Бульдог подскочил от неожиданности.
— Кот! Хорошо, что ты здесь! Я хотел было встретиться с тобой раньше, как только узнал, что произошло, но Ткацкий базар перегородил мне дорогу.
Котяра подтянулся и вылез на гребень утёса, потягиваясь при каждом движении. Всё это время он спал под каменным козырьком, почти под ногами у Бульдога, и только ночной холод заставил его покинуть это убежище.
Бульдог вдруг затрясся в приступе мрачного хохота.
— Ты ведь не знаешь, что стряслось, верно, парень? — спросил он, отсмеявшись.
В зелёных глазах Котяры мелькнуло недоумение, и Бульдог снова нервно хохотнул.
— Пойдём! Взгляни сам, а то ты мне не поверишь.
Оставив позади поросший кипарисами утёс, партнёры зашагали через парк к смотровой площадке. Но Котяре не нужно было видеть город, чтобы заметить произошедшую перемену. Ноздри его щекотал сильный запах моря — тем более сильный, что его не перекрывала обычная для Заксара вонь фабричных труб.
Одним прыжком подскочив к деревянным перилам, Котяра впился взглядом в ночь. Заксар был погружён во тьму. Только на побережье мерцали слабые огоньки факелов — мусорщики продолжали разыскивать свои сокровища. Кое-где на улицах мелькали отблески фонарей, слишком слабые, чтобы развеять ночную мглу.
Котяра резко развернулся и изумлённо уставился на Бульдога. Обычно по улицам города потоками красноватой лавы катились огни бесчисленных праздничных шествий. Куда все это подевалось?
Бульдог снова рассмеялся. До чего же потешно выглядит напарник, когда удивлён! Широко раскрытые огромные глазищи с трудом помещаются на его испещрённом шрамами кошачьем лице.
— Мир рухнул! — провозгласил Бульдог. Руки его нервно теребили густую бороду. — Пока ты дрых, Котяра, все переменилось. — Он вдруг придвинулся ближе и прошептал, будто усмехаясь: — Послушай, Спящий, может, ты и впрямь можешь засыпать в одном мире и просыпаться в другом? Тогда тебе стоило бы поскорее заснуть.
Котяра отшатнулся и смерил его ледяным взглядом.
— Прости, приятель, — извинился Бульдог. — У меня от всего этого голова кругом идёт. Мир стал слишком опасен. Остаётся лишь смеяться, чтобы не спятить от страха.
В темноте, на фоне ослепшего города Бульдог начал рассказывать напарнику о том, что принёс им прошедший день. Котяра не упускал ни единого слова. Наконец Бульдог умолк. Несколько долгих мгновений Котяра сидел неподвижно, а потом тенью скользнул к перилам и начал быстро спускаться вниз. Вот он уже шагает по тропинке между скал, на самом краю обрыва.
— Эй! — крикнул вслед Бульдог. Чтобы увидеть напарника, ему пришлось покрепче уцепиться за перила и далеко вывеситься вперёд.
Котяра остановился и обернулся, сверкая глазами в темноте.
— Куда ты? — удивлённо спросил Бульдог.
Светящиеся глаза исчезли. Только шёпот в ночи, синий, словно индиго, остался там, где только что стоял партнёр Бульдога. Едва слышный и всё же отчётливый, он был предназначен только для ушей большого вора:
— На танец.
3. Я СОБИРАЮ ТЬМУ
Над морем возвышался холм, а на холме сидел Ромат, в грязноватых сумерках больше всего похожий на гигантскую поганку. Получеловек-полугном угрюмо глядел из-под массивных надбровных дуг, щурясь, как человек, но с абсолютно чёрными битумными кругами гномьих глаз, для которых нет тайн в ночи. Он высматривал огров, хозяев этих туманных земель.
От волн поднимались туманы, уносимые прочь холодным морским бризом, и в просветах этих туманов Ромат заметил первые отряды мусорщиков, ползущих по дюнам, трудолюбиво волоча крючья и сети. Вскоре он будет с ними, но сейчас спешки нет. Уже отпахав с мусорщиками тысячи ночей, он отлично знал, сколько ещё пройдёт времени, пока придут огры проверять их работу.
Ромат вытащил из кармана поношенной куртки лист лангора и стал скатывать его короткими пальцами, другой рукой нашаривая в кармане огниво. Прихватив обветренными, обмётанными, покрытыми волдырями губами туго скрученный лист, он привычно прикурил с первой искры на резком вдохе. Лист лангора вспыхнул, тени заплясали на грубых чертах лица.
Едкий дым обжёг горло, наполнил полости тела облегчением и радостью. Ромат оглядел пустые земли уже не так мрачно. Дождевые струи повисли струнами арфы над далёкими островками темноты. За ними натянулись последние алые лучи дня, темнеющие в лиловость и сливающиеся с сепией моря на фоне обрыва, кустов и пригорков, встающих опалённым кружевом.
Ромат отдался ласковой эйфории травки, и она унесла его на тысячу сумерек и рассветов назад, когда он на единый миг своей жизни знал истинную силу. Он носил тогда кожу из света, выглядел в ней высоким и мужественным. И хотя другие Храбрецы посмеивались над ним за его тщеславие, только он из них и выжил. А прочие так называемые Храбрецы, собравшиеся под сенью меча Таран служить Врэту, с жалким визгом полетели в Бездну по велению могучего герцога, лорда Дрива. И только Ромат выжил, затенив свою кожу из света и сбежав сюда, в зловещие земли туманной магии и болотных гигантов — на Рифовые Острова Нхэта.
Тёмный дым смехом вырвался из груди — стоило ли ради этого бежать Бездны? Каждую ночь после гибели Храбрецов он не раз мрачно думал, не лучше ли было бы совсем упасть с Ирта, чем влачить жалкое существование под неусыпным надзором огров, ставивших мусорщиков не выше скотины.
И Ромат снова вперился в туманную ночь, высматривая прибытие господ. Ему хотелось уйти дальше в блестящее прошлое, в воспоминания, дававшие силы волочить крючья и сети по мелям в поисках выброшенных приливом сокровищ, но он не смел опоздать к приливу. Огры не выносили гномов и не упускали случая помучить Ромата за гномью кровь. Ни за что на свете не хотелось ему снова висеть вниз головой над ульем гадючьих ос с ядовитыми жалами, крепко зажмуривать глаза и глотать воздух короткими горячими вдохами, обжигающими горло, отдающимися в лёгких шипящей болью.
Он встал и потянулся, хрустнув костями. Заложив руки на лысую бородавчатую голову, с прилипшей к выступающей нижней губе самокруткой, он наблюдал, как тает последний кровоподтёк дня на истыканном звёздами горизонте. Не то что другие жалкие мусорщики, копошившиеся над плоскими мелями и ожидающие, пока придут господа и направят их, — он сам когда-то обладал властью. Он знал, что значит быть запуганным. И с тех самых пор очень старался не забывать, старался помнить, что когда-то он был таким, как эти, остальные, и мечтать бы не смели.
— Ромат! — позвал голос ниоткуда. Гномочеловек сделал глубокую затяжку и мрачно огляделся.
— Кто зовёт? — буркнул он.
В свете звёзд соткалось широкое лицо, плывущее в таинственном тумане над обрывом. Ромат в страхе выронил самокрутку и отшатнулся на негнущихся ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124