Но он не считал вора Стеньку, мужицкого атамана, способным к тому, чтобы быть дальновидным и мудрым.
Видя нестройные толпы мятежной рати, которые лезут на город от Волги, вооруженные вилами, копьями, рожнами да мужицкими косами, Милославский презрительно усмехнулся. Ратные начальники города уже собрались тут возле него, и воевода отдал им зрительную трубу, чтобы все могли видеть жалкий вид приближавшейся разинской рати…
Милославского подмывало все же побить воров одному, не ожидая прибытия солдат и рейтаров, доказать, что стрельцы и дворяне могут биться не хуже полков, обученных на иноземный лад. «Да срам и сказать-то — с кем биться?! Одной лишь изменою горожан и брал, видно, вор понизовские города! А у нас тут отколь быть измене?!» — размышлял воевода.
По короткому совету с ближними начальниками воевода двинул из города навстречу мятежным толпам три сотни дворянской конницы — всю конную силу, которая у него была, — и за нею пустил два самых надежных приказа московских стрельцов старой службы.
Дворянская конница в три сотни всадников, построившись клином, повела за собою пехоту стрельцов, и воевода с башни смотрел с радостным замиранием сердца на то, как сближаются рати. Он видел заранее мысленным оком, как врежется конный клин в эти нескладные толпы, как под напором дворян мятежники раздадутся в стороны, и стрельцы — два приказа стрельцов, краса и гордость Симбирска! — встанут стеной, разделяя мужицкий скоп и расстреливая его из пищалей…
— Вот сойдутся!.. Вот-вот сойдутся! — шептал воевода, наблюдая сближение симбирской высылки с «воровскою» толпой.
Дворяне на всем скаку впритык с десяти шагов ударили по врагу из мушкетов и врезались саблями в толпы, топча их копытами лошадей. И, не выдержав грозного натиска стройной дворянской конницы, мятежники с криками бросились прочь — вправо и влево в кустарники. Побежали! У воеводы от радости заняло дух — это случилось легче, быстрее, чем он ожидал…
Но в тот же миг перед дворянами, будто выросло из-под земли, появилось стрелецкое войско Разина в зеленых кафтанах, и дружный удар пищалей встретил дворян, не успевших сдержать конского бега, и симбирских стрельцов, которые не успели еще развернуться в бою. А вслед за ударом пищалей несколько разинских пушек, заранее скрытых в кустах, шарахнуло по симбирцам пушечной дробью.
«Эх, да что же я натворил! — только тут опомнился Милославский. — Ведь все говорили, что дьявол хитер на ратный обман! Как же я допустил?!»
Воеводский гонец стремглав полетел из ворот к симбирцам с приказом вернуться в город, но они пустились уже и сами бежать, спасаться… И тут-то с обеих сторон, от Свияги и Волги, ринулись из лесу конные силы Степана: пятьсот запорожцев Бобы и пятьсот донских конников Еремеева. Отрезав дорогу к городу смятенным симбирским стрельцам, казаки окружали их небольшими кучками и крошили, не давая опомниться и занять оборону…
«Не бой, а побоище, право! Высылку выслать в подмогу!» — мелькнуло в уме воеводы.
— Еще два приказа в поле! — выкрикнул он, обращаясь к начальным людям, стоявшим возле него.
— Куды там! Опомнись, Иван Богданыч! Не видишь — погубим стрельцов! У них, вишь, и конная сила и пеша, и счету проклятым не видно… Каб конницу нам, — возразил голова, стоявший рядом с Милославским. — Я мыслю, нам поспешать запереться в острожке покуда.
И вдруг раздалась пальба в самом городе, свист, крики по улицам: пользуясь тем, что внимание всех приковано к полю боя, Разин с другой стороны ворвался в Симбирск…
С криком «измена!» начальные люди Симбирска горохом посыпались с башни. Спасти остальных стрельцов, запереться в стенах кремля на вершине горы, уберечь дворянские семьи, духовенство, купцов, царский хлеб, пороховую казну…
С поспешностью симбирские сотники и десятники гнали своих стрельцов на вершину горы, в рубленый осадный городок, обнесенный глубоким рвом… Запереться в стенах хотя на два, на три часа, пока подойдут Барятинский и Урусов, а вечером выйти на вылазку и ударить стрелецкой пехотой в поддержку солдат и рейтаров, которые подойдут на подмогу, — так решили начальные люди Симбирска…
В этом году купеческие караваны с верховьев, дойдя до Симбирска, остановились после известия о выходе Степана на Волгу. Толпы ярыжных с купеческих стругов, с насадов и плотов поселились в симбирских слободах. Чтобы спастись от голода, они рыбачили в Волге, ждали прихода Степана. Больше всего среди них мутили работные люди Василия Шорина, которым приказчики дали расчет, свезя все добро со стругов в лабазы Симбирска. Это они-то и взбунтовали посадский Симбирск и подняли горожан на добрую встречу Степана…
Весь город, кроме острожка, в первый же час оказался захвачен Разиным.
Для народного войска это был первый бой с воеводами. И в этом бою народ одолел. Дворяне и стрельцы были побиты, бежали, покинув поле, и заперлись в крепких стенах.
Степан в этом первом бою нарочно пустил «на затравку» простую мужицкую рать, чтобы крестьяне считали, что это они, простой крестьянской ватагой, с рожнами и пиками вышли на бой против дворянской конницы и победили…
Разин заранее знал, что сначала они в бою не снесут удара и побегут. Для того он припас им в помощь два ряда понизовской стрелецкой пехоты да с двух сторон приготовил в засаде конное войско.
Все было рассчитано верно, и теперь, когда город был взят, больше всего атаман был рад, что все участники битвы считали это своей удачей. Разин слышал общий ликующий говор, обычное после первой битвы бахвальство, хвастовство поединками, которых как-то никто из товарищей и не приметил, — все было так, как бывает во всякой битве, когда новичкам дается удача.
Это была наука брата Ивана — заставить людей поверить тому, что они победили. С того часа, как человек поверил, что он победитель, он больше не новичок, а бывалый воин, боец.
«У него и осанка иная станет: глядишь — он и ростом выше, и шире плечьми, и в глазах у него играет отвага!» — говорил когда-то Иван.
И Степан Тимофеевич видел теперь, что прав был Иван. Все его войско было возбуждено и пьяно победой.
— Дворянин в драке жидок! — слышал Разин презрительный говор.
— Он в брюхо рожна не любит. Кишка у него слаба!
— На коне он силен, а содрал его со хребта — тут ему и аминь!
Степан усмехался, поддакивал и бодрил свое войско. Иных подзадоривал походя:
— Не спеши, погоди: ныне — цветики, ягодки — впереди! Вот московские дворяне налезут, не так запоешь! — дразнил атаман молодых.
— А что нам московски-то, батька Степан Тимофеич?! А что нам московски?! Аль у московских по две души?.. Аль у них брюхо железно?!
И Разина радовал этот веселый и бодрый дух его рати. Он знал, что эту победу он построил своим умом, своим опытом, хитростью и расчетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Видя нестройные толпы мятежной рати, которые лезут на город от Волги, вооруженные вилами, копьями, рожнами да мужицкими косами, Милославский презрительно усмехнулся. Ратные начальники города уже собрались тут возле него, и воевода отдал им зрительную трубу, чтобы все могли видеть жалкий вид приближавшейся разинской рати…
Милославского подмывало все же побить воров одному, не ожидая прибытия солдат и рейтаров, доказать, что стрельцы и дворяне могут биться не хуже полков, обученных на иноземный лад. «Да срам и сказать-то — с кем биться?! Одной лишь изменою горожан и брал, видно, вор понизовские города! А у нас тут отколь быть измене?!» — размышлял воевода.
По короткому совету с ближними начальниками воевода двинул из города навстречу мятежным толпам три сотни дворянской конницы — всю конную силу, которая у него была, — и за нею пустил два самых надежных приказа московских стрельцов старой службы.
Дворянская конница в три сотни всадников, построившись клином, повела за собою пехоту стрельцов, и воевода с башни смотрел с радостным замиранием сердца на то, как сближаются рати. Он видел заранее мысленным оком, как врежется конный клин в эти нескладные толпы, как под напором дворян мятежники раздадутся в стороны, и стрельцы — два приказа стрельцов, краса и гордость Симбирска! — встанут стеной, разделяя мужицкий скоп и расстреливая его из пищалей…
— Вот сойдутся!.. Вот-вот сойдутся! — шептал воевода, наблюдая сближение симбирской высылки с «воровскою» толпой.
Дворяне на всем скаку впритык с десяти шагов ударили по врагу из мушкетов и врезались саблями в толпы, топча их копытами лошадей. И, не выдержав грозного натиска стройной дворянской конницы, мятежники с криками бросились прочь — вправо и влево в кустарники. Побежали! У воеводы от радости заняло дух — это случилось легче, быстрее, чем он ожидал…
Но в тот же миг перед дворянами, будто выросло из-под земли, появилось стрелецкое войско Разина в зеленых кафтанах, и дружный удар пищалей встретил дворян, не успевших сдержать конского бега, и симбирских стрельцов, которые не успели еще развернуться в бою. А вслед за ударом пищалей несколько разинских пушек, заранее скрытых в кустах, шарахнуло по симбирцам пушечной дробью.
«Эх, да что же я натворил! — только тут опомнился Милославский. — Ведь все говорили, что дьявол хитер на ратный обман! Как же я допустил?!»
Воеводский гонец стремглав полетел из ворот к симбирцам с приказом вернуться в город, но они пустились уже и сами бежать, спасаться… И тут-то с обеих сторон, от Свияги и Волги, ринулись из лесу конные силы Степана: пятьсот запорожцев Бобы и пятьсот донских конников Еремеева. Отрезав дорогу к городу смятенным симбирским стрельцам, казаки окружали их небольшими кучками и крошили, не давая опомниться и занять оборону…
«Не бой, а побоище, право! Высылку выслать в подмогу!» — мелькнуло в уме воеводы.
— Еще два приказа в поле! — выкрикнул он, обращаясь к начальным людям, стоявшим возле него.
— Куды там! Опомнись, Иван Богданыч! Не видишь — погубим стрельцов! У них, вишь, и конная сила и пеша, и счету проклятым не видно… Каб конницу нам, — возразил голова, стоявший рядом с Милославским. — Я мыслю, нам поспешать запереться в острожке покуда.
И вдруг раздалась пальба в самом городе, свист, крики по улицам: пользуясь тем, что внимание всех приковано к полю боя, Разин с другой стороны ворвался в Симбирск…
С криком «измена!» начальные люди Симбирска горохом посыпались с башни. Спасти остальных стрельцов, запереться в стенах кремля на вершине горы, уберечь дворянские семьи, духовенство, купцов, царский хлеб, пороховую казну…
С поспешностью симбирские сотники и десятники гнали своих стрельцов на вершину горы, в рубленый осадный городок, обнесенный глубоким рвом… Запереться в стенах хотя на два, на три часа, пока подойдут Барятинский и Урусов, а вечером выйти на вылазку и ударить стрелецкой пехотой в поддержку солдат и рейтаров, которые подойдут на подмогу, — так решили начальные люди Симбирска…
В этом году купеческие караваны с верховьев, дойдя до Симбирска, остановились после известия о выходе Степана на Волгу. Толпы ярыжных с купеческих стругов, с насадов и плотов поселились в симбирских слободах. Чтобы спастись от голода, они рыбачили в Волге, ждали прихода Степана. Больше всего среди них мутили работные люди Василия Шорина, которым приказчики дали расчет, свезя все добро со стругов в лабазы Симбирска. Это они-то и взбунтовали посадский Симбирск и подняли горожан на добрую встречу Степана…
Весь город, кроме острожка, в первый же час оказался захвачен Разиным.
Для народного войска это был первый бой с воеводами. И в этом бою народ одолел. Дворяне и стрельцы были побиты, бежали, покинув поле, и заперлись в крепких стенах.
Степан в этом первом бою нарочно пустил «на затравку» простую мужицкую рать, чтобы крестьяне считали, что это они, простой крестьянской ватагой, с рожнами и пиками вышли на бой против дворянской конницы и победили…
Разин заранее знал, что сначала они в бою не снесут удара и побегут. Для того он припас им в помощь два ряда понизовской стрелецкой пехоты да с двух сторон приготовил в засаде конное войско.
Все было рассчитано верно, и теперь, когда город был взят, больше всего атаман был рад, что все участники битвы считали это своей удачей. Разин слышал общий ликующий говор, обычное после первой битвы бахвальство, хвастовство поединками, которых как-то никто из товарищей и не приметил, — все было так, как бывает во всякой битве, когда новичкам дается удача.
Это была наука брата Ивана — заставить людей поверить тому, что они победили. С того часа, как человек поверил, что он победитель, он больше не новичок, а бывалый воин, боец.
«У него и осанка иная станет: глядишь — он и ростом выше, и шире плечьми, и в глазах у него играет отвага!» — говорил когда-то Иван.
И Степан Тимофеевич видел теперь, что прав был Иван. Все его войско было возбуждено и пьяно победой.
— Дворянин в драке жидок! — слышал Разин презрительный говор.
— Он в брюхо рожна не любит. Кишка у него слаба!
— На коне он силен, а содрал его со хребта — тут ему и аминь!
Степан усмехался, поддакивал и бодрил свое войско. Иных подзадоривал походя:
— Не спеши, погоди: ныне — цветики, ягодки — впереди! Вот московские дворяне налезут, не так запоешь! — дразнил атаман молодых.
— А что нам московски-то, батька Степан Тимофеич?! А что нам московски?! Аль у московских по две души?.. Аль у них брюхо железно?!
И Разина радовал этот веселый и бодрый дух его рати. Он знал, что эту победу он построил своим умом, своим опытом, хитростью и расчетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130