Его логика может разрушить стремление алхимиков превратить один металл в другой, но что известно ему о их видениях, грезах и духовных прозрениях?
Я задумался над этими строчками. Они явно нуждались в критическом комментарии, перекликаясь с аналогичными мыслями Блейка:
Известно ли вам, что каждая птица,
парящаяв небе, –
Это необъятный мир наслаждений,
недоступный всем вашим пяти чувствам?
И снова я удивился, как мог подобный человек быть хвастливым Казановой, преследующим женщин только из абсурдного желания познать как можно большее количество их? И почему же все-таки Джонсон назвал его «Фениксом веселой злобы»? Я бы никогда не смог такими словами охарактеризовать автора «Опровержения».
Пластинка закончилась, я перевернул ее на другую сторону и на минутку выглянул в окно, выходящее на запад. Облака низко плыли на горных вершинах, но небо за ними было светлое и яркое. Темный ряд тополей на противоположном склоне чернел на фоне освещенного солнцем горизонта. На мгновение я снова вернулся в спальню на Лонг-Айленд, ощущая чуть отдающие дымком маленькие соски грудей Беверли и неожиданный, горячий взрыв в паху, когда я глядел через ее плечи на деревья на вершине утеса. Я отбросил неясную и беспричинную меланхолию, снова ощутил пьянящий аромат плотного дуновения, которое пронеслось над тополями, и вновь осознал с внезапным откровением – глубоко и остро, что человеческие существа никогда не должны поддаваться сиюминутным настроениям, что бескрайние горизонты открываются за пределами наших повседневных забот. На мгновение я стал Эсмондом Донелли, вопрошающим, что известно Хьюму о видениях, грезах и духовных прозрениях алхимиков. Противоречия преодолены: внезапно я понял Донелли, для него алхимиком был не человек, превращающий один металл в другой, а переплавляющий сознание, и секс был философским камнем, способным переделать обычные металлы привычного сознания в золото магических видений и грез.
Мопси крикнула:
– Папа, я хочу вылезти из ванны!
Я позвал Диану из кухни и послал ее наверх к Мопси. Мне хотелось сосредоточиться и зафиксировать это неожиданное откровение, представшее передо мной, и обдумать его получше, так как оно все еще было для меня неразрешимой проблемой. Никто не отрицает, что секс обладает силой довести сознание до высшей интенсивности, – что уже стало расхожей истиной двадцатого столетия. Но Лоуренсу был известен и другой секрет сексуального влечения: «Одна женщина способнадатьто, чего не дадут бесчисленное множество других женщин». С тех пор, как я живу с Дианой, мой интерес к другим женщинам сведен к простому любопытству. Когда я смотрю на хорошенькую девушку, мне просто интересно, какой лифчик и какие трусики она носит под платьем, лежит ли она в постели неподвижно, или ведет себя темпераментно. Но мое любопытство не достигает такой силы, чтобы удовлетворить его на самом деле. В последние годы я даже замечаю привычку отказываться от совершенно безвредных форм взаимного удовлетворения, которые не влекут за собой никаких взаимных обязательств. На одной из вечеринок однажды девушка искренне и просто предложила: «Почему бы нам с вами не лечь вместе в постель после вечеринки? Это же лучше, чем заниматься онанизмом в одиночку». Но наутро я осознал, что на самом деле неправда, что не существует никаких взаимных обязательств и связей. Два тела взаимно проникают друг в друга, и то же самое происходит с двумя душевными мирами. Мне оказался не по душе ее внутренний мир – он был слишком легкомысленным и пошлым. Подобно планетам, которые сблизились между собой на слишком короткое расстояние, мы так же вызываем друг в друге сейсмические волнения. Я сейчас уже не могу припомнить, какая она была в постели, но я отчетливо запомнил анекдоты, которые она рассказывала, ее жалобы на неудачное замужество и т. п., – все это до сих пор вызывает во мне душевное волнение. Мне лучше бы оставить ее вращаться по ее собственной орбите.
Именно поэтому я сомневаюсь в искренности Казановы. Он не был ни глупым, ни бесчувственным – это совершенно ясно. И в его «Мемуарах» засвидетельствованы намеками его душевные волнения, которые все-таки ему были не чужды. Молодая и неопытная девушка отвергает вольности, которые он проявляет по отношению к ней, до тех пор, пока он не начинает ее умолять «сменить гнев на милость» и обещает не презирать ее после. Тогда она позволяет ему ослабить шнурки на корсете. Даже если девушка – семнадцатилетняя девственница, только что вышедшая из монастыря, у него не возникает никаких осложнений – ни физических, ни психологических, только смутные ссылки на то, что он «провел несколько приятных часов», или «они предавались страсти до рассвета». Все покрыто флером нереальности и сновидения.
Донелли, конечно же, не сеньор Казанова. И стремление найти как можно больше сведений о нем стало для меня источником дискомфорта. Я пошел в столовую, где хранились книги по законодательству и криминологии, порылся в них, пока не нашел отчета о деле об убийстве на острове Ай. Это дело получило широкую огласку. Художник Уильям Бирк Кирван жил в Хоуте с женой в 1852 году. В сентябрьский полдень они наняли лодочника, который доставил их на Ай – живописный островок, лежащий в миле от гавани Хоута, видимый из поместья Малахид. День стоял ясный и тихий. В семь часов на берегу гавани услышали крики с острова Ай. В восемь часов туда прибыл лодочник и увидел, что Кирван поглощен работой над эскизами – занятие показалось лодочнику подозрительным, так как уже начало темнеть. Кирван сообщил, что ему неизвестно, куда ушла жена, но он полагает, что она купается на противоположной стороне острова. Они нашли ее тело с сильно изуродованным лицом и с легкими, наполненными водой, в мелком пруду. Хотя вердикт о случайной смерти был пересмотрен, тело подвергли эксгумации, обстоятельства смерти оказались до конца не выясненными. Кирвану вынесли обвинительный приговор по косвенным уликам: он якобы должен был слышать крики, которые долетали даже до берега гавани. К тому же, у него была любовница с ребенком в Дублине. Многие выразили сомнение в его виновности, и смертный приговор заменили на каторгу. После отбытия наказания он женился на своей возлюбленной и эмигрировал в Америку.
Я направился к себе в кабинет, включил свет и отпечатал на машинке письмо Исааку Дженкинсону Бейтсу, где сообщал, что намерен написать о деле на острове Ай в своей новой книге об убийствах и прошу его объяснить, почему он считает Кирвана невиновным в смерти жены. Только потом я позволил себе расслабиться и даже почитал Мопси на ночь сказку о Кролике Питере.
На следующее утро я встал рано и сделал пешеходную прогулку по берегам озера Росс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Я задумался над этими строчками. Они явно нуждались в критическом комментарии, перекликаясь с аналогичными мыслями Блейка:
Известно ли вам, что каждая птица,
парящаяв небе, –
Это необъятный мир наслаждений,
недоступный всем вашим пяти чувствам?
И снова я удивился, как мог подобный человек быть хвастливым Казановой, преследующим женщин только из абсурдного желания познать как можно большее количество их? И почему же все-таки Джонсон назвал его «Фениксом веселой злобы»? Я бы никогда не смог такими словами охарактеризовать автора «Опровержения».
Пластинка закончилась, я перевернул ее на другую сторону и на минутку выглянул в окно, выходящее на запад. Облака низко плыли на горных вершинах, но небо за ними было светлое и яркое. Темный ряд тополей на противоположном склоне чернел на фоне освещенного солнцем горизонта. На мгновение я снова вернулся в спальню на Лонг-Айленд, ощущая чуть отдающие дымком маленькие соски грудей Беверли и неожиданный, горячий взрыв в паху, когда я глядел через ее плечи на деревья на вершине утеса. Я отбросил неясную и беспричинную меланхолию, снова ощутил пьянящий аромат плотного дуновения, которое пронеслось над тополями, и вновь осознал с внезапным откровением – глубоко и остро, что человеческие существа никогда не должны поддаваться сиюминутным настроениям, что бескрайние горизонты открываются за пределами наших повседневных забот. На мгновение я стал Эсмондом Донелли, вопрошающим, что известно Хьюму о видениях, грезах и духовных прозрениях алхимиков. Противоречия преодолены: внезапно я понял Донелли, для него алхимиком был не человек, превращающий один металл в другой, а переплавляющий сознание, и секс был философским камнем, способным переделать обычные металлы привычного сознания в золото магических видений и грез.
Мопси крикнула:
– Папа, я хочу вылезти из ванны!
Я позвал Диану из кухни и послал ее наверх к Мопси. Мне хотелось сосредоточиться и зафиксировать это неожиданное откровение, представшее передо мной, и обдумать его получше, так как оно все еще было для меня неразрешимой проблемой. Никто не отрицает, что секс обладает силой довести сознание до высшей интенсивности, – что уже стало расхожей истиной двадцатого столетия. Но Лоуренсу был известен и другой секрет сексуального влечения: «Одна женщина способнадатьто, чего не дадут бесчисленное множество других женщин». С тех пор, как я живу с Дианой, мой интерес к другим женщинам сведен к простому любопытству. Когда я смотрю на хорошенькую девушку, мне просто интересно, какой лифчик и какие трусики она носит под платьем, лежит ли она в постели неподвижно, или ведет себя темпераментно. Но мое любопытство не достигает такой силы, чтобы удовлетворить его на самом деле. В последние годы я даже замечаю привычку отказываться от совершенно безвредных форм взаимного удовлетворения, которые не влекут за собой никаких взаимных обязательств. На одной из вечеринок однажды девушка искренне и просто предложила: «Почему бы нам с вами не лечь вместе в постель после вечеринки? Это же лучше, чем заниматься онанизмом в одиночку». Но наутро я осознал, что на самом деле неправда, что не существует никаких взаимных обязательств и связей. Два тела взаимно проникают друг в друга, и то же самое происходит с двумя душевными мирами. Мне оказался не по душе ее внутренний мир – он был слишком легкомысленным и пошлым. Подобно планетам, которые сблизились между собой на слишком короткое расстояние, мы так же вызываем друг в друге сейсмические волнения. Я сейчас уже не могу припомнить, какая она была в постели, но я отчетливо запомнил анекдоты, которые она рассказывала, ее жалобы на неудачное замужество и т. п., – все это до сих пор вызывает во мне душевное волнение. Мне лучше бы оставить ее вращаться по ее собственной орбите.
Именно поэтому я сомневаюсь в искренности Казановы. Он не был ни глупым, ни бесчувственным – это совершенно ясно. И в его «Мемуарах» засвидетельствованы намеками его душевные волнения, которые все-таки ему были не чужды. Молодая и неопытная девушка отвергает вольности, которые он проявляет по отношению к ней, до тех пор, пока он не начинает ее умолять «сменить гнев на милость» и обещает не презирать ее после. Тогда она позволяет ему ослабить шнурки на корсете. Даже если девушка – семнадцатилетняя девственница, только что вышедшая из монастыря, у него не возникает никаких осложнений – ни физических, ни психологических, только смутные ссылки на то, что он «провел несколько приятных часов», или «они предавались страсти до рассвета». Все покрыто флером нереальности и сновидения.
Донелли, конечно же, не сеньор Казанова. И стремление найти как можно больше сведений о нем стало для меня источником дискомфорта. Я пошел в столовую, где хранились книги по законодательству и криминологии, порылся в них, пока не нашел отчета о деле об убийстве на острове Ай. Это дело получило широкую огласку. Художник Уильям Бирк Кирван жил в Хоуте с женой в 1852 году. В сентябрьский полдень они наняли лодочника, который доставил их на Ай – живописный островок, лежащий в миле от гавани Хоута, видимый из поместья Малахид. День стоял ясный и тихий. В семь часов на берегу гавани услышали крики с острова Ай. В восемь часов туда прибыл лодочник и увидел, что Кирван поглощен работой над эскизами – занятие показалось лодочнику подозрительным, так как уже начало темнеть. Кирван сообщил, что ему неизвестно, куда ушла жена, но он полагает, что она купается на противоположной стороне острова. Они нашли ее тело с сильно изуродованным лицом и с легкими, наполненными водой, в мелком пруду. Хотя вердикт о случайной смерти был пересмотрен, тело подвергли эксгумации, обстоятельства смерти оказались до конца не выясненными. Кирвану вынесли обвинительный приговор по косвенным уликам: он якобы должен был слышать крики, которые долетали даже до берега гавани. К тому же, у него была любовница с ребенком в Дублине. Многие выразили сомнение в его виновности, и смертный приговор заменили на каторгу. После отбытия наказания он женился на своей возлюбленной и эмигрировал в Америку.
Я направился к себе в кабинет, включил свет и отпечатал на машинке письмо Исааку Дженкинсону Бейтсу, где сообщал, что намерен написать о деле на острове Ай в своей новой книге об убийствах и прошу его объяснить, почему он считает Кирвана невиновным в смерти жены. Только потом я позволил себе расслабиться и даже почитал Мопси на ночь сказку о Кролике Питере.
На следующее утро я встал рано и сделал пешеходную прогулку по берегам озера Росс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107