Дункельманы жили в Китс Гроув.
Дверь открыл высокий, худой мужчина в очках с толстыми линзами, сквозь которые его глаза казались далекими и странными, как у осьминога, глядящего на вас из аквариума. Он слегка удивился, увидев со мной Анжелу, но, тем не менее, довольно радушно пригласил нас войти. Мы прошли за ним по коридору в огромную залитую солнцем студию. Пол был покрыт каменной пылью, и повсюду расставлены большие статуи женщин, похожих на амазонок, с массивными ягодицами и грудями. Крупная седовласая женщина положила свой молоток и долото, подошла и поздоровалась с нами. Она энергично потрясла мою руку, сильно сжав мои пальцы не по-женски мощной ладонью, и небрежно кивнула Анжеле. Она была не такая высокая, как ее муж, но крепко сбитая, как борец, а ее рука – с закатанными выше локтя рукавами – производила такое впечатление, будто она может одним ударом сбить каждого из нас с ног. У нее был более отчетливый немецкий акцент, чем у мужа, и я даже не пытаюсь передать особенности ее произношения или ее совершенно невоспроизводимый синтаксис. Она положила руку мне на плечо.
– Хорошо, что вы к нам заглянули. Я с нетерпением ждала вашего прихода. Как только я прочла ваш «Сексуальный дневник», мне непременно захотелось встретиться с вами. Пройдемте в мою пещеру. – Она повернулась к Анжеле и улыбнулась. – Вы не возражаете? Мне нужно поговорить с ним наедине. Клаус покажет вам сад. – Анжела была так поражена ее бесцеремонностью, что даже не стала возражать. И фрау Дункельман схватила меня за руку своей железной хваткой и поволокла за собой вверх по лестнице. На мгновение я поймал взгляд Анжелы, она удивленно взметнула вверх брови и покусывала нижнюю губу, пытаясь удержаться от смеха.
Анна – она настойчиво просила называть ее этим именем – ввела меня в небольшую комфортабельно обставленную комнату, провонявшую табаком. На серванте стояли в ряд три огромных бутыли в три галлона, соответственно – с джином, виски и бренди. Она предложила мне выпить, но я отказался, сославшись на то, что в такое время я обычно не пью. Она налила себе большую порцию джина, добавив тоник. Затем закурила сигарету в мундштуке, который, казалось, был в фут длиной, и удобно устроилась в глубоком кресле, положив ногу на ногу. Я должен признаться, что у нее были неплохие ноги. Мне было не совсем удобно смотреть на нее с такого близкого расстояния, так как ее короткая твидовая юбка едва достигала границ ее чулок даже тогда, когда она стояла. Она жестом усадила меня в кресло напротив, и я мог теперь созерцать только ее одну.
– Да, вы очень проницательны для вашего возраста. Кстати, сколько вам лет? Правда? Никогда бы не подумала: выглядите вы значительно моложе. Когда я прочла вашу книжку, я сказала Клаусу: «Ах, какая жалость, что он живет не в Лондоне. Мы бы многому могли его научить». И теперь вы приехали только на один день! Как все нелепо складывается! Что можно успеть сделать за один день?!
Она сказала, что в моих книгах присутствует значительный ум и огромная интуиция, единственное, чего мне не хватает, по ее мнению, это опыта: – Вы не должны на меня обижаться, если я вам скажу, что до многого вы еще не доросли. – Я сказал, что не обижаюсь. Затем, даже не объяснив неожиданного перехода, она начала говорить о своем праве учить молодежь:
– Я должна была стать школьной учительницей, как моя мать. Но у меня не хватает терпения обучать большие группы учеников. Мне нужно всего два или три ученика, но способных. Я творец, понимаете? Мои руки должны придавать форму камню и глине, мой разум призван формировать души. – Она уставилась на меня долгим, проницательным взглядом: – А теперь мне хочется задать вам один откровенный вопрос. Когда вы занимаетесь любовью, можете ли вы сдержать свой оргазм, пока не доставите женщине все наслаждение, которое ей нужно? – Я подумал о Диане и ответил, что, по-моему, так должен поступать каждый настоящий мужчина. – Нет, нет, это совсем не то, что бы мне хотелось от вас услышать. Мне нужен правдивый ответ. Вы должны думать обо мне, как о докторе – как будто я ваш психоаналитик… – Она сделала глубокий глоток джина, потянулась за новой сигаретой и широко расставила ноги. Мне трудно было смотреть ей в лицо. Она на мгновение отвела глаза в сторону, затем быстро взглянула на меня, вероятно надеясь поймать меня, как я заглядываю ей под юбку. Потом, откинувшись на спинку кресла и устремив взгляд в потолок, она смежила веки. Мне было любопытно, может быть, она проводит со мной какой-то тест? Она носила трусики, сделанные, по-видимому, из прозрачного целлофана, и сидела лицом ко мне, положив ноги на подушечку, широко раздвинув колени, поэтому без особых усилий я мог видеть вход в ее влагалище. У нее там не было волос – очевидно, она их сбривала. Ноги и живот у нее были довольно красивы. Но мощные руки, огромные плечи, седые волосы делали из нее какое-то мифологические чудовище, у которого верхняя часть тела взята у другого существа. Я намеренно смотрел в сторону камина и старался не отводить от него глаз. Она говорила:
– Я чувствую, что вы чрезвычайно скромный человек, и стесняетесь этого. Вы мне чем-то напоминаете Клауса. Клаус – мой сын.
– Ваш сын? – изумленно переспросил я.
– Не буквально, конечно. Я имею в виду наши взаимоотношения – матери и сына. Я – творческая личность, земная мать, как Эрда у Вагнера. Мы очень близки с ним. Я его наставница. Вы можете спросить у него, и он подтвердит, что стал совершенно другим человеком после встречи со мной – более глубоким, более эмоциональным. Я обладаю способностью передавать свой талант тем людям, которых люблю. И когда я говорю «любовь», я имею в виду, конечно, любовь между учеником и учителем, так как нет любви более глубокой, чем эта…
Время от времени я бросал на нее взгляд. Она еще глубже опустилась в кресло, так что уже почти лежала в позиции, подходящей для совокупления. Но она продолжала говорить без всякого смущения, будто стояла перед классом и объясняла диаграмму, нарисованную на доске. Она, по-моему, спрашивала у меня – в запутанной и уклончивой манере – хотел бы я присоединиться к Клаусу и стать одним из ее учеников, чтобы впитывать блага ее знаний и созидательных творческих талантов? Она объясняла мне разницу между женским и мужским умом, когда раздался тихий стук в дверь. Она его проигнорировала и продолжала говорить как ни в чем не бывало. Я ожидал, что она сдвинет ноги, или хотя бы примет более пристойную позу и сядет прямо, но она продолжала полулежать. Клаус заглянул в комнату:
– Ты не спустишься вниз, дорогая?
– Обожди минутку.
С того места, где он стоял, ее гениталии видны не были, но я находился в таком положении, что мог просто наклониться и всунуть туда палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Дверь открыл высокий, худой мужчина в очках с толстыми линзами, сквозь которые его глаза казались далекими и странными, как у осьминога, глядящего на вас из аквариума. Он слегка удивился, увидев со мной Анжелу, но, тем не менее, довольно радушно пригласил нас войти. Мы прошли за ним по коридору в огромную залитую солнцем студию. Пол был покрыт каменной пылью, и повсюду расставлены большие статуи женщин, похожих на амазонок, с массивными ягодицами и грудями. Крупная седовласая женщина положила свой молоток и долото, подошла и поздоровалась с нами. Она энергично потрясла мою руку, сильно сжав мои пальцы не по-женски мощной ладонью, и небрежно кивнула Анжеле. Она была не такая высокая, как ее муж, но крепко сбитая, как борец, а ее рука – с закатанными выше локтя рукавами – производила такое впечатление, будто она может одним ударом сбить каждого из нас с ног. У нее был более отчетливый немецкий акцент, чем у мужа, и я даже не пытаюсь передать особенности ее произношения или ее совершенно невоспроизводимый синтаксис. Она положила руку мне на плечо.
– Хорошо, что вы к нам заглянули. Я с нетерпением ждала вашего прихода. Как только я прочла ваш «Сексуальный дневник», мне непременно захотелось встретиться с вами. Пройдемте в мою пещеру. – Она повернулась к Анжеле и улыбнулась. – Вы не возражаете? Мне нужно поговорить с ним наедине. Клаус покажет вам сад. – Анжела была так поражена ее бесцеремонностью, что даже не стала возражать. И фрау Дункельман схватила меня за руку своей железной хваткой и поволокла за собой вверх по лестнице. На мгновение я поймал взгляд Анжелы, она удивленно взметнула вверх брови и покусывала нижнюю губу, пытаясь удержаться от смеха.
Анна – она настойчиво просила называть ее этим именем – ввела меня в небольшую комфортабельно обставленную комнату, провонявшую табаком. На серванте стояли в ряд три огромных бутыли в три галлона, соответственно – с джином, виски и бренди. Она предложила мне выпить, но я отказался, сославшись на то, что в такое время я обычно не пью. Она налила себе большую порцию джина, добавив тоник. Затем закурила сигарету в мундштуке, который, казалось, был в фут длиной, и удобно устроилась в глубоком кресле, положив ногу на ногу. Я должен признаться, что у нее были неплохие ноги. Мне было не совсем удобно смотреть на нее с такого близкого расстояния, так как ее короткая твидовая юбка едва достигала границ ее чулок даже тогда, когда она стояла. Она жестом усадила меня в кресло напротив, и я мог теперь созерцать только ее одну.
– Да, вы очень проницательны для вашего возраста. Кстати, сколько вам лет? Правда? Никогда бы не подумала: выглядите вы значительно моложе. Когда я прочла вашу книжку, я сказала Клаусу: «Ах, какая жалость, что он живет не в Лондоне. Мы бы многому могли его научить». И теперь вы приехали только на один день! Как все нелепо складывается! Что можно успеть сделать за один день?!
Она сказала, что в моих книгах присутствует значительный ум и огромная интуиция, единственное, чего мне не хватает, по ее мнению, это опыта: – Вы не должны на меня обижаться, если я вам скажу, что до многого вы еще не доросли. – Я сказал, что не обижаюсь. Затем, даже не объяснив неожиданного перехода, она начала говорить о своем праве учить молодежь:
– Я должна была стать школьной учительницей, как моя мать. Но у меня не хватает терпения обучать большие группы учеников. Мне нужно всего два или три ученика, но способных. Я творец, понимаете? Мои руки должны придавать форму камню и глине, мой разум призван формировать души. – Она уставилась на меня долгим, проницательным взглядом: – А теперь мне хочется задать вам один откровенный вопрос. Когда вы занимаетесь любовью, можете ли вы сдержать свой оргазм, пока не доставите женщине все наслаждение, которое ей нужно? – Я подумал о Диане и ответил, что, по-моему, так должен поступать каждый настоящий мужчина. – Нет, нет, это совсем не то, что бы мне хотелось от вас услышать. Мне нужен правдивый ответ. Вы должны думать обо мне, как о докторе – как будто я ваш психоаналитик… – Она сделала глубокий глоток джина, потянулась за новой сигаретой и широко расставила ноги. Мне трудно было смотреть ей в лицо. Она на мгновение отвела глаза в сторону, затем быстро взглянула на меня, вероятно надеясь поймать меня, как я заглядываю ей под юбку. Потом, откинувшись на спинку кресла и устремив взгляд в потолок, она смежила веки. Мне было любопытно, может быть, она проводит со мной какой-то тест? Она носила трусики, сделанные, по-видимому, из прозрачного целлофана, и сидела лицом ко мне, положив ноги на подушечку, широко раздвинув колени, поэтому без особых усилий я мог видеть вход в ее влагалище. У нее там не было волос – очевидно, она их сбривала. Ноги и живот у нее были довольно красивы. Но мощные руки, огромные плечи, седые волосы делали из нее какое-то мифологические чудовище, у которого верхняя часть тела взята у другого существа. Я намеренно смотрел в сторону камина и старался не отводить от него глаз. Она говорила:
– Я чувствую, что вы чрезвычайно скромный человек, и стесняетесь этого. Вы мне чем-то напоминаете Клауса. Клаус – мой сын.
– Ваш сын? – изумленно переспросил я.
– Не буквально, конечно. Я имею в виду наши взаимоотношения – матери и сына. Я – творческая личность, земная мать, как Эрда у Вагнера. Мы очень близки с ним. Я его наставница. Вы можете спросить у него, и он подтвердит, что стал совершенно другим человеком после встречи со мной – более глубоким, более эмоциональным. Я обладаю способностью передавать свой талант тем людям, которых люблю. И когда я говорю «любовь», я имею в виду, конечно, любовь между учеником и учителем, так как нет любви более глубокой, чем эта…
Время от времени я бросал на нее взгляд. Она еще глубже опустилась в кресло, так что уже почти лежала в позиции, подходящей для совокупления. Но она продолжала говорить без всякого смущения, будто стояла перед классом и объясняла диаграмму, нарисованную на доске. Она, по-моему, спрашивала у меня – в запутанной и уклончивой манере – хотел бы я присоединиться к Клаусу и стать одним из ее учеников, чтобы впитывать блага ее знаний и созидательных творческих талантов? Она объясняла мне разницу между женским и мужским умом, когда раздался тихий стук в дверь. Она его проигнорировала и продолжала говорить как ни в чем не бывало. Я ожидал, что она сдвинет ноги, или хотя бы примет более пристойную позу и сядет прямо, но она продолжала полулежать. Клаус заглянул в комнату:
– Ты не спустишься вниз, дорогая?
– Обожди минутку.
С того места, где он стоял, ее гениталии видны не были, но я находился в таком положении, что мог просто наклониться и всунуть туда палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107