— А как же вы думали начать поиски? Помните, что вам говорил профессор Нортон? Ведь вы же хотите доказать ни больше ни меньше, что лорд Дункан был самым заурядным провокатором! Что в ответ на его письмо султану Каруны с требованием выдать убийцу капитана Мак-Грегора он получил не одно письмо, а два: первое — с отказом, а второе — с согласием начать переговоры. Вы хотите установить, что Дункан скрыл второе письмо, а первое использовал для разрыва договора с султаном, для захвата всего султаната и присоединения этой огромной территории к английским владениям в этой части Африки. Элинор с сожалением смотрела на Петра.
— А вы, оказывается, опасны, мистер Николаев! Я-то думала вы робкий и беззащитный молодой человек, а вы… Знаете ли вы, что произойдет, если сейчас, когда так все напряжено ваша версия вдруг подтвердится?
Петр слабо пожал плечами.
Элинор грустно посмотрела на него, и он не выдержал.
— Вы спрашиваете — что произойдет? — резко бросил он. — А вы спросите это лучше у Гоке. Он-то уже знает, что велосипедные цепи против ружей лучше, чем просто кулаки. И если бы у тех, убитых в Ива Велли, был бы хоть один пулемет, может быть, сейчас здесь все было бы по-другому?
Элинор в ужасе откинулась на спинку стула:
— Опомнитесь, Питер!
«Действительно, что это я!» — мелькнуло в мозгу Петра. И тут вскочил Гоке. Глаза его пылали.
— Если вы докажете то, что здесь говорилось, товарищ Николаев.
У него перехватило дыхание, он провел рукой по горлу, словно спасаясь от удушья:
— Мы выложим этот козырь на стол в нужный момент. И он послужит делу революции! Слишком многие из нас еще верят, что англичане — наши благодетели!
— Бросьте! — вступил в спор Роберт. — Все это ерунда. И англичанам, и местным политикам абсолютно наплевать на историю. И не произойдет ровным счетом ничего.
— Нет, произойдет! — почти выкрикнул Гоке. — Товарищ Николаев делает дело, нужное нам, не политиканам, а революционерам Гвиании.
Петр смутился: дело принимало совсем неожиданный оборот. Но Гоке уже смотрел на него преданными глазами. Все, кроме него, вдруг почувствовали себя неловко.
— Может быть, здесь кто-нибудь знает об этой истории, — неуверенно начал наконец Роберт, явно стараясь сгладить неловкость.
Гоке был напорист.
— Товарищ Николаев, мой родственник близок к нынешнему эмиру. С ним можно поговорить.
Петру было не по себе под пристальным взглядом Элинор.
— А что, если мы поедем сейчас же? — сказал он и встал.
— Зачем вам это, Питер? — голос Элинор звучал тихо и укоризненно. — Это нужно им… людям с велосипедными цепями в карманах. Зло порождает зло. А разве мало зла на земле, чтобы открывать новые и новые его истоки?
— Вы правы, Элинор.
Роберт вышел из-за стола и стал позади стула художницы:
— Давайте сегодня отдыхать.
Он осторожно отодвинул стул, когда Элинор поднялась, и дружески поддержал ее за локоть. Художница устало улыбнулась:
— Вы все такой же, Боб.
Она обернулась к Петру и посмотрела в его лицо внимательно и ласково.
— Будьте осторожны, Питер. Прошу вас.
Да, она, видимо, хорошо знала Роберта Рекорда. Знала она и то, что ни австралиец, ни Петр и не помышляли в эти минуты об отдыхе.
Было уже совершено темно, когда они подъехали к глиняной стене компаунда, группе хижин, окруженных общей стеной, где жил родственник Гоке. Сам Гоке сидел на переднем сиденье «пежо» и ухитрялся в абсолютной темноте, плотно накрывшей этот лабиринт глины, показывать дорогу.
Свет фар то и дело утыкался в углы и щели-переулки, в которых трудно было разойтись даже двоим пешеходам.
Электричества в городе не было, но из-за стен виднелось слабое свечение: то горели белые ацетиленовые лампы. Пахло жареным мясом, перцем, дивный аромат специй и дымка выползал из-за стен и сквозняком тянулся сквозь переулки.
И над всем этим раскинулось далекое, черное небо, усеянное огромными белыми звездами.
Сердце Петра билось в радостном, нетерпеливом ритме. Ему казалось, что он стоит на пороге величайшего открытия. И все же не это волновало его — его волновала Африка, бывшая такой реальной, такой ощутимой здесь, в ночной Бинде.
Свет фар уперся в высокую, круглую, похожую на башню хижину. По обе стороны от нее в темноту тянулись красные глиняные стены. Арка двери была занавешена циновкой. Такая же циновка лежала перед входом, и на ней сидел дряхлый старик, прислонившись к стене и жуя мясистые зеленые листья.
Он прикрыл ладонью, обтянутой иссушенной кожей, маленькие, слезящиеся от света глаза и смотрел прямо на подъехавшую машину.
Не вылезая из машины, Гоке спросил его о чем-то на языке северян.
— То, то, то, — закивал старик и начал с трудом подниматься.
— Гоке попросил его пойти сказать о нас хозяину, — обернулся Роберт к Петру. — «То» на языке северян означает согласие.
Гоке усмехнулся:
— А вы знаете язык этих людей, товарищ Рекорд? Австралиец пожал плечами.
— Пожалуйста, не называете меня «товарищ», — попросил он и тут же поспешил объясниться: — Просто не люблю, когда понятия используются не по назначению.
Гоке хотел было ему что-то возразить, но в этот момент циновка, заменявшая дверь, откинулась, и из хижины вышел пожилой северянин в белой рубахе до пят, с белой вышитой шапочкой на бритой голове. Тонкая, полоска черной, аккуратно подстриженной бороды тянулась от уха до уха.
Гоке вышел из машины, пошел ему навстречу, говоря что-то на местном языке. Северянин небрежно протянул ему руку, на несколько секунд задержался рядом, не сводя с машины спокойных, умных глаз, затем легко отстранил Гоке и пошел к машине упругим, уверенным шагом.
Роберт и Петр вышли ему навстречу. В двух шагах от них северянин останавился, сложил руки на груди и склонил голову:
— Салам-алейкум; — сказал он и повторил по-английски: — Добро пожаловать! Я благодарю аллаха за то, что он послал нам гостей.
Затем он отступил чуть-чуть назад, чуть-чуть вбок, давая дорогу, и сделал рукой приглашающий жест.
Циновка у входа в хижину опять колыхнулась, пропуская мальчика, вышедшего с ослепительно горящей карбидной лампой.
— Прошу, джентльмены, — поклонился северянин. — Дом малама Бухари — ваш дом.
Внутри хижина оказалась довольно просторной, так как мебели в ней не было почти никакой. У стен лежало с полдюжины кожаных подушек, расшитых яркими красными, желтыми и зелеными узорами. У входа — несколько циновок из джута.
Хозяин взял из рук мальчика фонарь и повесил его на крюк, свисавший на цепи из-под высокого купола.
— Эта комната для приема гостей, — шепнул Роберт Петру, когда они усаживались на кожаные подушки, с которых хозяин заботливо стер пыль широким рукавом своего белого одеяния. — Дальше чужих не пускают.
Робет кивнул еще на одну дверь, с противоположной стороны, завешанную белым верблюжьим пологом, украшенным орнаментом из коричневой шерсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80