. Начальник склада, прапорщик, — распродавал все, что мог со своего склада. Ротный, — все, что мог утащить из роты. Генералы распродавали по-генеральски, — железнодорожными составами, оптом, и по дешевке. Советские войска уходили из Германии, кто там будет концы искать?
Я не был материально ответственным лицом, командовал стенгазетой и боевыми листками, поэтому торговать мне было нечем. Жена Ольга, после выхода из декретного отпуска, работала детским врачом в нашем госпитале, получала пусть небольшие, но деньги. Игорь, сынок, рос весело и беззаботно, получая все, что хотел, в пределах наших возможностей. Экономили, как могли, чтобы купить то, что понимали, не купим ни за какие деньги в Союзе — аппаратуру, одежду, машину. Старенький «Форд», купленный у немца, был предметом моей гордости.
И понимая, что может быть, больше никогда не сможем побывать здесь, мы все-таки отложили с Ольгой деньги на одну-единственную поездку — в Швейцарию, на знаменитые озера. После строгостей нашего режима ужасно необычно и шокирующе выглядит процесс пересечения европейских границ. Нас даже не остановили для проверки документов, и при этом пограничник еще и вежливо козырнул! Сказка, в которую верилось с трудом, все казалось каким — то невероятным сном.
На берегу по волшебному красивого озера, куда мы подъехали на отдых, рядом с нами расположилась еще какая-то семья. Мы с завистью смотрели на этих состоятельных людей, которые могли себе позволить взять напрокат яхту и бойко учиться управлять ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45