— Вначале вам было приказано незаметно наблюдать за ирландцем и сообщать о его перемещениях. Потом, когда он, видимо, почувствовал, что за ним следят, вам было приказано следовать за ним еще более осторожно и на таком расстоянии, чтобы он вас ни в коем случае не заметил. Вам было приказано делать это и только это, ничего больше! — Голос его почти сорвался на крик. Но он тотчас же понизил его и спокойно продолжал: — Дорогая моя, я несколько увлекся и забыл, который час. Мне не хотелось бы беспокоить мирный сон жителей Берна. К тому же, кричать в присутствии дамы просто неприлично, так что извини.
Я не терплю нарушений дисциплины. Кстати, может быть, именно поэтому я и решил обосноваться в Швейцарии. Помимо всего прочего, здешнее общество на редкость дисциплинированно. Отсутствие порядка всегда возмущает меня, а нарушение четких инструкций — тем более. В вашем случае нарушение было особенно вопиющим. Я хочу, чтобы ты все поняла. Я возвращаюсь из важной деловой поездки и обнаруживаю, что вы с этим кретином Пьером — заметь, по собственной инициативе — решили превысить данные вам полномочия и убить ирландца просто потому, что на мосту Кирхенфельд он показался вам одиноким и беззащитным. И даже это, к вашему разочарованию, вам не удалось.
Он удрученно покачал головой.
— Члены моей организации так себя не ведут. Пьеру повезло, что его убили раньше, чем я успел до него добраться. Неужели ты до сих пор не поняла, что бывает за неподчинение приказу? Неужели так скоро забыла урок Клауса Миндера, этого чересчур разговорчивого паренька? Ведь то, как он умер, должно было надолго отбить у вас охоту нарушать приказы. — В голову ему пришла неожиданная мысль. — А может, затеяв нападение на ирландца, вы надеялись выслужиться передо мной?
На мгновение их взгляды встретились. Она отвела глаза. Они действительно думали, что если устранить эту неожиданную помеху его планам, он будет доволен. На самом деле, именно воспоминание о страшном ритуальном убийстве Миндера и подтолкнуло их к действию. Но теперь уже поздно; теперь все пропало. Она старалась не вникать в смысл его слов. Она смотрела в пол прямо перед собой и старалась не слушать. Ее одолел новый приступ страха; она задергалась, тщетно пытаясь освободиться, и вдруг заметила, что ковер под ее стулом прикрыт толстой пластиковой пленкой. Это очередное свидетельство предусмотрительности Кадара повергло ее в состояние леденящего ужаса. Она забилась в отчаянных конвульсиях. Она поняла, что через несколько минут ей предстоит умереть. Неясным оставалось только одно: как именно это произойдет.
— Вся беда в том, моя дорогая, — заговорил Кадар, — что ты не видишь картины в целом. Фицдуэйн сам не знает, чего ищет. У него своего рода климактерическая истерия, осложненная тем, что он случайно нашел этого юнца, фон Граффенлауба. Он не успеет узнать ничего существенного. А когда мы нанесем удар, будет уже поздно. У него не хватит времени, чтобы понять мою игру. Он ничего не знает и не чувствует связи между событиями. Он не игрок, он зритель — и таковым останется, если конечно, не свалять дурака и насильно не втянуть его в то, о чем он и не подозревает.
Я просто хотел, пользуясь разными источниками, контролировать действия Фицдуэйна, ни в коем случае не давая ему понять, будто он что-то нащупал. Но, согласись, ваше неудачное покушение только добавило ему уверенности в том, что он на верном пути. А если бы оно удалось, было бы еще хуже. Вы привлекли бы внимание всего мира к тому, что в ближайшие несколько недель не должно привлекать к себе внимания.
Кадар закурил тонкую сигару и выпустил шесть аккуратных колечек дыма. Он умел многое делать блестяще; природа одарила его прекрасными способностями.
— Эстер, — сказал он, — дорогая моя, я очень рад, что мне удалось поговорить с тобой о делах. Командир, знаешь ли, всегда одинок. Редко выдастся возможность объяснить, что и как, тому, кто способен понять. Но ты ведь поняла, не так ли?
Он не стал дожидаться ее утвердительного кивка. Посмотрел на часы, потом на нее.
— Пора, — сказал он. — Настало время главного события. Я расскажу, что тебя ждет; пусть это будет своего рода данью нашей прежней близости. Я постараюсь ничего не пропустить. Не хочу лишать тебя подробностей: они довольно интересны, и к тому же, этот способ казни имеет богатую историю. Моя дорогая Эстер, тебя ждет гаррота. Говорят, это орудие было в свое время популярно в Испании. Надеюсь, я все настроил правильно, хотя, как известно, критерий истины — практика, а приспособление, надо сказать, не такое уж простое. Ты первая попробуешь, как оно работает. Надеюсь, все пройдет хорошо.
Принцип работы таков: позади металлического воротника на твоей шее находится обыкновенный винтовой механизм, соединенный с полукруглой пластинкой. Вращение винта по часовой стрелке с помощью специального рычажка заставляет пластинку давить на шею; при этом передняя часть воротника затрудняет дыхание, а затем расплющивает гортань. Винт можно вращать быстро или, напротив, очень медленно — это зависит от личных пристрастий. Результат, по словам специалистов, похож на результат обычного удушения: лицо синеет, язык распухает и вываливается наружу, и в конце концов ты умираешь. Кстати, если продолжать вращать винт и дальше, то задняя пластина в конце концов сломает тебе шею. Но к тому времени ты будешь уже мертва или, по крайней мере, потеряешь сознание, так что заключительная стадия пройдет уже как бы без тебя. Жаль, но тут уж ничего не поделаешь.
Кадар встал из кресла, потянулся и зевнул. Он погладил ее по голове и зашел за спину.
— Прежде всего дисциплина, дорогая моя, она — основа основ.
Он начал вращать винт.
Глава семнадцатая
Полковник в отставке Ульрих Годен встал рано. Он был весьма озабочен. Его старый, еще с военных времен, друг и неизменный шахматный противник — обычно по переписке, а дважды в год с глазу на глаз, — отставной майор Транино продолжал свою победоносную серию. Он уже обыграл полковника два раза кряду и имел неплохие шансы на хет-трик. Надо было принимать экстренные меры.
За партией в ясс [23] полковник поделился своими опасениями с партнерами, и после серьезного обсуждения и нескольких литров гуртенского пива они сошлись на том, что полковнику недостает перспективы: ему следовало взглянуть на шахматную проблему под новым углом. Один из партнеров посоветовал воспользоваться какой-нибудь открытой площадкой с гигантскими шахматами — в Берне таких предостаточно. Он особенно рекомендовал площадку неподалеку от парка Розенгартен. Она находилась всего в двадцати минутах ходьбы от Обстберга, района, где полковник жил со своими внуками. Кроме того, там был прекрасный парк и чудесный вид с холма на Берн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164