ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Он шел встречать вас, ваше превосходительство, и остановился неподалеку отсюда на устье реки Хунгари и ждал, но был вызван нарочным обратно в Де-Кастри, куда из Японии пришла шхуна «Восток» с известием от адмирала Путятина о том, что произошел разрыв с западными державами и началась война.
– Разве у вас неизвестно?
– Никак нет.
– Где же адмирал Путятин?
– Да надо полагать, что зашел в Императорскую гавань.
– Слава богу!
Посыпались расспросы. Тут уж начались совсем другие разговоры. Почувствовалась близость океана. Офицер привез известия о Японской экспедиции, отрывочные, правда. Да, хотя до Кизи и пятьсот верст, но донеслось дыхание иного, широкого мира.
Муравьев стал читать письмо. Невельской писал, что очень ждал, но уходит встречать эскадру и готовиться на устьях к военным действиям, просит занять устье Хунгари постом, благодарил, в надежде, что устье Уссури занято.
«Ему легко, – думал Муравьев, – оставить посты! А у меня на хвосте висит Нессельроде и сует палки в колеса! Он Кизи и Де-Кастри не позволял занимать, не то что Уссури!»
Невельской объяснял, что устье Хунгари необходимо для поддержания связи с Императорской гаванью, где зимовка оказалась в очень тяжелых условиях. Писал, что Разградский сообщит некоторые подробности. Муравьев приосанился.
– Ну что ж, господа, вперед! – сказал он.
По каравану был отдан приказ отваливать.
– Пятьсот верст – это, пожалуй, десять суток ходу, – заметил Муравьев.
– В пять дней дойдем, – отвечал Разградский. – Начиная от устья Хунгари у нас всюду приготовлены проводники. Так что кое-где сможем идти ночью.
– Горунга, – сказал мичман своему спутнику-гольду, – поезжай в Торгон, скажи Бомбе и Кирбе – пусть живо сюда едут. Скажи, Муравьев пришел и надо скорее проводников.
Муравьев видел: Разградский чувствует себя тут совершенно как рыба в воде. Кузнецов, присутствовавший при этом разговоре, попросил разрешения отправиться вместе с гольдом на своей лодке в Торгон и торговать там, пока проводники будут собираться.
Баржа за баржей поднимали якоря и шли.
– Осмелюсь сказать, ваше превосходительство, что Геннадий Иванович просил беспременно пост оставить на устье Хунгари, где вы завтра будете. С той реки путь в залив Императора Николая. Где нынче зимовали…
– Нет, пост на Хунгари я поставить не могу!
– Осмелюсь сказать, ваше превосходительство, что, ей-богу, пост необходим.
Своим упрямством Разградский сильно раздражал Муравьева. Муравьев чувствовал, что в Хади что-то случилось. Он не желал говорить об этом при штабных среди которых есть и прохвосты, и шпионы. Когда весь караван пошел и все разъехались по баржам, Муравьев позвал Разградского в каюту и спросил, что произошло в Хади.
Разградский, чтобы прежде времени не чернить дела, сказал, что есть сведения, что там смертность.
Муравьев пришел в сильное раздражение.
– Как это могло случиться? Сколько умерло?
– Про то я не могу знать, ваше превосходительство! Капитан Невельской доложит точно, но и у него нет сейчас сведений.
– Молчать! – закричал губернатор. – Отвечать ясно! Вам поручено было доставить продовольствие? Я вас в порошок изотру!
– На то ваша воля, ваше превосходительство, – спокойно отвечал Разградский, глядя недобро.
«Штурмана бывшие! Из грязи в князи – и зазнался! Что же смотрел Невельской?»
– Прошу вас изложить мне все! Как вам это стало известно… Все с самого начала.
Удога думает, что бесстрашные и свирепые маньчжуры недаром пропустили такой великий караван. От гудков парохода, говорят, весь город разбежался.
– Верно, Алешка, ты говорил когда-то, что полон Амур придет народа.
– Да, вот и тряхнули маньчжуров! – отвечал Бердышов.
Вечером казаки вспоминали, как проходили Айгун. Ко многому они там присмотрелись. До сих пор предполагали, что маньчжуры могущественны. Все привыкли к тому, что они злобны и надменны. А в Айгуне присмотрелись к их жизни, оказалось, что там гниль, беднота. Казаки заметили, что китайцы маньчжуров не любят.
– Как же, начальство!
– Я вам это и прежде говорил, а мне никто не верил, – замечал Маркешка.
– Мы верили! Да вот довелось и самим посмотреть! – сказал Пешков. Он последнее время невесел.
Ему никто не ответил. С тех пор как его песню генерал потребовал к себе, казачьи офицеры и урядники настрого запретили ее петь и самому Пешкову грозили разбить всю морду, если он затеет еще что-либо подобное.
– Ты весь пеший батальон срамишь! И родную станицу нашу позоришь! Как тебе не стыдно! – корил его Скобельцын.
Ждали неприятностей и обдумывали, как лучше их избежать. «Песни складывал и попался! Однако не тюрьма ли за это?» – потихоньку говорили между собой казаки, не знавшие прежде Пешкова. Теперь едва Пешков открывал рот, как все умолкали.
– Если маньчжура разбили, то с англичанкой и делать нечего! – заметил урядник Скобельцын, двоюродный брат станичного атамана в Усть-Стрелке.
– Ну-у! Много ли их! – подтвердил русый пожилой казак Балябин с хитрым, улыбающимся лицом в рябинах.
– У них машины! – возразил Маркешка.
– Кто это сказал? – строго заметил Скобельцын. – Что значит машина? Вот русская сила! – похлопывал он по шашке. – Да еще кулак и штык! Разобьем!
– Расплющим! – подтвердил подвыпивший Алексей Бердышов.
Общее хвастовство и на него подействовало. Пешков молчал угрюмо.
Удога заметил: устье Хунгари прошли не задерживаясь.
Оттуда пришли лодки под парусами. Депутация хунгарских стариков разыскала и догнала баржу генерала. Муравьев принял гольдов и разговаривал ласково, но не останавливая баржи. Старики привезли подарки – рыбу – и просили оставить пост на Хунгари, уверяли, что русским выгодно тут жить, удобно возить грузы на море по речкам.
– Если бы у нас жили русские, то мы получали бы за работу муку, – говорили они, – и маньчжуры нас не трогали бы, мы не платили бы им. Ведь они боятся теперь притеснять гиляков.
«Не Невельской ли подучил гольдов? Это он добивается занять все устья рек».
– Осмелюсь, ваше превосходительство, – заговорил Разградский, присутствовавший тут же, – что пост необходим… и еще не поздно…
Стариков отдарили и отпустили. Между прочим, и они помянули, что в Хади перемерло много народу. Муравьев чувствовал, что там произошло что-то очень неладное.
«Интриги тут развели!» – с возмущением думал Муравьев, когда Разградский пытался винить Буссэ…
Муравьев втайне озабочен. Могут раздуть, скомпрометировать все. Дойдет до врагов, до Нессельроде!
А суда все идут и идут. Ночью по-прежнему стоят на якорях. Вот уж и видна деревня Бельго. Губернатор со свитой и с Удогой перешел на катер. Удога увидел своих сородичей. Дедушка Падека стоял с маленькой Ангой, дочерью Удоги. Она узнала отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183