– Ты свободная женщина, Танжи, а не моя вещь. Вольна поступать, как подсказывает сердце. Я же не Голопуз, понуждать не намерен. Была со мной, когда того желала, нынче можешь выбрать другого. Любого осчастливит подруга вроде тебя.
– Свободная женщина? – Голос Танжины дрожал. – Да если б ты только знал, как мне опостылела такая свобода! Тоже ценность! Обычные бабы, завидующие мне, на самом деле во сто крат богаче. Они имеют дом, мужа, детей, законную плеть, наконец!..
– Далась тебе эта плеть. Что, новая волнующая причуда? Успокойся, милая, ничего не случилось страшного.
– Ничего страшного… – Женщина зашмыгала носом у него на груди. – Чудо ты мое горькое, на беду подаренное. И ревности в тебе не растормошить, не то что любви. И не покорить тебя, и не бросить… Ни слез не ведаешь, ни подлинного веселья… Сподобил Господь… Как там твоя пузатая-то? Ты уж побереги ее, милый, постелью не утомляй, пускай выносит дите. А пока это длится, я как-нибудь твою силу приму. Хотя строгой верности не обещаю, но от долга своего не отрекусь… И нечего скалиться! Тебя еще многому учить предстоит, папаша, а то одни головы отрывать и умеешь. А в учении ведь, как издревле заведено, главное – почаще повторять усвоенное. Ну-ка, иди сюда!..
Толикой неприятностей поделилась и Ринара – тем более странно, поскольку ее отношения с Шагаланом оставались весьма запутанными. Похоже, девушка сама не могла решить, как вести себя с единственным другом, а потому металась из крайности в крайность. Если вчера она казалась милой, улыбчивой и едва ли не кокетливой, то сегодня безо всякой видимой причины замыкалась и хмуро отфыркивалась исподлобья. Впрочем, такие перепады отмечались давно, Шагалан привык взирать на них философски, терпеливо дожидаясь очередного светлого периода. Однако в последний месяц возникла иная беда – на юную недотрогу обратил внимание Эскобар.
По прибытии в Валесту командор к монашеской аскезе отнюдь не стремился. Не в пример прочим обитателям лагеря, он мог свободно его покидать, посещая окрестные деревни и городки. А при наличии хоть каких-нибудь монет в кармане тамошние харчевни с трактирами охотно поставляли путникам любые удовольствия: еду, выпивку, игры, женщин. Не обошел интерес командора и Зейну. Смуглянка откровенно старалась и очень быстро заполучила Эскобара в ночные гости. Судя по крикам, сообразительная девушка явила все свои умения, в результате чего ее особый статус в отряде сохранился в неприкосновенности.
Удивительно, зачем при таких возможностях потребовалась еще и Ринара, вдобавок учитывая, что в податливости ее никто бы не заподозрил. Тем не менее Эскобар с усердием взялся за сложное дело. В напряженном ритме подготовки вторжения он умудрялся выкраивать время для учтивых бесед с пугливой девушкой. Та уклонялась от встреч по мере сил, но кавалер находил ее всюду, к тому же на правах командира подчас бесхитростно вызывал к себе. Сказалось ли тут необычное для Ринары галантное обхождение или впитанное с молоком матери благоговение перед дворянством, только шаг за шагом Эскобар продвигался к цели. Вскоре он уже отправлялся с прелестницей на долгие прогулки. По словам ребят, девушка, жутко скованная, смущенная, позволяла командору вести себя под руку и шептать что-то на ушко.
Шагалану подобные события радости не приносили, однако он и на сей раз не препятствовал. Работы скопилось полным-полно. Пока остальные днями пропадали на площадках, шлифуя мастерство, разведчики принялись непосредственно готовить грядущую высадку. В придачу командор лично затеял новые занятия: научить ребят воевать единым отрядом, спаять толпу великолепных бойцов в целостный отлаженный механизм. Непривычная задача давалась трудно. С похвальным терпением Эскобар взращивал тонкие нити взаимодействий, постоянно изобретая и отрабатывая ситуации, из которых ученикам предлагалось достойно выпутаться. В начале апреля он же учредил своеобразный совет, ограниченный, в отличие от предыдущих, загодя очерченным кругом лиц. Кроме самого Эскобара его составили Беронбос, прибывший из Амиарты Бойд, а также Шагалан, Рокош и Керман, успевшие поднатореть в таких заседаниях.
– Важнейший из вопросов, друзья, – срок, – обвел присутствующих жестким взглядом командор. – Очевидно, что вторжение вызревает и неотвратимо свершится. А любой плод требуется убрать вовремя, ни кислятина, ни гнилье не нужны. Наши союзники с Востока, как известно, желали бы заварухи на исходе месяца, но это связано исключительно с их заботами, их расчетами и планами. Не секрет – вступающий первым отвлекает врага и облегчает жизнь последователям. Только вот себе он жизнь осложняет… а то и укорачивает. Если же отрешиться от всяческих посторонних просьб, то откроется совсем иная картина: именно нам подобало бы дождаться лета, войны на Востоке, когда Империи будет уже не до Гердонеза. Аналогично и с принцем – если его рыцари высадятся первыми, то отвлекут мелонгов, расчистив нам дорогу.
– Демион вряд ли согласится, – буркнул сердитый с самого приезда Бойд. – Он не до такой степени отважен и глуп, чтобы очертя голову бросаться в пекло.
– Разумеется, он предпочтет бросить туда других. К примеру, нас. Закавыка в том, что мы не можем непомерно долго сидеть, выясняя, у кого крепче нервы. Удобный момент пройдет, плод переспеет и испортится, пользы не получит никто. Если тем временем еще и Диадон не выдержит удара… вторжение вовсе утеряет смысл.
– Тогда потерпим до финала войны, – пожал плечами купец. – Ведь, как понимаю, добейся Империя успеха на Востоке, нас неизбежно передушат всех до одного. Какая разница, удастся очистить до этого Гердонез или нет?
– Это как же? – громыхнул трубный голос Беронбоса. – Люди потратили на нас десять лет, обучали, наращивали наши силы. Единственное, что попросили в ответ, – пораньше высадиться на родной земле. Не денег, не власти или почестей, просто выполнить свой долг перед Гердонезом не слишком поздно! И мы им откажем даже в такой малости?
– Это не малость, дружище, – поморщился Бойд. – Речь о сохранении наших жизней.
– Да мы и сами туда не пироги есть собирались! Совестно и мыслить, господа любезные, о том, чтобы прятаться за чужие спины. А вдвойне постыдно делать это исподтишка! Ведь никто же не говорил хардаям накануне их отъезда, мол, мы намереваемся дождаться окончания боев? Что, зазорно было выказать собственную трусость?
– Не путай трусость с рассудительностью, все-таки разные вещи!
Эскобар покачал головой, не одобряя бурные препирательства старых приятелей, покосился на Шагалана. Тот, уловив взгляд, поднялся.
– Просьба наших учителей значит очень много. – Холодные, негромкие слова разом перекрыли шум спора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88