– Жаль, что она действительно была не от меня, – сказала Элизабет, и я увидел на ее глазах слезы. – Ты не говорил, – вдруг сменила она тему, – а я не спрашивала. Может быть, это действительно не мое дело, но все же… Как ты объяснил свой отъезд Джессике?
– Просто сказал, что уезжаю.
– Но разве ей не было интересно узнать, куда ты едешь?
Если и было, то она этого ничем не выдала, Я не счел нужным рассказывать Элизабет о скандале, который устроила мне Джессика в тот вечер, когда я явился поздно и без подарка. А ведь именно благодаря этой ссоре мне не пришлось объяснять причины своего отъезда. Я просто упаковал чемодан и сказал, что вернусь через неделю, на что услышал злобный ответ: «Можешь вообще не возвращаться!»
– А ты? – В свою очередь, поинтересовался я. – Что ты сказала мужу?
– Мне не пришлось ничего ему говорить. Он сейчас в Нью-Йорке.
Я почувствовал, как она сразу закрылась при упоминании о муже. Это была та часть ее жизни, которая касалась только ее одной. Но уже через минуту она снова улыбалась и расспрашивала меня о Генри.
Она весело посмеялась над невероятной историей его женитьбы, но потом тихо добавила:
– Зато теперь у них наконец все хорошо. Когда он женится на Каролине?
– Наверное, даже быстрей, чем собирался. Она беременна. По крайней мере, так он мне сказал вчера вечером.
– Так ты говорил с ним вчера вечером? А ты ему сказал о…
– Да.
Элизабет вздохнула:
– Значит, Генри Клайв будет отцом. С трудом в это верится. Ведь я привыкла видеть в нем того мальчика, которого знала по Фокстону. Надеюсь, что он будет счастлив. А ты? – внезапно повернулась она ко мне. – Ты счастлив, Александр?
Я взял ее руку в свои:
– Теперь – да!
– Я тоже.
Несколько минут мы оба молчали.
– О чем ты задумалась? – наконец спросил я.
– Извини, но я просто все время думаю о Шарлотте. Не могу ничего с собой поделать. Хочу, чтобы она была здесь, со мной. А сейчас, когда ты заговорил о Генри… И я вдруг… Извини, не спрашивай меня об этом.
– Хорошо, не буду. – Я нежно сжал ее руку. – Расскажи мне лучше о Шарлотте. Какая она? Сколько ей лет?
Элизабет перевела взгляд на наши сплетенные руки и долго смотрела на них.
– Она красивая, она избалованная. Она самое дорогое, что есть у меня в жизни, не считая… – Она осеклась и, улыбнувшись, резко сменила тему. – Кажется, твой желудок хочет сказать нам, что пора ужинать?
Я рассмеялся и легонько потрепал ее по щеке. Мне было стыдно за то облегчение, которое я почувствовал, когда Элизабет не стала больше рассказывать о Шарлотте. Я понимал, что нелепо ревновать к ребенку, и тем не менее ничего не мог с собой поделать. Но наибольшие страдания мне доставляли мысли об отце Шарлотты. Я постоянно представлял себе их втроем, и эта мука съедала меня изнутри, как рак. Но еще горше была мысль о том, что он дал Элизабет нечто такое, чего я сам бы дать ей никогда не смог.
Когда мы поднялись наверх, Элизабет бросила пальто на кровать и задернула шторы. Обернувшись, она невольно застыла на месте при виде выражения моего лица. Я же стоял у двери и не мог насмотреться на нее. Она начала что-то говорить, но тут же осеклась, и мы просто стояли молча, глядя друг на друга.
Наконец Элизабет первой нарушила молчание. Ее голос слегка дрожал.
– Сейчас ты напоминаешь мне того Александра, которого я знала, когда ему было семнадцать.
Я не ответил, и она неуверенно рассмеялась, закрыв лицо руками.
– Господи, я не могу поверить, что все это про исходит на самом деле! Скажи мне, что я не сплю. Обними меня. Пожалуйста, обними меня.
Услышав нотки отчаяния в ее голосе, я крепко прижал ее к себе.
– Любимая, ты не представляешь, как мне не хватало тебя! Как я хотел, чтобы ты была рядом!
– Не позволяй мне уйти, – шептала Элизабет. – Никогда больше не позволяй мне уйти!
Наши губы сомкнулись, и я почувствовал, что она дрожит.
Когда несколько минут спустя она наконец оказалась обнаженная в моих объятиях, я испытывал такое сильное желание, что всякие страхи, связанные с моей импотенцией, растворились как дым. Подняв Элизабет на руки, я перенес ее на кровать.
Медленно наши тела начали двигаться в унисон. Она целовала меня и шептала слова любви, я бормотал что-то в ответ, наверстывая упущенное за все те годы, когда я не мог сказать ей о своих чувствах. Кожа Элизабет была такой гладкой, и я невольно прижимал ее покрепче к себе, словно опасаясь, что она ускользнет. Я уже забыл, что значит по-настоящему заниматься любовью с женщиной, когда страсть рождается из любви, а не из похоти. Когда губы, которые ты целуешь, – единственные, которые ты хочешь целовать. Когда тело, сливающееся с твоим, – единственное, без которого ты всегда будешь чувствовать какую-то ущербность. Я снова и снова шептал ее имя и приникал к ее губам.
Уже светало, когда мы наконец заснули, усталые и счастливые.
Конечно, было бы нелепостью ожидать, что, за все эти годы мы не изменились. Но, вопреки всякой логике, нам казалось нереальным время, проведенное вдали друг от друга. И возможность рассказать друг другу о том, что мы чувствовали, когда расстались, какой представляли себе новую встречу, стала настоящим даром небес. Элизабет, конечно, изменилась. Я тоже. Некоторые перемены друг в друге восхищали нас, некоторые огорчали. Но между нами не было ни малейшей неловкости, все получалось так же легко и естественно, как если бы мы никогда не расставались. Разумеется, при этом ни Элизабет, ни я не забывали о том, что осталось позади. Но это время, нынешнее, принадлежало только нам. Я смотрел на нее и все отчетливее вспоминал и эту легкую улыбку, и нежную округлость груди, и манеру отбрасывать волосы с лица, и грациозные движения ее длинных ног. Момент узнавания завораживал. Звуки ее голоса, ее смех – все пробуждало во мне давно забытую нежность и теплоту.
Мы взяли напрокат велосипеды и объездили весь остров. Дорога, приспособленная исключительно для конных повозок, оказалась очень плохой, да и Элизабет никак нельзя было назвать искусной велосипедисткой, и я весело смеялся, когда она запустила велосипедом в изгородь и заявила, что лучше будет кататься на трехногом верблюде. Спрыгнув со своего велосипеда, я в два шага нагнал ее и повернул лицом к себе. Поблизости никого не было. Я нежно погладил ее бедра и спину, поинтересовавшись, лучше ли она чувствует себя теперь. Ответом мне были ее сияющие глаза.
Мы поехали дальше, прислушиваясь к пению птиц и шуму моря. Иногда бриз доносил легкий кокосовый аромат, и какая-нибудь пасущаяся корова удостаивала нас ленивым взглядом. Время от времени мы останавливались, якобы для того, чтобы размять ноги, но на самом деле, чтобы лишний раз коснуться друг друга и поцеловаться.
Мы забирались в пещеры на побережье и сидели там, глядя на волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101