Вот говорят, мужчина храбр, как атрокс, а женщина (например, Бургундофара) красива, точно роза. Но для верности у нас не нашлось подобного сравнения, поскольку ни одна известная нам вещь не обладает истинным постоянством – или скорее потому, что настоящая верность заключена не в типичном образце, а в отдельно взятой личности. Сын может хранить верность отцу или пес – хозяину, но не в общей своей массе. Теклой я изменял моему Автарху, а Северьяном – моей гильдии. Гунни была верна мне и Урсу, но не своим товарищам; и мы, вероятно, не можем ввести какой-либо образчик верности в поговорку лишь потому, что верность в конечном счете – это выбор.
Как все же странно, что Гунни должна плавать по пустынным морям времени, чтобы снова стать Бургундофарой! Поэт, наверно, изрек бы, что она ищет любви. По-моему, она гналась за миражом, делавшим любовь чем-то большим, чем она есть на самом деле; но мне хотелось бы верить, что она стремилась к некой более возвышенной безымянной любви.
Вскоре явился еще один посетитель, хотя «явился» – не то слово, ибо я не мог видеть его лица. Шепотом, донесшимся, казалось, из пустого коридора, он спросил:
– Ты – чародей?
– Если угодно, – ответил я. – А кто ты и где ты?
– Я – Каног, студент. Я в соседней камере. Слышал, как ты разговаривал с мальчишкой, а потом, только что – с женщиной и капитаном.
– Давно ты здесь, Каног? – спросил я, надеясь получить от старожила несколько полезных советов.
– Почти три месяца. Схлопотал смертный приговор, но не думаю, что его приведут в исполнение. После такой длительной отсрочки – вряд ли. Должно быть, старая фронтисерия вступилась за свое заблудшее чадо. По крайней мере я надеюсь на это.
На своем веку я достаточно наслушался подобных бредней; удивительно, что они не претерпели никаких изменений.
– Ты, должно быть, уже хорошо знаком со здешними порядками, – предположил я.
– Ну, в общем, как и говорил тебе мальчишка, все не так уж и плохо, если у тебя водятся деньжата. Я раздобыл себе бумагу и чернила, так что теперь пишу стражникам письма. К тому же мой друг принес мне кое-какие книги; если меня продержат здесь подольше, я выйду знаменитым ученым.
Как некогда при обходе темниц и подземелий Содружества, я спросил, за что его посадили.
На какое-то время он замолчал. Я снова открыл бойницу, но, даже впустив в камеру немного свежего воздуха, не избавился от вони помойного ведра под койкой и общего смрада тюрьмы. Ветер доносил крик грачей; сквозь решетчатую дверь слышалось бесконечное топанье подкованных сапог по металлу.
Наконец он ответил:
– Здесь не принято совать нос в чужие дела.
– Прости, если обидел тебя, но ты ведь сам задал мне подобный вопрос. Ты спросил, не чародей ли я, а я сижу именно за чародейство.
Снова долгое молчание.
– Я зарезал одного болвана-лавочника. Он спал за своим прилавком, а я уронил медный подсвечник, тогда он вскочил с ревом и набросился на меня с мечом. Что мне еще оставалось? Человек имеет право защищать свою жизнь, верно?
– Не в любых обстоятельствах, – ответил я. Я и сам не знал, что вынашиваю такую мысль, пока не высказал ее вслух.
В тот вечер мальчишка снова принес мне еды, а с ним пришли Херена, Деклан, помощник и повариха, которую я лишь мельком видел в сальтусской гостинице.
– Я провел их сюда, сьер, – сказал мальчишка. Он отбросил со лба свои спутанные черные волосы жестом, достойным любого придворного. – Сегодняшний страж кое-чем мне обязан.
Херена плакала, и я, просунув руку сквозь решетку, потрепал ее по плечу.
– Вы все в опасности, – сказал я. – Из-за меня вас могут арестовать. Не стоит вам задерживаться.
– Пусть только сунется эта тупорылая солдатня! – сказал матрос. – Они увидят, что я давно уже не мальчик.
Деклан кивнул и прочистил горло, а я с некоторым удивлением понял, что он – их предводитель.
– Сьер, – неторопливо начал он своим низким голосом, – это ты в опасности. Здесь людей режут, как у нас свиней.
– Даже хуже, – вставил мальчишка.
– Мы хотели просить за тебя перед магистратом, сьер. Мы ждали там сегодня весь день, но нас так и не пустили. Говорят, бедняки ждут по многу дней, пока им не посчастливится предстать перед ним; но мы подождем столько, сколько потребуется. А пока что мы поднажмем на других направлениях.
Повариха с «Альционы» бросила на него взгляд, значения которого я не понял.
– Но сейчас нам бы хотелось, чтобы ты рассказал все о приходе Нового Солнца, – попросила Херена. – Я слышала больше, чем другие, и я пыталась пересказать им то, что ты мне говорил, но этого мало. Может, ты растолкуешь нам все теперь?
– Не знаю, смогу ли я объяснить все так, чтобы вы поняли, – сказал я. – Я даже не уверен, понимаю ли я это сам.
– Пожалуйста, – попросила повариха. Это было единственное слово, которое я услышал от нее за все время нашей беседы.
– Ну, хорошо. Вы знаете, что происходит со Старым Солнцем: оно умирает. Нет, оно не погаснет вдруг, как светильник в полночь. Это будет тянуться очень долгое время. Но стоит фитилю – если все же представить его светильником – укоротиться на волосок, и вот уже в полях гниет рожь. Вам невдомек, что льды на юге давно собираются с новыми силами. Ко льдам десяти тысячелетий добавится лед той зимы, что ныне надвигается на нас, и они обнимутся, как братья, и начнут свое наступление на эти северные земли. Скоро они погонят перед собой великого Эребуса, основавшего там свое царство, и всех его яростных бледноликих воинов. Он объединит свои силы с силами Абайи, чье царство лежит в теплых водах. Вместе с другими, не столь могущественными, но не менее коварными, они предложат союз правителям стран по ту сторону пояса Урса, которые вы зовете Асцией; и, сплотившись с ними, они поглотят их целиком.
Но дословный пересказ того, что я поведал им, слишком растянет мое нынешнее повествование. Я рассказал им все, что знал об истории гибели Старого Солнца, и о том, чем это грозит Урсу, пообещав, что рано или поздно некто принесет Новое Солнце.
Тогда Херена спросила:
– А разве Новое Солнце – не ты сам, сьер? Женщина, которая была с тобой, когда ты пришел в нашу деревню, сказала, что это ты.
Я отказался говорить на эту тему, опасаясь, что правда – учитывая мое безвыходное положение – может привести их в отчаяние.
Деклан пожелал узнать, что будет с Урсом, когда явится Новое Солнце; и я, сведущий об этом немногим больше, чем он сам, обратился за помощью к пьесе доктора Талоса, даже не подозревая тогда, что позднее в основу этой пьесы лягут мои собственные слова.
Когда они наконец ушли, я понял, что почти не притронулся к еде, которую принес мне мальчишка. Я очень проголодался, но когда взялся за миску, пальцы мои нащупали и что-то другое – длинный и узкий тряпичный сверток, предусмотрительно положенный в тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98