Гуляла вся округа, желая забыть свои проблемы и беды хоть ненадолго, хоть только до утра, тем более что господа платили за всё — разбитую посуду и опустошённые бутылки, за всё съеденное и выпитое в эту ночь.
Хозяйка — полноватая маленькая женщина, ярко-рыжая, с рыжими же весёлыми глазами и целым созвездием веснушек долго цеплялась в его руку, умоляя не уходить, оттого ли, что боялась недобрых людей, которых развелось в округе слишком много, а может оттого, что не хотелось выпускать из рук такого посетителя. Если б Гайдуни не спал, то, наверное, тоже вцепился в него клещом, а то и попросту встряхнул бы за ворот. Но Гайдуни спал, и остановить рэанина было некому.
Сейчас он уже жалел, что поддался порыву, ушёл вгорячах, один по пустынным улицам. Надежда, что вне кабачка будет легче дышаться, не оправдалась, и тогда он свернул к морю, надеясь хоть здесь хлебнуть вольного ветра, остудить лицо и мысли. «Дали Небесные! — подумал Да-Деган присев на траву, — так напиться надо суметь. Сколько мы пили? Не помню. Словно дел никаких нет. Весь день придётся маяться головной болью. Был бы под рукой Вероэс, он бы снял эту боль, напоил каким-нибудь зельем и вылечил бы, но Вероэс под арестом, так что можно только мечтать о его лекарствах».
Обычно никогда не подводившее его тело на этот раз попросту отказывалось повиноваться. Ватными были мышцы, мысли путались и мешались в голове, представляя собой невероятный ералаш, и только что-то, как искорка, на самом дне сознания ещё держало его не позволяя окончательно потерять самоконтроль.
Желудок тоже бузил, требуя немедленного освобождения от залитой в него литрами гадости. Некогда его учили пить, не хмелея, оставаясь трезвым, сколько б не было выпито, но в этот раз остаться трезвым как стёклышко не удалось. Отчего-то пригрезилось вытянутое от удивления лицо Альбенара, его укоризненный взгляд.
— А пошли вы все... — тихо прошептал вельможа, — в дальние дали.
— Гляди-ка, — заметил низковатый простуженный голос, — он ещё и грубит...
Он почувствовал, как чьи-то руки схватили его, поставили на ноги, уверенно обшарили карманы, изымая всё, что в них находилось — деньги, прочий мусор. Второй из грабителей заметил перстни на руках, присвистнул, принялся их сдирать безжалостно и грубо.
— Ничего, теперь они тебе не нужны, — проговорил юный, полный шального задора и куража голос, — рыбы камнями не питаются, дорогуша.
Он вздрогнул, дрожь охватила тело от макушки до пят, прошила ударом тока и прошла. Отчего-то перестал беспокоить желудок, словно исчез из организма, мышцы, вялые мгновение назад, напряглись, наливаясь мощью, и неведомая сила смела ураганным вихрем беспорядочный хоровод обрывочных мыслей. Сознание отметило, как замерло время, едва не покатившись вспять, уступило своё место чему-то более древнему, звериному, не рассуждающему, холодному и быстрому, словно в тело подселили чужую душу.
Он легко, и не напрягаясь, высвободился из захвата в одно короткое, отработанное до автоматизма, движение. Отступил на шаг, словно танцуя, повернулся и ударил так же, не напрягаясь, но, повинуясь звериному чутью и интуиции, памятуя, что самое главное, как и куда, приложен удар, а не сколько сил, в это действие вложено. Наглый юнец отлетел на травку, прилёг, дёрнулся, словно пытаясь встать на ноги, но не смог, глотнул жадно воздуха, как вытащенная из воды рыба, широко распахнул глаза и обмяк. Обладатель голоса с хрипотцой, видя такой поворот событий, резко развернулся на месте, и помчался прочь, надеясь на проворство ног, желающих спасти голову.
Да-Деган застыл на мгновение, втянул ноздрями воздух, словно принюхиваясь к чему-то. Ноги понесли вслед грабителю сами, тонкий шёлк, расшитый морозными узорами развевался, подхваченный потоком воздуха, на который налетало тело, но двигаться не мешал, не тормозил и в ногах не путался. Ветер окончательно растрепал волосы, откинул их за спину.
Он бежал легко, чуть касаясь ногами земли, словно за спиной росли крылья, бег не требовал ни усилий, ни напряжения, словно во сне. Улепётывающий, во все лопатки, грабитель оглянулся, бросил быстрый взгляд на преследователя, споткнулся о камень, не сумев удержаться на ногах, заскользил в объятья бездны, продолжая движение, но уже вниз, к волнам, бьющимся о прибрежные скалы. Произошло это в мгновение ока, так что делать что-либо было поздно, слишком поздно, и даже крик ужаса запоздал, ударил по нервам, когда казалось, что он уже не прозвучит никогда.
Да-Деган медленно перешёл с бега на шаг. Что-то не давало остановиться, какое-то дополнительное чувство заставляло подниматься на склон, ведя его как ищейку, на беспокоящий запах, дразнящий обоняние, раздражающий, не дающий покоя.
Он узнавал местность, тропу, на которой был знаком каждый камень, где-то совсем близко, укрытый от взгляда складками местности да частоколом деревьев, прятался дом, его дом, с отделочными работами ведущимися в стенах, двором в рытвинах и ухабах и единственным на всю округу фонарём. Он усмехнулся, вспомнив его свет, словно ощерился. И сейчас, в полном мраке он отчего-то видел как кошка, различая каждую травинку, каждый лист, слышал каждый шорох. Где-то рядом прошуршала змея, пискнула мышь, упал лист с ветки, не выдержав осады ветра, где-то, недалеко, совсем недалеко, чувствовалось сбитое, как от быстрого бега, человеческое дыхание.
Пришла яркая мысль о том, что двое на берегу ждали его, только его, прекрасно зная, каким путём он станет возвращаться к дому, и привлекало их не желание поживиться, потому, как обычные грабители не стали б его убивать, зная, что мороки с убийством всё равно выйдет гораздо больше, чем, если просто отнять кошелёк. И перстни юнец стал стаскивать зазря, оттого, что некому на Рэне купить такие перстни, кроме контрабандистов, а контрабандисты слишком хорошо знали, кому они принадлежат. Словом, сделано всё было сыро и неумело, слеплено кое-как, на авось. Просто кому-то он, Да-Деган помешал, так помешал, что его решили неквалифицированно и грязно убрать, списав всё на случайность ограбления, а если удастся и вовсе на несчастный случай.
Где-то прятался третий, звук дыхания выдавал его, хоть этот неизвестный и пытался сдерживать его, и ещё ... лёгкий, стелящийся по земле запах. Аромат сладких, тяжёлых духов, слишком сладких, аромат наглости, вседозволенности, вседоступности. В нем некоторые ноты говорили об упоении властью, другие были легкомысленны до крайности, до юной глупости. И было в этом аромате глумление и зависть, жадность до денег, до звона монет, и духи эти были дороги, крайне дороги и редки. Да-Деган узнал аромат, припомнив последний день до сезона дождей и туманов, богатую лавку в самом центре города, аромат, который так расхваливал торговец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Хозяйка — полноватая маленькая женщина, ярко-рыжая, с рыжими же весёлыми глазами и целым созвездием веснушек долго цеплялась в его руку, умоляя не уходить, оттого ли, что боялась недобрых людей, которых развелось в округе слишком много, а может оттого, что не хотелось выпускать из рук такого посетителя. Если б Гайдуни не спал, то, наверное, тоже вцепился в него клещом, а то и попросту встряхнул бы за ворот. Но Гайдуни спал, и остановить рэанина было некому.
Сейчас он уже жалел, что поддался порыву, ушёл вгорячах, один по пустынным улицам. Надежда, что вне кабачка будет легче дышаться, не оправдалась, и тогда он свернул к морю, надеясь хоть здесь хлебнуть вольного ветра, остудить лицо и мысли. «Дали Небесные! — подумал Да-Деган присев на траву, — так напиться надо суметь. Сколько мы пили? Не помню. Словно дел никаких нет. Весь день придётся маяться головной болью. Был бы под рукой Вероэс, он бы снял эту боль, напоил каким-нибудь зельем и вылечил бы, но Вероэс под арестом, так что можно только мечтать о его лекарствах».
Обычно никогда не подводившее его тело на этот раз попросту отказывалось повиноваться. Ватными были мышцы, мысли путались и мешались в голове, представляя собой невероятный ералаш, и только что-то, как искорка, на самом дне сознания ещё держало его не позволяя окончательно потерять самоконтроль.
Желудок тоже бузил, требуя немедленного освобождения от залитой в него литрами гадости. Некогда его учили пить, не хмелея, оставаясь трезвым, сколько б не было выпито, но в этот раз остаться трезвым как стёклышко не удалось. Отчего-то пригрезилось вытянутое от удивления лицо Альбенара, его укоризненный взгляд.
— А пошли вы все... — тихо прошептал вельможа, — в дальние дали.
— Гляди-ка, — заметил низковатый простуженный голос, — он ещё и грубит...
Он почувствовал, как чьи-то руки схватили его, поставили на ноги, уверенно обшарили карманы, изымая всё, что в них находилось — деньги, прочий мусор. Второй из грабителей заметил перстни на руках, присвистнул, принялся их сдирать безжалостно и грубо.
— Ничего, теперь они тебе не нужны, — проговорил юный, полный шального задора и куража голос, — рыбы камнями не питаются, дорогуша.
Он вздрогнул, дрожь охватила тело от макушки до пят, прошила ударом тока и прошла. Отчего-то перестал беспокоить желудок, словно исчез из организма, мышцы, вялые мгновение назад, напряглись, наливаясь мощью, и неведомая сила смела ураганным вихрем беспорядочный хоровод обрывочных мыслей. Сознание отметило, как замерло время, едва не покатившись вспять, уступило своё место чему-то более древнему, звериному, не рассуждающему, холодному и быстрому, словно в тело подселили чужую душу.
Он легко, и не напрягаясь, высвободился из захвата в одно короткое, отработанное до автоматизма, движение. Отступил на шаг, словно танцуя, повернулся и ударил так же, не напрягаясь, но, повинуясь звериному чутью и интуиции, памятуя, что самое главное, как и куда, приложен удар, а не сколько сил, в это действие вложено. Наглый юнец отлетел на травку, прилёг, дёрнулся, словно пытаясь встать на ноги, но не смог, глотнул жадно воздуха, как вытащенная из воды рыба, широко распахнул глаза и обмяк. Обладатель голоса с хрипотцой, видя такой поворот событий, резко развернулся на месте, и помчался прочь, надеясь на проворство ног, желающих спасти голову.
Да-Деган застыл на мгновение, втянул ноздрями воздух, словно принюхиваясь к чему-то. Ноги понесли вслед грабителю сами, тонкий шёлк, расшитый морозными узорами развевался, подхваченный потоком воздуха, на который налетало тело, но двигаться не мешал, не тормозил и в ногах не путался. Ветер окончательно растрепал волосы, откинул их за спину.
Он бежал легко, чуть касаясь ногами земли, словно за спиной росли крылья, бег не требовал ни усилий, ни напряжения, словно во сне. Улепётывающий, во все лопатки, грабитель оглянулся, бросил быстрый взгляд на преследователя, споткнулся о камень, не сумев удержаться на ногах, заскользил в объятья бездны, продолжая движение, но уже вниз, к волнам, бьющимся о прибрежные скалы. Произошло это в мгновение ока, так что делать что-либо было поздно, слишком поздно, и даже крик ужаса запоздал, ударил по нервам, когда казалось, что он уже не прозвучит никогда.
Да-Деган медленно перешёл с бега на шаг. Что-то не давало остановиться, какое-то дополнительное чувство заставляло подниматься на склон, ведя его как ищейку, на беспокоящий запах, дразнящий обоняние, раздражающий, не дающий покоя.
Он узнавал местность, тропу, на которой был знаком каждый камень, где-то совсем близко, укрытый от взгляда складками местности да частоколом деревьев, прятался дом, его дом, с отделочными работами ведущимися в стенах, двором в рытвинах и ухабах и единственным на всю округу фонарём. Он усмехнулся, вспомнив его свет, словно ощерился. И сейчас, в полном мраке он отчего-то видел как кошка, различая каждую травинку, каждый лист, слышал каждый шорох. Где-то рядом прошуршала змея, пискнула мышь, упал лист с ветки, не выдержав осады ветра, где-то, недалеко, совсем недалеко, чувствовалось сбитое, как от быстрого бега, человеческое дыхание.
Пришла яркая мысль о том, что двое на берегу ждали его, только его, прекрасно зная, каким путём он станет возвращаться к дому, и привлекало их не желание поживиться, потому, как обычные грабители не стали б его убивать, зная, что мороки с убийством всё равно выйдет гораздо больше, чем, если просто отнять кошелёк. И перстни юнец стал стаскивать зазря, оттого, что некому на Рэне купить такие перстни, кроме контрабандистов, а контрабандисты слишком хорошо знали, кому они принадлежат. Словом, сделано всё было сыро и неумело, слеплено кое-как, на авось. Просто кому-то он, Да-Деган помешал, так помешал, что его решили неквалифицированно и грязно убрать, списав всё на случайность ограбления, а если удастся и вовсе на несчастный случай.
Где-то прятался третий, звук дыхания выдавал его, хоть этот неизвестный и пытался сдерживать его, и ещё ... лёгкий, стелящийся по земле запах. Аромат сладких, тяжёлых духов, слишком сладких, аромат наглости, вседозволенности, вседоступности. В нем некоторые ноты говорили об упоении властью, другие были легкомысленны до крайности, до юной глупости. И было в этом аромате глумление и зависть, жадность до денег, до звона монет, и духи эти были дороги, крайне дороги и редки. Да-Деган узнал аромат, припомнив последний день до сезона дождей и туманов, богатую лавку в самом центре города, аромат, который так расхваливал торговец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181