Теперь собор казался ему словно другой планетой, поднятой над землей, со своими горами и долинами, с одной высокой башней посередине и еще дюжиной башенок вокруг; а подходя ближе, можно было увидеть и белых жителей, выглядывающих из-за углов, смотрящих со стен, сверкающих своей белизной, точно ангелы. Но это были не ангелы. Викарий медленно шел вдоль высоких стен, глядя вверх на хитрые лица, и желание войти в собор пропало у него само собой; наверху, среди лепнины, украшавшей сей оплот христианства, среди того, что сотворили христианские руки, и того, о чем знали христианские умы, был тот самый враг, завоеватель Волдинга, Пан с козлиными копытами, с которым епископ не хотел сражаться и которого Хетли едва ли узнал.
– Смотрите на горгулий, сэр? – спросил церковный служитель, приблизившись к неподвижно стоявшему викарию.
– Да.
– Это Пан.
– Да.
Служитель подождал, готовый повести викария по стертой винтовой лестнице, чтобы вблизи показать ему горгулий, которые его заинтересовали. Однако Анрел молчал.
– Вы думаете?..
Не договорив, он пошел прочь.
«Странный старик», – подумал церковный служитель и отправился искать кого-нибудь еще, чтобы повести на крышу и показать своих любимых горгулий.
Анрел же думал: «Они знали. Они хранили память о нем. Те христиане, которые строили кафедральный собор. Они были простыми людьми, не фантазерами и не поэтами».
Это меняло дело. Если бы викарий боялся чего-то, думал о чем-то или видел что-то фантастическое, чего никто другой не мог вообразить, то в его истории были бы очевидны симптомы душевной болезни. Но, как ни смотреть на ужас, обрушившийся на его приход, настоящий источник этого был в том, что один христианин вырезал в камне и на что другие христиане смотрели, не удивляясь, каждый раз, когда шли на службу в кафедральный собор. Теперь епископ не сможет возмутиться: «Не может быть! О каких копытах вы говорите?» – или: «Не может быть! Что еще за камышовая свирель?» Ведь об этом всегда и все знали. Надо пойти и поговорить с епископом.
Викарий шел мимо причудливых домов, крыши которых оставались неизменными с давних времен, по переулкам и узким улочкам, по мосту через Снейл, пока не оказался рядом с дворцом. Решительно позвонив в дверь, он, когда появился привратник, спросил:
– Могу я видеть епископа?
– Сейчас узнаю, сэр, – ответил привратник, убежденный внешним видом и тоном пришедшего, что, как это ни покажется странным, он будет любезнейшим образом принят.
Все еще настроенный весьма решительно, Анрел остался наедине со своими мыслями. Еще недавно он был в ужасе от своего одиночества в свалившейся невесть откуда беде. Ни в одном приходе не случалось ничего подобного. Ни одного викария не отягощали мысли, которые не давали ему покоя. Так он думал, пока не увидел Пана на стене кафедрального собора. Теперь одиночество меньше мучило его: оказалось, что подобное известно издревле. Как бы оно ни было ужасно, хорошо хотя бы то, что не надо все до мелочей объяснить непонятливому человеку. Об этом знали, как знают об убийстве – страшно, но ведь случается. И если кто-нибудь скажет, что его история, изложенная, как он услышал ее от миссис Тиченер, является доказательством его помешательства, что ж, ему надо только показать на стену кафедрального собора.
Привратник вернулся вместе с капелланом. Это было темноволосый, очень высокий мужчина, немного моложе Анрела и с очень красным лицом.
– Я – Анрел из Волдинга, – сказал викарий, – и мне нужно повидаться с епископом.
– Да, да, конечно, – отозвался капеллан.
– Наверно, еще рановато, но…
– Очень сожалею, но у епископа сегодня совсем нет времени. Он принимает делегацию. Это очень важно и, увы, займет много времени. Если вы не возражаете, я поговорю с вами, смею вас уверить, я посвящен в большинство дел епископа. Естественно, он рассказал мне о Волдинге.
– Всё рассказал?
– Ну да. Насколько мне помнится, вас тревожили некоторые из ваших легкомысленных прихожан. Моя фамилия Портон. Это я вам писал.
– Да, – сказал Анрел.
– Проходите, пожалуйста. – Капеллан открыл дверь в комнату, прилегающую к холлу. – Здесь мы курим. Хотите сигару?
Анрел отказался.
– Мне очень жаль, что епископ все утро занят, – проговорил Портон, – но дело очень важное. Знаете, речь идет об известных словах в государственном гимне: «Сокруши его врагов». Довольно широкое распространение получило мнение, будто в них заложено нехристианское чувство, будто они никак не вяжутся с христианством. Особенно на этом настаивает либеральная партия. Надо решить, убирать эти слова совсем или смягчить их смысл, а то поручить кому-то переписать весь текст, но кому-то, кто умеет слагать стихи так, чтобы никого не обидеть ни на родине, ни за рубежом. Надеюсь, так и будет. А тем временем епископу нужно продумать рекомендации от имени его епархии.
– Понятно, – отозвался Анрел.
– Но вы хотели поговорить о Волдинге.
– Да.
– Надеюсь, вам пришлись по душе комнатки в Брайтоне?
– О да.
– Всё уладилось после вашего возвращения?
– Не совсем.
– Не совсем, – повторил Портон. – Неужели?
– Да.
– Так что же у вас происходит?
– Прихожане отправляют обряды, посвященные Пану и никак не сочетающиеся с христианской верой.
– Неужели? Это не годится. Совсем не годится. Но вы уверены, что все так плохо? Вы вправду уверены, что они это делают и делают всерьез?
– Вам, наверно, приходилось слышать о Старых Камнях Волдинга то ли времен друидов, то ли еще раньше. Во всяком случае, языческих времен. Там они поклоняются Пану.
У капеллана был свой рецепт справляться с обилием дел, ежедневно сваливавшихся на него, и этот рецепт состоял в том, чтобы воспринимать все настолько легко и весело, насколько возможно. Однако сейчас он не выглядел веселым, более того, во взгляде у него появился страх.
– Полагаю, епископ сможет принять вас через час, – сказал он. – Вы могли бы прийти через час?
– О да, – ответил Анрел.
– Я бы заставил их до седьмого пота играть в крикет, – проговорил капеллан. – Заинтересуйте их крикетом, и они забудут о своих дурацких камнях.
– Отлично. Я так и сделаю.
Глава двадцать третья
НОЧНОЙ ЛЕС
Анрел вышел на улицу, и его опасения переросли в уверенность; положение было настолько чудовищным, что никто не хочет его всерьез обсуждать. Выйти из него, как видно, можно только через крикетное поле. Но это не для него. Наконец-то до викария дошло, что те, которые исполняют административные обязанности, вряд ли сумеют найти достойный выход, несмотря на всю свою ловкость. Он очень испугался, что его не станут слушать и от него отвернутся из нежелания рисковать в заранее проигранном деле. Однако и опасения насчет нежелания епископа ему помочь, и предательская мысль о победе Пана отчасти стали результатом важной оплошности, которую многие допускают, едва наступает тяжелое время:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Смотрите на горгулий, сэр? – спросил церковный служитель, приблизившись к неподвижно стоявшему викарию.
– Да.
– Это Пан.
– Да.
Служитель подождал, готовый повести викария по стертой винтовой лестнице, чтобы вблизи показать ему горгулий, которые его заинтересовали. Однако Анрел молчал.
– Вы думаете?..
Не договорив, он пошел прочь.
«Странный старик», – подумал церковный служитель и отправился искать кого-нибудь еще, чтобы повести на крышу и показать своих любимых горгулий.
Анрел же думал: «Они знали. Они хранили память о нем. Те христиане, которые строили кафедральный собор. Они были простыми людьми, не фантазерами и не поэтами».
Это меняло дело. Если бы викарий боялся чего-то, думал о чем-то или видел что-то фантастическое, чего никто другой не мог вообразить, то в его истории были бы очевидны симптомы душевной болезни. Но, как ни смотреть на ужас, обрушившийся на его приход, настоящий источник этого был в том, что один христианин вырезал в камне и на что другие христиане смотрели, не удивляясь, каждый раз, когда шли на службу в кафедральный собор. Теперь епископ не сможет возмутиться: «Не может быть! О каких копытах вы говорите?» – или: «Не может быть! Что еще за камышовая свирель?» Ведь об этом всегда и все знали. Надо пойти и поговорить с епископом.
Викарий шел мимо причудливых домов, крыши которых оставались неизменными с давних времен, по переулкам и узким улочкам, по мосту через Снейл, пока не оказался рядом с дворцом. Решительно позвонив в дверь, он, когда появился привратник, спросил:
– Могу я видеть епископа?
– Сейчас узнаю, сэр, – ответил привратник, убежденный внешним видом и тоном пришедшего, что, как это ни покажется странным, он будет любезнейшим образом принят.
Все еще настроенный весьма решительно, Анрел остался наедине со своими мыслями. Еще недавно он был в ужасе от своего одиночества в свалившейся невесть откуда беде. Ни в одном приходе не случалось ничего подобного. Ни одного викария не отягощали мысли, которые не давали ему покоя. Так он думал, пока не увидел Пана на стене кафедрального собора. Теперь одиночество меньше мучило его: оказалось, что подобное известно издревле. Как бы оно ни было ужасно, хорошо хотя бы то, что не надо все до мелочей объяснить непонятливому человеку. Об этом знали, как знают об убийстве – страшно, но ведь случается. И если кто-нибудь скажет, что его история, изложенная, как он услышал ее от миссис Тиченер, является доказательством его помешательства, что ж, ему надо только показать на стену кафедрального собора.
Привратник вернулся вместе с капелланом. Это было темноволосый, очень высокий мужчина, немного моложе Анрела и с очень красным лицом.
– Я – Анрел из Волдинга, – сказал викарий, – и мне нужно повидаться с епископом.
– Да, да, конечно, – отозвался капеллан.
– Наверно, еще рановато, но…
– Очень сожалею, но у епископа сегодня совсем нет времени. Он принимает делегацию. Это очень важно и, увы, займет много времени. Если вы не возражаете, я поговорю с вами, смею вас уверить, я посвящен в большинство дел епископа. Естественно, он рассказал мне о Волдинге.
– Всё рассказал?
– Ну да. Насколько мне помнится, вас тревожили некоторые из ваших легкомысленных прихожан. Моя фамилия Портон. Это я вам писал.
– Да, – сказал Анрел.
– Проходите, пожалуйста. – Капеллан открыл дверь в комнату, прилегающую к холлу. – Здесь мы курим. Хотите сигару?
Анрел отказался.
– Мне очень жаль, что епископ все утро занят, – проговорил Портон, – но дело очень важное. Знаете, речь идет об известных словах в государственном гимне: «Сокруши его врагов». Довольно широкое распространение получило мнение, будто в них заложено нехристианское чувство, будто они никак не вяжутся с христианством. Особенно на этом настаивает либеральная партия. Надо решить, убирать эти слова совсем или смягчить их смысл, а то поручить кому-то переписать весь текст, но кому-то, кто умеет слагать стихи так, чтобы никого не обидеть ни на родине, ни за рубежом. Надеюсь, так и будет. А тем временем епископу нужно продумать рекомендации от имени его епархии.
– Понятно, – отозвался Анрел.
– Но вы хотели поговорить о Волдинге.
– Да.
– Надеюсь, вам пришлись по душе комнатки в Брайтоне?
– О да.
– Всё уладилось после вашего возвращения?
– Не совсем.
– Не совсем, – повторил Портон. – Неужели?
– Да.
– Так что же у вас происходит?
– Прихожане отправляют обряды, посвященные Пану и никак не сочетающиеся с христианской верой.
– Неужели? Это не годится. Совсем не годится. Но вы уверены, что все так плохо? Вы вправду уверены, что они это делают и делают всерьез?
– Вам, наверно, приходилось слышать о Старых Камнях Волдинга то ли времен друидов, то ли еще раньше. Во всяком случае, языческих времен. Там они поклоняются Пану.
У капеллана был свой рецепт справляться с обилием дел, ежедневно сваливавшихся на него, и этот рецепт состоял в том, чтобы воспринимать все настолько легко и весело, насколько возможно. Однако сейчас он не выглядел веселым, более того, во взгляде у него появился страх.
– Полагаю, епископ сможет принять вас через час, – сказал он. – Вы могли бы прийти через час?
– О да, – ответил Анрел.
– Я бы заставил их до седьмого пота играть в крикет, – проговорил капеллан. – Заинтересуйте их крикетом, и они забудут о своих дурацких камнях.
– Отлично. Я так и сделаю.
Глава двадцать третья
НОЧНОЙ ЛЕС
Анрел вышел на улицу, и его опасения переросли в уверенность; положение было настолько чудовищным, что никто не хочет его всерьез обсуждать. Выйти из него, как видно, можно только через крикетное поле. Но это не для него. Наконец-то до викария дошло, что те, которые исполняют административные обязанности, вряд ли сумеют найти достойный выход, несмотря на всю свою ловкость. Он очень испугался, что его не станут слушать и от него отвернутся из нежелания рисковать в заранее проигранном деле. Однако и опасения насчет нежелания епископа ему помочь, и предательская мысль о победе Пана отчасти стали результатом важной оплошности, которую многие допускают, едва наступает тяжелое время:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45