ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Идейной формой
русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства
и враждебность к нему.
Это отщепенство выступает в духовной истории русской интеллигенции в
двух видах: как абсолютное и как относительное. В абсолютном виде оно
является в анархизме, в отрицании государства и всякого общественного
порядка как таковых (Бакунин и князь Кропоткин). Относительным это
отщепенство является в разных видах русского революционного радикализма, к
которому я отношу прежде всего разные формы русского социализма. Исторически
это различие между абсолютным и относительным отщепенством несущественно
(хотя анархисты на нем настаивают), ибо принципиальное отрицание государства
анархизмом есть нечто в высокой степени отвлеченное, так же как
принципиальное признание необходимости общественной власти (т. е. в сущности
государства) революционным радикализмом носит тоже весьма отвлеченный
характер и стушевывается пред враждебностью к государству во всех его
конкретных определениях. Поэтому в известном смысле марксизм, с его учением
о классовой борьбе и государстве как организации классового господства, был
как бы обострением и завершением интеллигентского противогосударственного
отщепенства. Но мы определили бы сущность интеллигенции неполно, если бы
указали на ее отщепенство только в вышеочерченном смысле. Для
интеллигентского отщепенства характерны не только его противогосударственный
характер, но и его безрелигиозность. Отрицая государство, борясь с ним,
интеллигенция отвергает его мистику не во имя какого-нибудь другого
мистического или религиозного начала, а во имя начала рационального и
эмпирического.
В этом заключается глубочайшее философское и психологическое
противоречие, тяготеющее над интеллигенцией. Она отрицает мир во имя мира и
тем самым не служит ни миру, ни Богу. Правда, в русской литературе с легкой
руки, главным образом, Владимира Соловьева установилась своего рода легенда
о религиозности русской интеллигенции. Это, в сущности, -- применение к
русской интеллигенции того же самого воззрения, -- на мой взгляд
поверхностного и не выдерживающего критики, -- которое привело Соловьева к
его известной реабилитации, с точки зрения христианской и религиозной,
противорелигиозных мыслителей. Разница только в том, что западно-европейский
позитивизм и рационализм XVIII в. не в такой полной мере чужд религиозной
идеи, как тот русский позитивизм и рационализм XIX в., которым вспоена вся
наша интеллигенция.
Весь недавно очерченный максимализм русской интеллигенции, формально
роднящий ее с образом ибсеновского Бранда ("все или ничего!"), запечатлен
указанным выше противоречием, и оно вовсе не носит отвлеченного характера;
его жизненный смысл пронизывает всю деятельность интеллигенции, объясняет
все ее политические перипетии.
Говорят, что анархизм и социализм русской интеллигенции есть своего
рода религия. Именно в вышеуказанном максимализме было открыто присутствие
религиозного начала. Далее говорят, что анархизм и социализм суть лишь
особые формы индивидуализма и так же, как последний, стремятся к наибольшей
полнотой красоте индивидуальной жизни, и в этом, говорят, их религиозное
содержание. Во всех этих и подобных указаниях религия понимается совершенно
формально и безыдейно.
После христианства, которое учит не только подчинению, но и любви к
Богу, основным неотъемлемым элементом всякой религии должна быть, не может
не быть вера в спасительную силу и решающее значение личного творчества или,
вернее, личного подвига, осуществляемого в согласии с волей Божией.
Интересно, что те догматические представления новейшего христианства,
которые, как кальвинизм и янсенизм, доводили до высшего теоретического
напряжения идею детерминизма в учении о предопределении, рядом с ней
психологически и практически ставили и проводили идею личного подвига. Не
может быть религии без идеи Бога, и не может быть ее без идеи личного
подвига.
Вполне возможно религиозное отщепенство от государства. Таково
отщепенство Толстого. Но именно потому, что Толстой религиозен, он идейно
враждебен и социализму, и безрелигиозному анархизму, и стоит вне русской
интеллигенции.
Основная философема социализма, идейный стержень, на котором он
держится как мировоззрение, есть положение о коренной зависимости добра и
зла в человеке от внешних условий. Недаром основателем социализма является
последователь французских просветителей и Бентама[46] Роберт
Оуэн, выдвинувший учение об образовании человеческого характера, отрицающее
идею личной ответственности.
Религия так, как она приемлема для современного человека, учит, что
добро в человеке всецело зависит от его свободного подчинения высшему
началу. Основная философема всякой религии, утверждаемой не на страхе, а на
любви и благоговении, -- есть "Царство Божие внутри вас есть".
Для религиозного миросозерцания не может поэтому быть ничего более
дорогого и важного, чем личное самоусовершенствование человека, на которое
социализм принципиально не обращает внимания[xxx] .
Социализм в его чисто-экономическом учении не противоречит никакой
религии, но он как таковое не есть вовсе религия. Верить ("верую, Господи, и
исповедую") в социализм религиозный человек не может, так же как он не может
верить в железные дороги, беспроволочный телеграф, пропорциональные выборы.
Восприятие русскими передовыми умами западно-европейского
атеистического социализма -- вот духовное рождение русской интеллигенции в
очерченном нами смысле. Таким первым русским интеллигентом был Бакунин,
человек, центральная роль которого в развитии русской общественной мысли
далеко еще не оценена. Без Бакунина не было бы "полевения" Белинского и
Чернышевский не явился бы продолжателем известной традиции общественной
мысли. Достаточно сопоставить Новикова, Радищева и Чаадаева с Бакуниным и
Чернышевским для того, чтобы понять, какая идейная пропасть отделяет
светочей русского образованного класса от светочей русской интеллигенции.
Новиков, Радищев, Чаадаев -- это воистину Богом упоенные люди, тогда как
атеизм в глубочайшем философском смысле есть подлинная духовная стихия,
которою живут и Бакунин в его окончательной роли, и Чернышевский с начала и
до конца его деятельности. Разница между Новиковым, Радищевым и Чаадаевым, с
одной стороны, и Бакуниным и Чернышевским, с другой стороны, не есть просто
"историческое" различие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67