Ясно было, что недавно здесь происходили массовые беспорядки. На серебристых оконных стеклах змеились трещины, аккуратно заклеенные липкой лентой в ожидании замены. Некоторые окна были разбиты и с той же профессиональной аккуратностью заколочены досками. В сточных канавах поблескивали осколки стекла. На стенах пестрели нанесенные распылителем надписи. Церковь рядом с Банхофштрассе была заляпана красной краской, похожей на кровь. Под красными потеками стояли слова: “РЕЛИГИЯ = ЭФТАНАЗИЯ” [12]. На другой стороне улицы валялись две пустые исковерканные канистры из-под бензина. Он купил схему города и отправился на Дюфурштрассе, 23.
Издательский дом “Ренжье” был одним из крупнейших в Швейцарии; о том, что дела его владельцев идут успешно, свидетельствовали изящные очертания главного корпуса в стиле модерн. Часть просторного вестибюля занимал гигантский стол, за которым сидел дежурный; назвать этот стол “конторкой” как-то не поворачивался язык. Тут же находился и небольшой магазинчик. Пока служитель искал Гвидо, Фицдуэйн неспешно просматривал новейшие образцы здешней продукции. Его перемещения с легким жужжаньем отслеживала миниатюрная телекамера на шарнирной подставке.
Когда он в последний раз встречался с Гвидо, тот был хорошо сложенным, обаятельным мужчиной с глубоким уверенным голосом, вполне соответствующим его личности. С ним хотелось поделиться своими проблемами, и тем, кто уступал этому желанию, никогда не приходилось жалеть о своей откровенности. За долгие годы у Гвидо появилось множество знакомств и связей, и люди доверяли ему как никому другому.
Теперь же облик выходящего из лифта Гвидо вызвал у Фицдуэйна сначала изумление, а потом чувство горечи. Симптомы были слишком красноречивыми. Лицо у Гвидо словно усохло. Кроме нездоровой желтизны, на нем появились новые морщины. Глаза швейцарского журналиста были воспаленными и мутными. Он явно потерял в весе. Ступал он медленно, от прежней энергичной походки не осталось и следа. Даже голос у него изменился. Он был по-прежнему теплым, но звучавшая в нем уверенность исчезла, уступив место боли и усталости. Только улыбка была прежней.
— Давненько мы не виделись. Самурай, — сказал он. Потом взял руку Фицдуэйна в свои и мягко пожал ее. Фицдуэйн был глубоко тронут, но не мог найти нужных слов.
Несколько секунд Гвидо не сводил с него глаз; потом заговорил снова:
— Каждый раз, бреясь по утрам, я испытывал примерно те же чувства. Но человек ко всему привыкает. В конце концов, мне уже недолго осталось. Я не хочу говорить об этом. Пойдем домой, там все расскажешь.
Последний период власти Батиста предоставил майору Вентуре обширные возможности как в плане карьеры, так и в накоплении капитала.
Честолюбие Вентуры подогревалось международным политическим климатом той поры. Холодная война достигла пика. Во главе Госдепартамента и ЦРУ стояли братья Даллесы, которые не потерпели бы и легкого душка коммунизма на своем пороге. Батиста относился к карьеристам не совсем по-американски, но по меньшей мере этот сукин сын не был красным или даже розовым.
За два года майор Вентура превратился в полковника Вентуру и получил перевод в Гавану, на пост заместителя начальника БРАК, особого полицейского отдела по борьбе с коммунизмом. Вместо мундира он стал носить безупречные костюмы кремовых тонов — они были скроены так, чтобы слева, под мышкой, оставалось достаточно места. Он полюбил ботинки из крокодиловой кожи. Он начал ездить на отдых в Швейцарию. Он выслеживал, арестовывал, допрашивал, пытал и убивал многих людей, которых молва называла коммунистами. Благодаря своей работе он был близко связан с ЦРУ, что и послужило причиной встречи Кадара с Уитни Рестоном. Уитни Рестон был единственным человеком, которого Кадар по-настоящему любил, и он же соблазнил его.
— Мы прожили в Гаване несколько лет, — рассказывал Кадар. — Вентура все еще жил с матерью, но она явно стала надоедать ему. У него были другие женщины — много женщин.
Уитни работал на одного человека из ЦРУ по имени Керкпатрик. Он частенько приходил к нам домой, чтобы побеседовать с Вентурой. Именно ЦРУ создало при Батисте антикоммунистическую полицию, а затем стало финансировать ее. Люди из ЦРУ старались следить, на что идут деньги. Вентура был их человеком в БРАК, возможно, одним из многих. Он ежемесячно получал от них денежное пособие: это был приварок к его зарплате в БРАК и барышам из других источников. Его излюбленным приемом было арестовать кого-нибудь из богатой семьи, слегка помучить его, а потом заставить родственников выкупить арестованного.
— Как вы все это узнали?
— Разными способами, — сказал Кадар. — Мы жили в большом старом доме. У меня было много времени — я твердо решил не заводить себе друзей, — и к той поре мне уже стало ясно, что я смышлен, очень смышлен. Я обнаружил, что мне достаточно пару раз прочесть любой учебник, и я полностью овладеваю предметом. Таким образом я постиг основы строительства зданий, научился устанавливать микрофоны и проделывать незаметные отверстия для наблюдений. Большинство из нужных мне мелочей я украл у сотрудников БРАК и ЦРУ. Я овладел искусством подслушивать телефонные разговоры. Честно говоря, это было несложно.
Еще я понял, что знание — это власть. Я поставил себе за правило знать обо всем, что происходит в нашем доме, и это помогло мне узнать многое о деятельности БРАК и ЦРУ далеко за его пределами. Я понял, что слова вроде “плохо” или “хорошо” бессмысленны. Ты либо властелин, либо жертва.
Я привык наблюдать за Вентурой и матерью в их общей постели. Это было легко устроить, потому что я жил прямо над ними, и оставалось только проделать в полу дырку. Я вставлял туда коротенькую подзорную трубу и мог видеть все в мельчайших подробностях — микрофон я к ним, конечно, тоже провел. Он заставлял ее делать разные отвратительные вещи, но она, похоже, не возмущалась. Она вызывала у меня жалость.
— Расскажите мне о вашей связи с Уитни Рестоном, — попросил доктор Поль. — У вас с самого начала были гомосексуальные наклонности?
— Не думаю, что я предпочитал один из полов другому, — сказал Кадар. — Во мне просто пробуждалась чувственность, и я был одинок. Я еще не умел общаться с людьми и брать от них то, что мне нужно, без всяких переживаний. Я еще был ранимым.
В раннем детстве у меня был воображаемый друг по имени Майкл. Уитни выглядел как он, только постарше. У него тоже были светлые волосы, белая кожа и тонкие черты лица. Он был добр ко мне, и ласков, и он любил меня. Это длилось целый год. Я был так счастлив.
Я проводил с Уитни столько времени, что даже перестал наблюдать за всем, происходящим в доме. Я по-прежнему следил за Вентурой, но мать оставил почти без присмотра — мне думалось, что достаточно просто знать, где она находится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
Издательский дом “Ренжье” был одним из крупнейших в Швейцарии; о том, что дела его владельцев идут успешно, свидетельствовали изящные очертания главного корпуса в стиле модерн. Часть просторного вестибюля занимал гигантский стол, за которым сидел дежурный; назвать этот стол “конторкой” как-то не поворачивался язык. Тут же находился и небольшой магазинчик. Пока служитель искал Гвидо, Фицдуэйн неспешно просматривал новейшие образцы здешней продукции. Его перемещения с легким жужжаньем отслеживала миниатюрная телекамера на шарнирной подставке.
Когда он в последний раз встречался с Гвидо, тот был хорошо сложенным, обаятельным мужчиной с глубоким уверенным голосом, вполне соответствующим его личности. С ним хотелось поделиться своими проблемами, и тем, кто уступал этому желанию, никогда не приходилось жалеть о своей откровенности. За долгие годы у Гвидо появилось множество знакомств и связей, и люди доверяли ему как никому другому.
Теперь же облик выходящего из лифта Гвидо вызвал у Фицдуэйна сначала изумление, а потом чувство горечи. Симптомы были слишком красноречивыми. Лицо у Гвидо словно усохло. Кроме нездоровой желтизны, на нем появились новые морщины. Глаза швейцарского журналиста были воспаленными и мутными. Он явно потерял в весе. Ступал он медленно, от прежней энергичной походки не осталось и следа. Даже голос у него изменился. Он был по-прежнему теплым, но звучавшая в нем уверенность исчезла, уступив место боли и усталости. Только улыбка была прежней.
— Давненько мы не виделись. Самурай, — сказал он. Потом взял руку Фицдуэйна в свои и мягко пожал ее. Фицдуэйн был глубоко тронут, но не мог найти нужных слов.
Несколько секунд Гвидо не сводил с него глаз; потом заговорил снова:
— Каждый раз, бреясь по утрам, я испытывал примерно те же чувства. Но человек ко всему привыкает. В конце концов, мне уже недолго осталось. Я не хочу говорить об этом. Пойдем домой, там все расскажешь.
Последний период власти Батиста предоставил майору Вентуре обширные возможности как в плане карьеры, так и в накоплении капитала.
Честолюбие Вентуры подогревалось международным политическим климатом той поры. Холодная война достигла пика. Во главе Госдепартамента и ЦРУ стояли братья Даллесы, которые не потерпели бы и легкого душка коммунизма на своем пороге. Батиста относился к карьеристам не совсем по-американски, но по меньшей мере этот сукин сын не был красным или даже розовым.
За два года майор Вентура превратился в полковника Вентуру и получил перевод в Гавану, на пост заместителя начальника БРАК, особого полицейского отдела по борьбе с коммунизмом. Вместо мундира он стал носить безупречные костюмы кремовых тонов — они были скроены так, чтобы слева, под мышкой, оставалось достаточно места. Он полюбил ботинки из крокодиловой кожи. Он начал ездить на отдых в Швейцарию. Он выслеживал, арестовывал, допрашивал, пытал и убивал многих людей, которых молва называла коммунистами. Благодаря своей работе он был близко связан с ЦРУ, что и послужило причиной встречи Кадара с Уитни Рестоном. Уитни Рестон был единственным человеком, которого Кадар по-настоящему любил, и он же соблазнил его.
— Мы прожили в Гаване несколько лет, — рассказывал Кадар. — Вентура все еще жил с матерью, но она явно стала надоедать ему. У него были другие женщины — много женщин.
Уитни работал на одного человека из ЦРУ по имени Керкпатрик. Он частенько приходил к нам домой, чтобы побеседовать с Вентурой. Именно ЦРУ создало при Батисте антикоммунистическую полицию, а затем стало финансировать ее. Люди из ЦРУ старались следить, на что идут деньги. Вентура был их человеком в БРАК, возможно, одним из многих. Он ежемесячно получал от них денежное пособие: это был приварок к его зарплате в БРАК и барышам из других источников. Его излюбленным приемом было арестовать кого-нибудь из богатой семьи, слегка помучить его, а потом заставить родственников выкупить арестованного.
— Как вы все это узнали?
— Разными способами, — сказал Кадар. — Мы жили в большом старом доме. У меня было много времени — я твердо решил не заводить себе друзей, — и к той поре мне уже стало ясно, что я смышлен, очень смышлен. Я обнаружил, что мне достаточно пару раз прочесть любой учебник, и я полностью овладеваю предметом. Таким образом я постиг основы строительства зданий, научился устанавливать микрофоны и проделывать незаметные отверстия для наблюдений. Большинство из нужных мне мелочей я украл у сотрудников БРАК и ЦРУ. Я овладел искусством подслушивать телефонные разговоры. Честно говоря, это было несложно.
Еще я понял, что знание — это власть. Я поставил себе за правило знать обо всем, что происходит в нашем доме, и это помогло мне узнать многое о деятельности БРАК и ЦРУ далеко за его пределами. Я понял, что слова вроде “плохо” или “хорошо” бессмысленны. Ты либо властелин, либо жертва.
Я привык наблюдать за Вентурой и матерью в их общей постели. Это было легко устроить, потому что я жил прямо над ними, и оставалось только проделать в полу дырку. Я вставлял туда коротенькую подзорную трубу и мог видеть все в мельчайших подробностях — микрофон я к ним, конечно, тоже провел. Он заставлял ее делать разные отвратительные вещи, но она, похоже, не возмущалась. Она вызывала у меня жалость.
— Расскажите мне о вашей связи с Уитни Рестоном, — попросил доктор Поль. — У вас с самого начала были гомосексуальные наклонности?
— Не думаю, что я предпочитал один из полов другому, — сказал Кадар. — Во мне просто пробуждалась чувственность, и я был одинок. Я еще не умел общаться с людьми и брать от них то, что мне нужно, без всяких переживаний. Я еще был ранимым.
В раннем детстве у меня был воображаемый друг по имени Майкл. Уитни выглядел как он, только постарше. У него тоже были светлые волосы, белая кожа и тонкие черты лица. Он был добр ко мне, и ласков, и он любил меня. Это длилось целый год. Я был так счастлив.
Я проводил с Уитни столько времени, что даже перестал наблюдать за всем, происходящим в доме. Я по-прежнему следил за Вентурой, но мать оставил почти без присмотра — мне думалось, что достаточно просто знать, где она находится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164