В его глазах я все делала не так. Порой я предавалась отчаянию, считая себя скверным, бессердечным существом, раз моя мать бросила меня, а отец не любил. Хуже всего было то, что и я его не любила, — и эта горькая истина сдавливала мне сердце, устрашая и не позволяя поведать об этом никому даже шепотом.
Но был в моей жизни и лучик света — одинокий маяк надежды, любви и заботы посреди голой пустыни безразличия, окружавшей меня.
Джеми.
По-моему, любое описание Хадронстеда должно начинаться именно с него и им же заканчиваться. Сколько себя помню, он всегда был управляющим Хадрона, его правой рукой в хозяйстве. Джеми заправлял посевами и домашней живностью, в то время как Хадрон, пренебрегая родным чадом, зарабатывал себе прозвище коневода. Джеми для меня всегда был воплощением любви и доброты. Если в детстве мне нужно было, чтобы меня утешили, я всегда искала взглядом его — невысокого, смуглого и гибкого — в отличие от Хадрона, который казался мне высоченным, как дерево, и бесчувственным. Именно Джеми никогда не отказывался за мной присмотреть: у Хадрона не находилось на это времени; Джеми был мне другом, в котором я отчаянно нуждалась, и именно благодаря ему я научилась находить преимущество и в своей силе, и в высоком, почти мужском росте — а не считать это каким-то злым проклятием. Когда в четырнадцать лет я начала при ходьбе сутулиться, пытаясь скрыть свой рост, который считала неестественно высоким и из-за которого — я была уверена — Хадрон меня и ненавидит, не кто иной, как Джеми взял да и отвел меня в сторонку, потихоньку объяснив, что я просто напоминаю Хадрону маму, в чем нет моей вины, — и он уговорил меня выпрямиться.
Вопреки воле Хадрона, Джеми научил меня грамоте и письму, а когда я его упросила, он тайком обучил меня искусству безоружного боя, а также показал мне, как пользоваться мечом и луком. Он всегда был рядом, если я в нем нуждалась, и не могу припомнить, чтобы он когда-либо мне отказывал, — он постоянно находил для меня ласковое слово, даже когда ему приходилось несладко из-за моего вспыльчивого нрава, который я проявляла по отношению к нему совершенно незаслуженно. Он был привязан ко мне, как к дочери, не в пример Хадрону, взамен получая от меня всю ту любовь, которой я не могла одарить равнодушного отца.
Молодые девушки наверняка спросят, отчего я не думала о замужестве. По правде говоря, думала: иногда до поздней ночи лежала я в своей коротенькой кровати и предавалась мечтам. Но была причина, по которой я все-таки не воспользовалась возможностью выйти замуж, — даже для того, чтобы сбежать с фермы. Бывало, что молодые люди описывали мою внешность, но портреты эти казались мне до того нелепыми! Ведь я всегда считала себя самой что ни на есть заурядной. Хадрон твердил мне об этом на протяжении долгих лет, и я привыкла верить ему. Тогдашние мужчины ничем не отличались от сегодняшних: молодым нужны красотки, старым — молодые; у меня же, после долгого заточения в стенах усадьбы, сердце сделалось как у старухи, а уж о красоте и вовсе не было речи. Могу лишь сказать, что в росте я не уступала любому из мужчин и обладала силой, на какую только способна женщина; при этом была смуглой, как орех, — из-за долгих лет работы под палящими лучами солнца и струями дождя — да к тому же имела нрав, который мне далеко не всегда удавалось сдерживать.
Сказать по правде, по ночам я чаще думала просто о любви, нежели о замужестве, и даже не столько о любви, сколько о том, как бы унести отсюда ноги.
Подобные мысли преследовали меня всегда — как сейчас, так и в юности. Я жаждала повидать мир, побывать в таких местах, истории о которых переполняются сладостным звоном далеких колокольчиков. Даже вид Межного всхолмья на севере терзал мне сердце каждый раз, когда я обращала на него взор. Тяжелее всего бывало осенью, когда холмы облачались в одеяния из разноцветных лоскутков, словно сонмище багряно-золотистых великанов. По ночам, лежа в постели, я тысячу раз мысленно бродила среди деревьев, иногда смеялась вслух при виде солнечных лучей, пронизывавших пеструю стеклистую листву, вдыхала ароматное благоухание и впитывала в себя, насколько возможно, все окружавшие меня цвета.
Но истинные мои стремления простирались далеко за пределы Межного всхолмья. Во мраке ночи мне принадлежал весь Колмар — спящий под неподвижным покровом, утомленный дневными заботами, — и все-таки пока я не могла обрести того, к чему так страстно стремилась.
В мыслях своих я бродила далеко на востоке и на севере: через темную и хмурую Трелистую чащу шла к крепости Свящезор у подножия гор или взбиралась на сами горы — проникала в подземные копи, где при свете высоко поднятого фонаря стены блистали и переливались драгоценными каменьями. Иногда, хотя и не слишком часто, решалась я отправиться на юг — в Элимар, зеленое королевство, откуда привозят шелковые ткани. Но север всегда манил меня гораздо сильнее.
Во время таких раздумий я больше всего ненавидела все, чем меня заставляли тут заниматься, и, несмотря на свой долг перед отцом, проклинала его за то, что он держал меня здесь, и даже Джеми не мог меня утешить: мое унылое, беспросветное будущее удручало — и тогда я давала волю своей самой заветной мечте, таившейся в глубине сердца.
В этой мечте я представляла себя стоящей на борту огромного купеческого судна, отбывающего на исходе года к Драконьему острову. Море было неспокойным, ибо бури, гулявшие на просторе между Колмаром и легендарным островом драконов, могли лишь на время ослабевать, однако полностью никогда не прекращались. Корабль раскачивало из стороны в сторону, и палуба стонала у меня под ногами, соленые брызги хлестали по лицу — но я смеялась и радовалась этому. Хотя и знала, что не встречу на острове ничего, кроме лансиповых деревьев, а долгое и опасное плаванье туда и обратно — это лишь моя плата за право насобирать листвы, ценившейся дороже серебра. И все же…
Все-таки возможно, что рассказы купцов — не вымысел. Быть может, именно мне посчастливится увидеть стража деревьев и даже приблизиться к нему — и пока мы будем разговаривать, я, наверное, смогу рассмотреть его как следует, и он окажется вовсе не злобным гигантом, как утверждают почти все купцы.
Я не испугаюсь. Я шагну к нему с поклоном, поприветствовав его от имени своего народа, и он подойдет ко мне на своих четырех лапах, сложив крылья и сдерживая огонь в своей пасти… Так в своих снах я часто разговаривала с драконом, охранявшим деревья…
Обычными драконами вряд ли кого-нибудь удивишь: известно, что эти несчастные одинокие твари, размером не больше лошади, мирно обитают в Трелистой чаще на севере. Они влачат свою жизнь в глухих лесах или горных пещерах, почти всегда в одиночку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Но был в моей жизни и лучик света — одинокий маяк надежды, любви и заботы посреди голой пустыни безразличия, окружавшей меня.
Джеми.
По-моему, любое описание Хадронстеда должно начинаться именно с него и им же заканчиваться. Сколько себя помню, он всегда был управляющим Хадрона, его правой рукой в хозяйстве. Джеми заправлял посевами и домашней живностью, в то время как Хадрон, пренебрегая родным чадом, зарабатывал себе прозвище коневода. Джеми для меня всегда был воплощением любви и доброты. Если в детстве мне нужно было, чтобы меня утешили, я всегда искала взглядом его — невысокого, смуглого и гибкого — в отличие от Хадрона, который казался мне высоченным, как дерево, и бесчувственным. Именно Джеми никогда не отказывался за мной присмотреть: у Хадрона не находилось на это времени; Джеми был мне другом, в котором я отчаянно нуждалась, и именно благодаря ему я научилась находить преимущество и в своей силе, и в высоком, почти мужском росте — а не считать это каким-то злым проклятием. Когда в четырнадцать лет я начала при ходьбе сутулиться, пытаясь скрыть свой рост, который считала неестественно высоким и из-за которого — я была уверена — Хадрон меня и ненавидит, не кто иной, как Джеми взял да и отвел меня в сторонку, потихоньку объяснив, что я просто напоминаю Хадрону маму, в чем нет моей вины, — и он уговорил меня выпрямиться.
Вопреки воле Хадрона, Джеми научил меня грамоте и письму, а когда я его упросила, он тайком обучил меня искусству безоружного боя, а также показал мне, как пользоваться мечом и луком. Он всегда был рядом, если я в нем нуждалась, и не могу припомнить, чтобы он когда-либо мне отказывал, — он постоянно находил для меня ласковое слово, даже когда ему приходилось несладко из-за моего вспыльчивого нрава, который я проявляла по отношению к нему совершенно незаслуженно. Он был привязан ко мне, как к дочери, не в пример Хадрону, взамен получая от меня всю ту любовь, которой я не могла одарить равнодушного отца.
Молодые девушки наверняка спросят, отчего я не думала о замужестве. По правде говоря, думала: иногда до поздней ночи лежала я в своей коротенькой кровати и предавалась мечтам. Но была причина, по которой я все-таки не воспользовалась возможностью выйти замуж, — даже для того, чтобы сбежать с фермы. Бывало, что молодые люди описывали мою внешность, но портреты эти казались мне до того нелепыми! Ведь я всегда считала себя самой что ни на есть заурядной. Хадрон твердил мне об этом на протяжении долгих лет, и я привыкла верить ему. Тогдашние мужчины ничем не отличались от сегодняшних: молодым нужны красотки, старым — молодые; у меня же, после долгого заточения в стенах усадьбы, сердце сделалось как у старухи, а уж о красоте и вовсе не было речи. Могу лишь сказать, что в росте я не уступала любому из мужчин и обладала силой, на какую только способна женщина; при этом была смуглой, как орех, — из-за долгих лет работы под палящими лучами солнца и струями дождя — да к тому же имела нрав, который мне далеко не всегда удавалось сдерживать.
Сказать по правде, по ночам я чаще думала просто о любви, нежели о замужестве, и даже не столько о любви, сколько о том, как бы унести отсюда ноги.
Подобные мысли преследовали меня всегда — как сейчас, так и в юности. Я жаждала повидать мир, побывать в таких местах, истории о которых переполняются сладостным звоном далеких колокольчиков. Даже вид Межного всхолмья на севере терзал мне сердце каждый раз, когда я обращала на него взор. Тяжелее всего бывало осенью, когда холмы облачались в одеяния из разноцветных лоскутков, словно сонмище багряно-золотистых великанов. По ночам, лежа в постели, я тысячу раз мысленно бродила среди деревьев, иногда смеялась вслух при виде солнечных лучей, пронизывавших пеструю стеклистую листву, вдыхала ароматное благоухание и впитывала в себя, насколько возможно, все окружавшие меня цвета.
Но истинные мои стремления простирались далеко за пределы Межного всхолмья. Во мраке ночи мне принадлежал весь Колмар — спящий под неподвижным покровом, утомленный дневными заботами, — и все-таки пока я не могла обрести того, к чему так страстно стремилась.
В мыслях своих я бродила далеко на востоке и на севере: через темную и хмурую Трелистую чащу шла к крепости Свящезор у подножия гор или взбиралась на сами горы — проникала в подземные копи, где при свете высоко поднятого фонаря стены блистали и переливались драгоценными каменьями. Иногда, хотя и не слишком часто, решалась я отправиться на юг — в Элимар, зеленое королевство, откуда привозят шелковые ткани. Но север всегда манил меня гораздо сильнее.
Во время таких раздумий я больше всего ненавидела все, чем меня заставляли тут заниматься, и, несмотря на свой долг перед отцом, проклинала его за то, что он держал меня здесь, и даже Джеми не мог меня утешить: мое унылое, беспросветное будущее удручало — и тогда я давала волю своей самой заветной мечте, таившейся в глубине сердца.
В этой мечте я представляла себя стоящей на борту огромного купеческого судна, отбывающего на исходе года к Драконьему острову. Море было неспокойным, ибо бури, гулявшие на просторе между Колмаром и легендарным островом драконов, могли лишь на время ослабевать, однако полностью никогда не прекращались. Корабль раскачивало из стороны в сторону, и палуба стонала у меня под ногами, соленые брызги хлестали по лицу — но я смеялась и радовалась этому. Хотя и знала, что не встречу на острове ничего, кроме лансиповых деревьев, а долгое и опасное плаванье туда и обратно — это лишь моя плата за право насобирать листвы, ценившейся дороже серебра. И все же…
Все-таки возможно, что рассказы купцов — не вымысел. Быть может, именно мне посчастливится увидеть стража деревьев и даже приблизиться к нему — и пока мы будем разговаривать, я, наверное, смогу рассмотреть его как следует, и он окажется вовсе не злобным гигантом, как утверждают почти все купцы.
Я не испугаюсь. Я шагну к нему с поклоном, поприветствовав его от имени своего народа, и он подойдет ко мне на своих четырех лапах, сложив крылья и сдерживая огонь в своей пасти… Так в своих снах я часто разговаривала с драконом, охранявшим деревья…
Обычными драконами вряд ли кого-нибудь удивишь: известно, что эти несчастные одинокие твари, размером не больше лошади, мирно обитают в Трелистой чаще на севере. Они влачат свою жизнь в глухих лесах или горных пещерах, почти всегда в одиночку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136