Уши привычно процеживали коридорные звуки,
наизусть знакомые: Гек по шагам отличал вертухаев, знал
особенности каждого, заранее мог предугадать реакции и манеру
вести дежурство. Нюх обострился чрезвычайно, теперь он понимал
Варлака и Субботу, поразивших его когда-то своими способностями
на этот счет. И запахи он все знал наперечет: от этого всегда
лосьоном разит, а это крем сапожный, в шлюмке сегодня перловка...
Этот запах взялся ниоткуда и был ему смутно, но все же будто
знаком. Возник и исчез.
Жизнь Гека в карцере была крайне скудна впечатлениями, но мозг,
не меньше желудка страдающий от недостатка пищи, то есть событий,
образов, информации, привык усваивать мельчайшие частички этой
самой информации, проникающие в камеру из внешнего мира. Когда
этого не хватало, мозг принимался за "жировые запасы" --
воспоминания об увиденном, услышанном, съе... (ой, только не
это!) пережитом. Две темы были табу -- жратва и бабы. Впрочем, о
сексе как-то и не думалось на таком корме. Гек принялся
вспоминать запах.
Это не еда, не дерьмо, не одежда, не д... дым... Дым? Нет. Не
химия, не растения. Где? Это не тюремный запах, но и не
природный... Гек перебирал воспоминания и голод как бы отступал
на время.
Пришла ночь. Гек знал, что скорее изойдет на мыло, прежде чем
перестанет вспоминать этот запах. Нет мира, нет тюрьмы, нет
вертухаев за дверями -- ничего нет важнее найти и вспомнить. И он
вспомнил: "Дом", ночь, много лет тому назад. Ему одиноко и больно
-- Рита, единственный близкий человек -- сплюнула ему прямо на
сердце. Он, раскачиваясь, мается на топчане и мычит, в
безнадежной попытке заплакать. А из под двери как раз и запах
вполз -- дым-не-дым, странный такой...
-Хозяин, привет!
"Допрыгался, -- обреченно и вместе с тем весело подумал Гек. -- Вот
что такое глюки и как их едят". Он постепенно вывел привычное
тело из оцепенения, на что ушло меньше минуты, глубоко вздохнул,
чтобы кислород активнее побежал по венам и, дрожа от любопытства,
повернул голову в ту сторону, откуда ему послышался звук. В это
мгновение он даже боялся, что ничего не увидит и его галлюцинация
так и останется в памяти, как звуковая и кратковременная. Однако
действительность оказалась богаче предположений.
Между деревянным лежаком и стеной, там где стояли снятые ботинки
без шнурков (Ваны категорически советовали не злоупотреблять
обувью в тюрьме -- лучше во сто крат -- в ущерб теплу сохранять
кровообращение, от ревматизма и распухающих вен), расположилась
странная двоица -- существа из комиксов и горячечных кошмаров.
На самом верху левого ботинка сидела и скалилась маленькая,
размером со скворца, птичка. А может и не птичка, поскольку на ее
вороненом тельце, с крапчатыми рудиментарными крыльями и светлыми
"штанами", сидела непропорционально большая (но все равно
миниатюрная) голова собаки, с длинными вислыми ушами и лошадиными
зубами. В зубах дымилась темная палочка, вроде сигары.
Рядом с ней на мысу другого ботинка стоял и почесывался
малюсенький человечек, сантиметров двенадцати ростом. Был он
неимоверно пузат и почти гол, если не считать набедренной
повязки, состоящей из пояса и тряпки, пропущенной между ног и
закрепленной спереди и сзади на поясе. Длинные волосы его были
собраны в пучок на затылке, руки уперты в бока. Но если живот его
был хоть и велик, но не инороден, то вот рот этого
человечка был для его пропорций невероятно велик -- от уха и до
уха, почти под стать соседке.
Гек молча смотрел на все это великолепие и боялся дохнуть: они
либо исчезнут сейчас, либо он проснется.
-Ну дает! Ты что, оглох? Хозяин, а хозяин, ау! -- Человечек
молчал, а разевала пасть и радостно пищала... ну... пусть
птицебака, раз она помесь птицы с собакой...
-Тебя как звать, ласточка? -- Голос Гека, шедший словно со
стороны звучал так хрипло и неверно, что им одним можно было
испугать любое привидение. Гек, задавая вопрос, испытывал
неловкость от того, что поддался абсурду ситуации, вместо того
чтобы преодолеть его.
-То есть как -- "как"? Как всегда звали. Ты теперь какой-то
странный стал. Мы с Пырем -- знаешь сколько тебя искали?
-Откуда мне знать, коли я вас впервые вижу?
-Ой, Пырь, он опять бредит, как тогда. Ты лучше скажи -- зачем
от нас сбежал и как это тебе удалось? От нас удрать нельзя.
-Ниоткуда я не бегал. Значит тебя зовут Пырь. А тебя,
глюк-птичка?
-Нет, нет, нет-нет-нет! Хозяин, смилуйся! Пусть у меня прежнее
имя будет, как у Пыря! И Пырь тебя просит. Кланяйся, Пырь, в ноги
хозяину кланяйся! Хозяин, отмени! Ой-ой-ой! -- Птицебака забегала
по краю ботинка, топорща перья и елозя по зубастой пасти своей
окурком сигары. Толстячок с акульим ртом упал на четвереньки и
стал кланяться.
-Цыц! Тогда говори свое имя и не выдрыгивайся!
Существо замерло, приосанилось, растопырило оба крыла и звонко
прокричала:
-Вакитока меня зовут. Ва-ки-то-ка! Ура!
-Договорились. Вакитока. А почему -- ура?
-А потому, что мы тебя нашли! Потеряли, потом по следу шли,
потом нашли... а ты убежал. А нам без тебя плохо было. -- Вакитока
замерла на секунду, умильно скалясь на Гека, а потом опять
забегала, перепрыгивая с ботинка на ботинок. Пырь перестал
кланяться и уселся на пятки, словно маленький будда, уложив на
колени живот. Пасть его, и без того неимоверно широкая,
разъехалась буквально до ушей, и даже два ряда острых и длинных
зубов не смогли изменить его добродушное и безобидное выражение
лица. Геку почему-то показалось что он беззвучно смеется.
-Пырь, а ты что молчишь?
-Да не молчит он. Такой -- малахольный. Мне слышно, а тебе нет.
Хозяин, всегда же так было. Такой ты у нас странный стал. Но все
равно -- хороший. Ух, какой славный! Да!
У Гека тепло разливалось в груди -- так ему стало весело и легко.
-Слышь, Вакитока, а ты меня не спутала с кем-нибудь? "Раньше",
"как всегда" -- бьюсь об заклад -- ни разу с вами не сталкивался.
-Заклад! Ура! Спорим! Смотри, смотри, Хозяин! Ты тогда нашелся,
нас позвал, а как мы пришли -- ты ножом, ножом! Ух, ха-ха-ха!
Ага, проспорил! Мы ничего не перепутаем -- Пырь -- ох как кровь
чует, ни за что не спутает. Гек не понял ничего, но заулыбался:
-И ничего я не проспорил. А во-вторых -- мы и не оговорили
заклад. Мне и ставить нечего. Да и вам, похоже...
-Есть чего! Ты проигрываешь -- сказку нам рассказываешь, да,
длинную сказку. Мы проигрываем -- пляшем и поем!
-Ну и кто поет из вас и кто пляшет?
-Я! Пляшу, пою, танцую! А Пырь играет. Пырь, сыграй! Хозяин
велел!.. Ладно! Попрошу. Он добрый!.. Хозяин! Ты -- это,
того-этого. Покорми нас, а? Только не гневайся! Голодно нам, а?
-Рад бы -- нечем. А что вы едите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
наизусть знакомые: Гек по шагам отличал вертухаев, знал
особенности каждого, заранее мог предугадать реакции и манеру
вести дежурство. Нюх обострился чрезвычайно, теперь он понимал
Варлака и Субботу, поразивших его когда-то своими способностями
на этот счет. И запахи он все знал наперечет: от этого всегда
лосьоном разит, а это крем сапожный, в шлюмке сегодня перловка...
Этот запах взялся ниоткуда и был ему смутно, но все же будто
знаком. Возник и исчез.
Жизнь Гека в карцере была крайне скудна впечатлениями, но мозг,
не меньше желудка страдающий от недостатка пищи, то есть событий,
образов, информации, привык усваивать мельчайшие частички этой
самой информации, проникающие в камеру из внешнего мира. Когда
этого не хватало, мозг принимался за "жировые запасы" --
воспоминания об увиденном, услышанном, съе... (ой, только не
это!) пережитом. Две темы были табу -- жратва и бабы. Впрочем, о
сексе как-то и не думалось на таком корме. Гек принялся
вспоминать запах.
Это не еда, не дерьмо, не одежда, не д... дым... Дым? Нет. Не
химия, не растения. Где? Это не тюремный запах, но и не
природный... Гек перебирал воспоминания и голод как бы отступал
на время.
Пришла ночь. Гек знал, что скорее изойдет на мыло, прежде чем
перестанет вспоминать этот запах. Нет мира, нет тюрьмы, нет
вертухаев за дверями -- ничего нет важнее найти и вспомнить. И он
вспомнил: "Дом", ночь, много лет тому назад. Ему одиноко и больно
-- Рита, единственный близкий человек -- сплюнула ему прямо на
сердце. Он, раскачиваясь, мается на топчане и мычит, в
безнадежной попытке заплакать. А из под двери как раз и запах
вполз -- дым-не-дым, странный такой...
-Хозяин, привет!
"Допрыгался, -- обреченно и вместе с тем весело подумал Гек. -- Вот
что такое глюки и как их едят". Он постепенно вывел привычное
тело из оцепенения, на что ушло меньше минуты, глубоко вздохнул,
чтобы кислород активнее побежал по венам и, дрожа от любопытства,
повернул голову в ту сторону, откуда ему послышался звук. В это
мгновение он даже боялся, что ничего не увидит и его галлюцинация
так и останется в памяти, как звуковая и кратковременная. Однако
действительность оказалась богаче предположений.
Между деревянным лежаком и стеной, там где стояли снятые ботинки
без шнурков (Ваны категорически советовали не злоупотреблять
обувью в тюрьме -- лучше во сто крат -- в ущерб теплу сохранять
кровообращение, от ревматизма и распухающих вен), расположилась
странная двоица -- существа из комиксов и горячечных кошмаров.
На самом верху левого ботинка сидела и скалилась маленькая,
размером со скворца, птичка. А может и не птичка, поскольку на ее
вороненом тельце, с крапчатыми рудиментарными крыльями и светлыми
"штанами", сидела непропорционально большая (но все равно
миниатюрная) голова собаки, с длинными вислыми ушами и лошадиными
зубами. В зубах дымилась темная палочка, вроде сигары.
Рядом с ней на мысу другого ботинка стоял и почесывался
малюсенький человечек, сантиметров двенадцати ростом. Был он
неимоверно пузат и почти гол, если не считать набедренной
повязки, состоящей из пояса и тряпки, пропущенной между ног и
закрепленной спереди и сзади на поясе. Длинные волосы его были
собраны в пучок на затылке, руки уперты в бока. Но если живот его
был хоть и велик, но не инороден, то вот рот этого
человечка был для его пропорций невероятно велик -- от уха и до
уха, почти под стать соседке.
Гек молча смотрел на все это великолепие и боялся дохнуть: они
либо исчезнут сейчас, либо он проснется.
-Ну дает! Ты что, оглох? Хозяин, а хозяин, ау! -- Человечек
молчал, а разевала пасть и радостно пищала... ну... пусть
птицебака, раз она помесь птицы с собакой...
-Тебя как звать, ласточка? -- Голос Гека, шедший словно со
стороны звучал так хрипло и неверно, что им одним можно было
испугать любое привидение. Гек, задавая вопрос, испытывал
неловкость от того, что поддался абсурду ситуации, вместо того
чтобы преодолеть его.
-То есть как -- "как"? Как всегда звали. Ты теперь какой-то
странный стал. Мы с Пырем -- знаешь сколько тебя искали?
-Откуда мне знать, коли я вас впервые вижу?
-Ой, Пырь, он опять бредит, как тогда. Ты лучше скажи -- зачем
от нас сбежал и как это тебе удалось? От нас удрать нельзя.
-Ниоткуда я не бегал. Значит тебя зовут Пырь. А тебя,
глюк-птичка?
-Нет, нет, нет-нет-нет! Хозяин, смилуйся! Пусть у меня прежнее
имя будет, как у Пыря! И Пырь тебя просит. Кланяйся, Пырь, в ноги
хозяину кланяйся! Хозяин, отмени! Ой-ой-ой! -- Птицебака забегала
по краю ботинка, топорща перья и елозя по зубастой пасти своей
окурком сигары. Толстячок с акульим ртом упал на четвереньки и
стал кланяться.
-Цыц! Тогда говори свое имя и не выдрыгивайся!
Существо замерло, приосанилось, растопырило оба крыла и звонко
прокричала:
-Вакитока меня зовут. Ва-ки-то-ка! Ура!
-Договорились. Вакитока. А почему -- ура?
-А потому, что мы тебя нашли! Потеряли, потом по следу шли,
потом нашли... а ты убежал. А нам без тебя плохо было. -- Вакитока
замерла на секунду, умильно скалясь на Гека, а потом опять
забегала, перепрыгивая с ботинка на ботинок. Пырь перестал
кланяться и уселся на пятки, словно маленький будда, уложив на
колени живот. Пасть его, и без того неимоверно широкая,
разъехалась буквально до ушей, и даже два ряда острых и длинных
зубов не смогли изменить его добродушное и безобидное выражение
лица. Геку почему-то показалось что он беззвучно смеется.
-Пырь, а ты что молчишь?
-Да не молчит он. Такой -- малахольный. Мне слышно, а тебе нет.
Хозяин, всегда же так было. Такой ты у нас странный стал. Но все
равно -- хороший. Ух, какой славный! Да!
У Гека тепло разливалось в груди -- так ему стало весело и легко.
-Слышь, Вакитока, а ты меня не спутала с кем-нибудь? "Раньше",
"как всегда" -- бьюсь об заклад -- ни разу с вами не сталкивался.
-Заклад! Ура! Спорим! Смотри, смотри, Хозяин! Ты тогда нашелся,
нас позвал, а как мы пришли -- ты ножом, ножом! Ух, ха-ха-ха!
Ага, проспорил! Мы ничего не перепутаем -- Пырь -- ох как кровь
чует, ни за что не спутает. Гек не понял ничего, но заулыбался:
-И ничего я не проспорил. А во-вторых -- мы и не оговорили
заклад. Мне и ставить нечего. Да и вам, похоже...
-Есть чего! Ты проигрываешь -- сказку нам рассказываешь, да,
длинную сказку. Мы проигрываем -- пляшем и поем!
-Ну и кто поет из вас и кто пляшет?
-Я! Пляшу, пою, танцую! А Пырь играет. Пырь, сыграй! Хозяин
велел!.. Ладно! Попрошу. Он добрый!.. Хозяин! Ты -- это,
того-этого. Покорми нас, а? Только не гневайся! Голодно нам, а?
-Рад бы -- нечем. А что вы едите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129