Узнав улыбочку Ордо, он только покачал головой. Вопросов становилось всё больше, и что б найти на них ответы, он готов был потратить ещё один день. Правда, оставалось неясным, хватит ли хозяйке этого времени, что б вернуться домой.
Вынув ящик, он положил его на пол перед креслом, и вновь стал перебирать содержимое. Понимая, что устраивает форменный обыск, отдавал себе отчет в том, что Гресси ему за это «спасибо» не скажет. Он и сам не любил, когда лезли в его личную жизнь. Но бросить своего занятия не мог.
А кроме фотографий были письма, и не было времени, что б их читать. Скоро, очень скоро он должен был покинуть Ирдал. Вздохнув, Аретт прикрыл глаза. До сих пор он запрещал себе возвращаться мыслями к тому, что его так волновало, что заставляло, не переставая, ощущать нервную дрожь внутри себя. Задуманное вызывало слишком много эмоций, слишком многое он ставил на кон. Дни утекали сквозь пальцы, их оставалось меньше недели.
Прикусив губу, мужчина стал перебирать письма, по некоторым скользя взглядом, некоторые сразу откладывая в сторону. Потом пальцы наткнулись на нечто, лежавшее под письмами. Он достал небольшую коробочку размером с ладонь и слегка пожал плечами. Раскрыв футляр, достал тонкий лист бумаги, под которым лежало несколько наград Лиги, качнул головой.
"Простите, что прошу вас об этом, Гресси, и простите, что ничего и никому из вас, моих друзей, не сказал о том, что задумал давно. Теперь, когда вы читаете это письмо, вы, должно быть, уже знаете про бунт на Рэне. В Лиге новости распространяются быстро. Несомненно, Сенат предаст меня анафеме, ну так что ж...
Я прекрасно осознаю, что этот бунт является самоубийственной затеей, и повторяю, ну так что ж с того? Я давно потерял всё, чем можно было б дорожить, моя репутация — репутация сумасшедшего, не говоря уже обо всём остальном. Тот рейд «Кана-Оффайн» перечеркнул всё, что было раньше, до него. Помните, я думал, что у меня есть будущее. Смешно.... Смешно и обидно. После того достопамятного рейда у меня не осталось старых друзей, почти не осталось. Только вы, да, те, кто был со мной, кто уцелел там, на «Кана-Оффайн». Но и то, то скорее братья по несчастью, чем на самом деле друзья...
И так пришлось, что мне некого больше просить, поэтому прошу Вас, в этой коробочке, что я вам передал — мои награды, те, что я заслужил до этого проклятого рейда. Верните их тем, кто меня награждал. Швырните их в лицо Локите! Или отдайте Сенатору, пусть знают, если бунт мне удастся, я не пойду ни на какие предложения, и ни на какие переговоры. Если хотят, путь уничтожат меня, но пусть знают, что меня уговорить не удастся. Напоминать мне о моём прошлом так же бесполезно, потому что я отказываюсь от этого прошлого, Гресси.
Так же бесполезно напоминать о прошлом тем, кто сейчас со мной. Эти люди по сути такие же, как и я, в настоящем у них нет ничего, за что бы стоило держаться, а потому — все бесполезно.... Единственное, что нас всех объединяет — так это ненависть к всеми уважаемой Леди Локите и её ставленникам. Возможно, если задуманное удастся нам, то Стратеги зададут и ей парочку неприятных вопросов.
Простите ещё раз за то, что ни сказал вам раньше ни слова, как и за то, что сейчас обращаюсь именно к вам. Просите и прощайте".
Ареттар сложил письмо и, отложив его в сторону, провёл чуткими пальцами по наградам, как слепой, словно пытаясь прочувствовать их, не глядя. Вздохнув, он положил футляр в свой карман. "Всё к лучшему, — подумал он, — и даже то, что её нет дома. Он аккуратно положил ящик с письмами назад и осмотрелся. С первого взгляда было видно, что в доме побывал некто посторонний, правда, человек, который не привык ощущать слежку за собой, мог бы и ничего не заметить.
Он вышел тем же путём, что и вошёл, оставив окно лишь чуть приоткрытым, спрыгнул вниз. Посмотрев на часы, поспешил к порту. Лайнер на Эльбурнат отправлялся через час, другой должен был появиться лишь поздним вечером. Он не хотел терять полдня из-за нелепого опоздания, тем более, что, оставив корабль в самом глухом углу космопорта, был честно предупреждён диспетчером, которому пришлось предложить очень щедрое вознаграждение, что в случае рейда, которые в ирдалийских портах редкостью не были, тот отстаивать чужую личную собственность не станет.
Двигатели лайнера скользившего над водой тихо мурлыкали, принося ощущение уюта, какого-то особого уюта и покоя. Стемнело, и на небо высыпали звёзды. Ареттар всегда тихонечко улыбался этому волшебству, у каждого из миров Лиги было свое небо, свои звезды, свой, неповторимый рисунок созвездий. Ночью невозможно было спутать одну планету с другой, как и днём. В этом было своё, особое очарование, маленькое волшебство. Он видел многие миры Лиги и множество небес, не переставая удивляться им, похожим и разным. И было удивительным, насколько похожие люди населяют эти миры. До одного момента, до тех пор, пока Имрэн не сказал ему, что все народы Лиги пошли от одного ствола.
Он прекрасно помнил, как это было, помнил Имрэна, его лицо, задумчивое, мечтательное и задорное одновременно, рыжие патлы, какого-то особенного пламенного оттенка, золотые глаза с коричневатыми ресницами и такого же цвета бровями вразлёт. Имри всегда оставался загадкой. Никто не знал, сколько ему лет, выглядел он как мальчишка, внезапно появлялся, внезапно исчезал, знал многое и о многом, поражал своими суждениями. Иногда не поражал, а шокировал, иногда настолько точно угадывал мысли, что казалось — он их читает.
Имри сидел на поваленном стволе дерева, болтал ногой в такт мелодии, что он сам подбирал на аволе. Слушая легенду об Аюми, юноша тихонечко улыбался, лучась как кот, наевшийся сметаны.
— Хватит, Аретт, — проговорил он, внезапно зевнув, — как кота за хвост тянешь. Спой что-нибудь повеселей. А то усну.
— Спи. — нахально отозвался певец, — уснёшь, я себе других слушателей найду, что лучше разбираются в музыке.
Имрэн недовольно вздохнул.
— Аретт, — проговорил он, — тебе никогда не казалось странным, что все миры Лиги населены людьми?
— Нет, а тебя, что, удивляет?
— Меня нет, но я знаю ответ, а вот все остальные.... Кажется, все привыкли, что человеческая раса оказалась единственной разумной, которую мы находим с изрядным постоянством. Как виноград, розы и кофе.
— И ещё кое-что, — заметил певец, продолжая перебирать струны аволы. У него были чуткие, умелые пальцы, заставлявшие аволу то смеяться, то плакать. Сейчас она хохотала.
— И ещё кое-что, — подтвердил Имрэн, не обращая внимания на насмешки аволы. — ну не странно ли, что никто не хочет замечать очевидного.
— Чего?
— Того, что везде большинство видов различны, не имеют ничего общего, и только эти — тождественны до того, что поддаются скрещиванию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Вынув ящик, он положил его на пол перед креслом, и вновь стал перебирать содержимое. Понимая, что устраивает форменный обыск, отдавал себе отчет в том, что Гресси ему за это «спасибо» не скажет. Он и сам не любил, когда лезли в его личную жизнь. Но бросить своего занятия не мог.
А кроме фотографий были письма, и не было времени, что б их читать. Скоро, очень скоро он должен был покинуть Ирдал. Вздохнув, Аретт прикрыл глаза. До сих пор он запрещал себе возвращаться мыслями к тому, что его так волновало, что заставляло, не переставая, ощущать нервную дрожь внутри себя. Задуманное вызывало слишком много эмоций, слишком многое он ставил на кон. Дни утекали сквозь пальцы, их оставалось меньше недели.
Прикусив губу, мужчина стал перебирать письма, по некоторым скользя взглядом, некоторые сразу откладывая в сторону. Потом пальцы наткнулись на нечто, лежавшее под письмами. Он достал небольшую коробочку размером с ладонь и слегка пожал плечами. Раскрыв футляр, достал тонкий лист бумаги, под которым лежало несколько наград Лиги, качнул головой.
"Простите, что прошу вас об этом, Гресси, и простите, что ничего и никому из вас, моих друзей, не сказал о том, что задумал давно. Теперь, когда вы читаете это письмо, вы, должно быть, уже знаете про бунт на Рэне. В Лиге новости распространяются быстро. Несомненно, Сенат предаст меня анафеме, ну так что ж...
Я прекрасно осознаю, что этот бунт является самоубийственной затеей, и повторяю, ну так что ж с того? Я давно потерял всё, чем можно было б дорожить, моя репутация — репутация сумасшедшего, не говоря уже обо всём остальном. Тот рейд «Кана-Оффайн» перечеркнул всё, что было раньше, до него. Помните, я думал, что у меня есть будущее. Смешно.... Смешно и обидно. После того достопамятного рейда у меня не осталось старых друзей, почти не осталось. Только вы, да, те, кто был со мной, кто уцелел там, на «Кана-Оффайн». Но и то, то скорее братья по несчастью, чем на самом деле друзья...
И так пришлось, что мне некого больше просить, поэтому прошу Вас, в этой коробочке, что я вам передал — мои награды, те, что я заслужил до этого проклятого рейда. Верните их тем, кто меня награждал. Швырните их в лицо Локите! Или отдайте Сенатору, пусть знают, если бунт мне удастся, я не пойду ни на какие предложения, и ни на какие переговоры. Если хотят, путь уничтожат меня, но пусть знают, что меня уговорить не удастся. Напоминать мне о моём прошлом так же бесполезно, потому что я отказываюсь от этого прошлого, Гресси.
Так же бесполезно напоминать о прошлом тем, кто сейчас со мной. Эти люди по сути такие же, как и я, в настоящем у них нет ничего, за что бы стоило держаться, а потому — все бесполезно.... Единственное, что нас всех объединяет — так это ненависть к всеми уважаемой Леди Локите и её ставленникам. Возможно, если задуманное удастся нам, то Стратеги зададут и ей парочку неприятных вопросов.
Простите ещё раз за то, что ни сказал вам раньше ни слова, как и за то, что сейчас обращаюсь именно к вам. Просите и прощайте".
Ареттар сложил письмо и, отложив его в сторону, провёл чуткими пальцами по наградам, как слепой, словно пытаясь прочувствовать их, не глядя. Вздохнув, он положил футляр в свой карман. "Всё к лучшему, — подумал он, — и даже то, что её нет дома. Он аккуратно положил ящик с письмами назад и осмотрелся. С первого взгляда было видно, что в доме побывал некто посторонний, правда, человек, который не привык ощущать слежку за собой, мог бы и ничего не заметить.
Он вышел тем же путём, что и вошёл, оставив окно лишь чуть приоткрытым, спрыгнул вниз. Посмотрев на часы, поспешил к порту. Лайнер на Эльбурнат отправлялся через час, другой должен был появиться лишь поздним вечером. Он не хотел терять полдня из-за нелепого опоздания, тем более, что, оставив корабль в самом глухом углу космопорта, был честно предупреждён диспетчером, которому пришлось предложить очень щедрое вознаграждение, что в случае рейда, которые в ирдалийских портах редкостью не были, тот отстаивать чужую личную собственность не станет.
Двигатели лайнера скользившего над водой тихо мурлыкали, принося ощущение уюта, какого-то особого уюта и покоя. Стемнело, и на небо высыпали звёзды. Ареттар всегда тихонечко улыбался этому волшебству, у каждого из миров Лиги было свое небо, свои звезды, свой, неповторимый рисунок созвездий. Ночью невозможно было спутать одну планету с другой, как и днём. В этом было своё, особое очарование, маленькое волшебство. Он видел многие миры Лиги и множество небес, не переставая удивляться им, похожим и разным. И было удивительным, насколько похожие люди населяют эти миры. До одного момента, до тех пор, пока Имрэн не сказал ему, что все народы Лиги пошли от одного ствола.
Он прекрасно помнил, как это было, помнил Имрэна, его лицо, задумчивое, мечтательное и задорное одновременно, рыжие патлы, какого-то особенного пламенного оттенка, золотые глаза с коричневатыми ресницами и такого же цвета бровями вразлёт. Имри всегда оставался загадкой. Никто не знал, сколько ему лет, выглядел он как мальчишка, внезапно появлялся, внезапно исчезал, знал многое и о многом, поражал своими суждениями. Иногда не поражал, а шокировал, иногда настолько точно угадывал мысли, что казалось — он их читает.
Имри сидел на поваленном стволе дерева, болтал ногой в такт мелодии, что он сам подбирал на аволе. Слушая легенду об Аюми, юноша тихонечко улыбался, лучась как кот, наевшийся сметаны.
— Хватит, Аретт, — проговорил он, внезапно зевнув, — как кота за хвост тянешь. Спой что-нибудь повеселей. А то усну.
— Спи. — нахально отозвался певец, — уснёшь, я себе других слушателей найду, что лучше разбираются в музыке.
Имрэн недовольно вздохнул.
— Аретт, — проговорил он, — тебе никогда не казалось странным, что все миры Лиги населены людьми?
— Нет, а тебя, что, удивляет?
— Меня нет, но я знаю ответ, а вот все остальные.... Кажется, все привыкли, что человеческая раса оказалась единственной разумной, которую мы находим с изрядным постоянством. Как виноград, розы и кофе.
— И ещё кое-что, — заметил певец, продолжая перебирать струны аволы. У него были чуткие, умелые пальцы, заставлявшие аволу то смеяться, то плакать. Сейчас она хохотала.
— И ещё кое-что, — подтвердил Имрэн, не обращая внимания на насмешки аволы. — ну не странно ли, что никто не хочет замечать очевидного.
— Чего?
— Того, что везде большинство видов различны, не имеют ничего общего, и только эти — тождественны до того, что поддаются скрещиванию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181