Мне следовало сказать ему, что я понятия не имею, как жить среди таких, как он. В конце концов, если уж он был так добр, что избавил меня от полицей-ских наручников, то я мог уйти из больницы куда угод-но и затеряться в мексиканской ночи. Если бы я захо-тел, он бы никогда не нашел меня снова.
Угроза дрожала на кончике моего языка, как капля крови на стилете, и я уже открыл было рот… Но тут Ал протянул мне правую руку. На его ладони лежал мой стилет.
— Не стоит меня недооценивать, — сказал он. — И я не стану недооценивать тебя. У тебя есть единственный шанс не попасть в мексиканскую тюрьму. Им плевать, что тебе только четырнадцать; если ты вздумаешь бежать, тебя тут же арестуют. Держись спокойно и иди за мной. Я отвезу тебя обратно в Штаты. Мы поедем домой, в Чи-каго. Так что выбирай: либо ты едешь со мной, либо тебя ждет мексиканская тюрьма.
Я проглотил свою гордость, спрятал стилет в карман штанов, встал и подошел к телу моей матери. Я аккуратно накрыл ее лицо, подоткнул простыню вокруг головы, касаясь в последний раз ее темных волос, и прошептал:
— Я хотел ради тебя спасти мир. Но я не смог.
— Я должен кое-что рассказать тебе о моей жене Эд-вине, — сказал Ал, как только мы вошли в холл большо-го многоквартирного дома в центре Чикаго. Был снеж-ный зимний день. — Видишь ли, она немножко поме-шана на благопристойности.
— Я тоже, — проворчал я.
Я пошел следом за ним мимо швейцара, который ус-тавился на меня, как на диковину. Мы вошли в лифт. Я нес вещевой мешок с моими пожитками. Их было не слишком много, и они включали в себя парочку чере-пов койотов, которые я сохранил как талисман моего одиночества. Мне не нужно было смотреться в зерка-ло — я и так знал, что в свои четырнадцать лет я высо-кий, худой, неотесанный, со следами от угрей на щеках и сломанным носом. Я был настолько молчаливым, что люди думали, будто я не умею разговаривать. Зато Ал был добропорядочным и весьма светским молодым челове-ком. Он все время говорил, неся в руке дорожную сумку из дорогой кожи с его инициалами, выбитыми с одной стороны.
Лифт плавно пошел вверх.
— Что ты имел в виду, когда говорил о своей жене? — в конце концов спросил я.
Он ткнул пальцем в свою сумку.
— Это подарок на мое двадцатишестилетие. Эдвина подарила мне ее в прошлом году. Она стоила тысячу долларов. Она и себе купила такую же. Я сказал: «Доро-гая, мы с тобой — начинающие обвинители из офиса окружного прокурора. Люди решат, что мы берем взят-ки у мафии». А она ответила: «Дорогой, ни одному мафиозо не по карману такая кожа». Ее семья очень богата. Хэбершемы из мэрилендских Хэбершемов. Они судо-владельцы. — Ал улыбнулся, но его темные глаза оста-вались печальными. Я снова подумал, что у нас с ним одинаковые глаза. — Первые Хэбершемы прибыли сюда на корабле «Мейфлауэр». Они были англичанами до мозга костей. Эдвина — внучка герцога.
Я не знал, зачем дядя мне это все рассказывает. Я про-должал вести себя так, словно мне было на все плевать, но он продолжал пичкать меня подробностями и в конце концов заставил меня слушать.
— «Мейфлауэр», — повторил он.
Я пожал плечами:
— А как насчет долбаных Джекобсов? Как наша се-мейка попала сюда из Польши?
— Они приплыли на пароходе в 1902 году, в трюме рядом с курами и коровами. Если я правильно помню, то самым достойным нашим предком был каменщик по имени Людвиг.
— Тогда почему Эдвина вышла за тебя замуж?
— Потому что она считает меня очень умным, до-стойным, ни на кого не похожим и собирается вместе со мной спасти мир. Господи, как же она во мне ошиблась!
Спасти мир? Отлично. Подкупить мексиканского полицейского и спасти меня — это одно дело. Но спас-ти мир? Нет. Для этого мой дядя казался слишком мяг-ким. Это была моя работа.
Пока лифт полз вверх, Ал рассказал мне, что они с Эдвиной вместе учились в университете на факультете права. Среди выпускников было только пять женщин. Ал оказался единственным парнем, который всерьез воспринял Эдвину Хэбершем и не испугался ее. Она была богатой, бойкой на язык и очень умной, одной из лучших на курсе. Зато Ал всегда оставался середнячком, как он сам дипломатично выразился. Но когда один из преподавателей назвал Эдвину грудастой лесбиянкой, Ал пригрозил ударить его. Эдвина защищала Ала перед административным советом и выиграла его дело.
— В тот вечер состоялось наше первое свидание, — рассказывал Ал. — Это была любовь «с первой защиты».
Как-то неожиданно лифт остановился на нужном этаже, и во мне зародилось совершенно нерациональ-ное чувство паники. Я подумал, не оттолкнуть ли мне Ала и не рвануть ли к пожарной лестнице. В конце кон-цов, ему было только двадцать семь. Черт возьми, как я мог серьезно воспринимать его как моего дядю? И от Эдвины стоило ждать одних неприятностей.
— Так что сказала твоя жена, когда ты рассказал обо мне? — неожиданно для себя самого спросил я. — По-годи, я сам угадаю. Она сказала, что не желает портить свою налаженную жизнь из-за какого-то дерьмового племянника.
Ал хлопнул меня ладонью по плечу. Я застыл. Мы встретились взглядом. Все-таки мне удалось вывести его из себя.
— Ты намерен нас обокрасть?
— Черт возьми, нет, конечно!
— Ты откажешься принимать душ?
— Что?..
— Может, ты собираешься убить нас во сне? Я сбросил его руку. Я был вне себя от ярости.
— Да пошел ты! Ты думаешь, я такой? Пусть я не какой-то там долбаный студент, но у меня свои понятия о чести…
— Полегче, Ник. Я просто задал тебе несколько во-просов. Если ты не собираешься причинять нам непри-ятности, то почему мы не будем рады твоему присутст-вию?
— Я… Что? Ты нарочно сбиваешь меня с толку! По-слушай, я могу только дать тебе слово. Хочешь верь, хо-чешь нет.
— Договорились, я тебе верю. Ты дал мне слово, что ты честный и тебе можно доверять. Так почему ты на меня кричишь?
Я угрюмо посмотрел на него:
— Потому что ты все время задаешь мне голово-ломки.
— Я просто рад, что ты здесь. И никаких головоло-мок.
— Ну да, конечно! Как только ты передумаешь, я уеду.
— Я не передумаю. Тебе придется задержаться здесь и самому посмотреть, паразит я или нет.
Я не знал, что на это ответить. Я неловко пересту-пил с ноги на ногу.
— А как насчет Эдвины? Ты не заставишь меня по-верить, что твоя богачка жена рада меня видеть. Вот все, что я могу сказать.
— Ты ее не знаешь. Будь с ней честным, вот и все. Мой руки перед едой, слушай, когда тебе говорят, и не ру-гайся громко, если не хочешь, чтобы она тебя отбрила.
Я уставился на него во все глаза. Ал отпер дверь и распахнул ее.
— Дорогая! — позвал он. — Мы дома.
Я прошел за ним в роскошную гостиную с восточ-ными коврами, мебелью, украшенной позолотой, книж-ными полками и картинами с обнаженными европей-скими женщинами в окружении херувимов. В центре этой комнаты стояла Эдвина Хэбершем Джекобс, ма-ленькая, пухлая, вызывающе белокурая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Угроза дрожала на кончике моего языка, как капля крови на стилете, и я уже открыл было рот… Но тут Ал протянул мне правую руку. На его ладони лежал мой стилет.
— Не стоит меня недооценивать, — сказал он. — И я не стану недооценивать тебя. У тебя есть единственный шанс не попасть в мексиканскую тюрьму. Им плевать, что тебе только четырнадцать; если ты вздумаешь бежать, тебя тут же арестуют. Держись спокойно и иди за мной. Я отвезу тебя обратно в Штаты. Мы поедем домой, в Чи-каго. Так что выбирай: либо ты едешь со мной, либо тебя ждет мексиканская тюрьма.
Я проглотил свою гордость, спрятал стилет в карман штанов, встал и подошел к телу моей матери. Я аккуратно накрыл ее лицо, подоткнул простыню вокруг головы, касаясь в последний раз ее темных волос, и прошептал:
— Я хотел ради тебя спасти мир. Но я не смог.
— Я должен кое-что рассказать тебе о моей жене Эд-вине, — сказал Ал, как только мы вошли в холл большо-го многоквартирного дома в центре Чикаго. Был снеж-ный зимний день. — Видишь ли, она немножко поме-шана на благопристойности.
— Я тоже, — проворчал я.
Я пошел следом за ним мимо швейцара, который ус-тавился на меня, как на диковину. Мы вошли в лифт. Я нес вещевой мешок с моими пожитками. Их было не слишком много, и они включали в себя парочку чере-пов койотов, которые я сохранил как талисман моего одиночества. Мне не нужно было смотреться в зерка-ло — я и так знал, что в свои четырнадцать лет я высо-кий, худой, неотесанный, со следами от угрей на щеках и сломанным носом. Я был настолько молчаливым, что люди думали, будто я не умею разговаривать. Зато Ал был добропорядочным и весьма светским молодым челове-ком. Он все время говорил, неся в руке дорожную сумку из дорогой кожи с его инициалами, выбитыми с одной стороны.
Лифт плавно пошел вверх.
— Что ты имел в виду, когда говорил о своей жене? — в конце концов спросил я.
Он ткнул пальцем в свою сумку.
— Это подарок на мое двадцатишестилетие. Эдвина подарила мне ее в прошлом году. Она стоила тысячу долларов. Она и себе купила такую же. Я сказал: «Доро-гая, мы с тобой — начинающие обвинители из офиса окружного прокурора. Люди решат, что мы берем взят-ки у мафии». А она ответила: «Дорогой, ни одному мафиозо не по карману такая кожа». Ее семья очень богата. Хэбершемы из мэрилендских Хэбершемов. Они судо-владельцы. — Ал улыбнулся, но его темные глаза оста-вались печальными. Я снова подумал, что у нас с ним одинаковые глаза. — Первые Хэбершемы прибыли сюда на корабле «Мейфлауэр». Они были англичанами до мозга костей. Эдвина — внучка герцога.
Я не знал, зачем дядя мне это все рассказывает. Я про-должал вести себя так, словно мне было на все плевать, но он продолжал пичкать меня подробностями и в конце концов заставил меня слушать.
— «Мейфлауэр», — повторил он.
Я пожал плечами:
— А как насчет долбаных Джекобсов? Как наша се-мейка попала сюда из Польши?
— Они приплыли на пароходе в 1902 году, в трюме рядом с курами и коровами. Если я правильно помню, то самым достойным нашим предком был каменщик по имени Людвиг.
— Тогда почему Эдвина вышла за тебя замуж?
— Потому что она считает меня очень умным, до-стойным, ни на кого не похожим и собирается вместе со мной спасти мир. Господи, как же она во мне ошиблась!
Спасти мир? Отлично. Подкупить мексиканского полицейского и спасти меня — это одно дело. Но спас-ти мир? Нет. Для этого мой дядя казался слишком мяг-ким. Это была моя работа.
Пока лифт полз вверх, Ал рассказал мне, что они с Эдвиной вместе учились в университете на факультете права. Среди выпускников было только пять женщин. Ал оказался единственным парнем, который всерьез воспринял Эдвину Хэбершем и не испугался ее. Она была богатой, бойкой на язык и очень умной, одной из лучших на курсе. Зато Ал всегда оставался середнячком, как он сам дипломатично выразился. Но когда один из преподавателей назвал Эдвину грудастой лесбиянкой, Ал пригрозил ударить его. Эдвина защищала Ала перед административным советом и выиграла его дело.
— В тот вечер состоялось наше первое свидание, — рассказывал Ал. — Это была любовь «с первой защиты».
Как-то неожиданно лифт остановился на нужном этаже, и во мне зародилось совершенно нерациональ-ное чувство паники. Я подумал, не оттолкнуть ли мне Ала и не рвануть ли к пожарной лестнице. В конце кон-цов, ему было только двадцать семь. Черт возьми, как я мог серьезно воспринимать его как моего дядю? И от Эдвины стоило ждать одних неприятностей.
— Так что сказала твоя жена, когда ты рассказал обо мне? — неожиданно для себя самого спросил я. — По-годи, я сам угадаю. Она сказала, что не желает портить свою налаженную жизнь из-за какого-то дерьмового племянника.
Ал хлопнул меня ладонью по плечу. Я застыл. Мы встретились взглядом. Все-таки мне удалось вывести его из себя.
— Ты намерен нас обокрасть?
— Черт возьми, нет, конечно!
— Ты откажешься принимать душ?
— Что?..
— Может, ты собираешься убить нас во сне? Я сбросил его руку. Я был вне себя от ярости.
— Да пошел ты! Ты думаешь, я такой? Пусть я не какой-то там долбаный студент, но у меня свои понятия о чести…
— Полегче, Ник. Я просто задал тебе несколько во-просов. Если ты не собираешься причинять нам непри-ятности, то почему мы не будем рады твоему присутст-вию?
— Я… Что? Ты нарочно сбиваешь меня с толку! По-слушай, я могу только дать тебе слово. Хочешь верь, хо-чешь нет.
— Договорились, я тебе верю. Ты дал мне слово, что ты честный и тебе можно доверять. Так почему ты на меня кричишь?
Я угрюмо посмотрел на него:
— Потому что ты все время задаешь мне голово-ломки.
— Я просто рад, что ты здесь. И никаких головоло-мок.
— Ну да, конечно! Как только ты передумаешь, я уеду.
— Я не передумаю. Тебе придется задержаться здесь и самому посмотреть, паразит я или нет.
Я не знал, что на это ответить. Я неловко пересту-пил с ноги на ногу.
— А как насчет Эдвины? Ты не заставишь меня по-верить, что твоя богачка жена рада меня видеть. Вот все, что я могу сказать.
— Ты ее не знаешь. Будь с ней честным, вот и все. Мой руки перед едой, слушай, когда тебе говорят, и не ру-гайся громко, если не хочешь, чтобы она тебя отбрила.
Я уставился на него во все глаза. Ал отпер дверь и распахнул ее.
— Дорогая! — позвал он. — Мы дома.
Я прошел за ним в роскошную гостиную с восточ-ными коврами, мебелью, украшенной позолотой, книж-ными полками и картинами с обнаженными европей-скими женщинами в окружении херувимов. В центре этой комнаты стояла Эдвина Хэбершем Джекобс, ма-ленькая, пухлая, вызывающе белокурая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85