– Почему же до сих пор это не сделано? Мы видели ваше красное сукно и ситец. Они очень хороши. Капитан говорил, что вы могли бы привозить нам моржовый зуб. Где все это? Если ты приехал торговать, то где же твои товары?
– Мы уже все распродали, – пустился Чумбока на выручку своего начальника.
Маньчжуры смотрели с некоторым недоумением. Чумбока догадался, что они заметили пустые мешки. Если бы продались товары, в мешках были бы меха.
– Мы все давали в долг, мехов не брали, – пояснил гольд.
Тин Фа сказал, что так и с ним бывало: раздавая товары в долг, он возвращался с пустыми нартами, сам голодный. Именно в это время, весной, когда почти все лучшие меха уже скуплены! И Тин Фа прелюбезно улыбнулся.
Сказано это было с таким выражением, что не поймешь, всерьез он поверил или с очень большим тактом помог Чихачеву выйти из затруднительного положения, оставаясь, однако, при своем мнении.
Но на случай встречи с маньчжурами у Чихачева было красное сукно. Оно извлечено сейчас из мешков, к восторгу покупателей.
– Что тебе надо, Николай, за это, какой товар? – спрашивал Тин Фа.
– Соболей и водку!
Маньчжуры сказали, что все это есть у них.
От вина у Чихачева горели щеки и уши. Маньчжуры наперебой выказывали ему дружбу. Они сказали Чихачеву, что готовы выручить его и отдать ему часть своего продовольствия в долг. Чихачев отказался, заметив, что навстречу ему идет целый обоз нарт со всеми припасами.
Маньчжуры знали про восстание на Вайде и уверяли, что Чжан Сину не сочувствуют.
– Он настоящий хунхуз! – сказал Тин Фа.
Чихачев не особенно доверял собеседникам. Однако было очевидно, что ссоры они не хотят. Он рад был, что встретил их. «Но что же мы срамимся! – думал он. – После всех наших обещаний и заверений, что край наш, что мы тут торгуем и всех защищаем, являюсь я, полуживой от голода… Что же думает Невельской? Нет, он должен был предвидеть. Стыдно!»
Чихачев старался не показать купцам, что голоден, ел немного и как бы неохотно. Купцы напились, обнимали его, подарили ему веер, трубку, кольцо и серебряную монету. Уговорились, что весной русские приедут с товаром на устье одной из верхних рек.
У маньчжуров с собой оказались книги и пекинская газета, вся заполненная официальными распоряжениями, которую они, видимо, недавно получили, так как несколько раз вытаскивали ее, показывали друг другу и обменивались мнениями. Оказалось, говорили с энтузиазмом о каком-то новом богдыханском указе.
Чумбока и это перевел.
По всему видно, купцы – грамотные люди. Дело ведут умело и умно. Но жестоки и беспощадны с туземцами.
– При русских, – уверял Чумбока, – это скрывается, а на самом деле относятся к гилякам, как к собакам, или еще хуже.
«В самом деле, – думал Чихачев, – гиляки и гольды должны страшиться их».
Утром, желая освежиться, Чихачев вышел из юрты, разделся до пояса и натер грудь снегом. С утра подвыпившие маньчжуры вышли следом. Увидев его голое тело, Тин Фа стал хватать Чихачева, пытаясь щекотать грудь, и завизжал от удовольствия. Николай Матвеевич оттолкнул его, но маньчжуры спьяну лезли как безумные. Ему надоела их назойливость, и он, рассердившись, но как бы шутя схватил самого рослого за плечи и с размаху кинул его плашмя в сугроб, а за ним в кучу полетели и другие.
Прикатил еще один маньчжур с работниками. Он рослый, с широким лицом, с колючими усами.
«Опять знакомое лицо!» – подумал Чихачев, войдя в юрту.
– Николай! – воскликнул маньчжур. Глаза его сверкнули странно, он тут же погасил их блеск и широко улыбнулся.
– Вот так встреча! Как ты здесь?
– Ох-ха! – воскликнул маньчжур подобострастно. – Торгую русским товаром, который наменял у вас на Искае. Всем хвалю.
Это был Мунька. Когда его отпустили из Петровского, Невельской сказал, что разрешает по-прежнему торговать всюду, где он захочет, но чтобы не смел обижать больше никого. Маньчжур опасался, что это хитрость. «Буду ждать», – решил он. Однако он был очень рад, что остался жив и здоров. В лавке у русских он набрал товара в обмен на свои меха, которые привез ему приказчик, предполагая, что русские потребуют выкуп.
Маньчжуры тут же попросили Муньку показать русские товары. Они зашумели, рассматривая сукно и фланель, ножи, топоры.
Вечером усатый маньчжур Ургэн рассказывал Чихачеву, что в верховьях реки уже тепло, что там прошел лед, что у Сансина чистая вода. А еще выше все цветет, и крестьяне посеяли рис и пшеницу.
– А у вас, в Иски, очень плохое место. Там еще долго будет зима.
В свое время он это же говорил Невельскому.
Чихачев сказал, что согласен, русские сами виноваты, что до сих пор не выбрали место для торговли. Он обещал, что все передаст Невельскому и что поедут из Петровского и Николаевского все купцы на общий торг. Потом полушутя спросил Муньку, будет ли тот опять бунтовать. Маньчжуры громко засмеялись над Мунькой, но иногда Чихачев перехватывал их серьезные и косые взгляды. На всякий случай и у него, и у проводников оружие было наготове и на ночь сговорились по очереди не спать.
На другой день, дружески простившись с купцами и сказав, что ему надо спешить за товаром, Чихачев выехал на Амур и по дороге, накатанной нартами, поехал вниз, по направлению к озеру Кизи. Он испытывал такое чувство, как будто ехал по знакомым и родным местам, хотя никогда тут прежде не бывал. Каждая черная точка, видимая вдали, казалась ему нартой из обоза Алексея Петровича, посланной навстречу.
Глава одиннадцатая
ПУТЕШЕСТВИЕ БЕРЕЗИНА
«А на посту людишки что-то затевают!» – возвращаясь мысленно на Николаевский пост, думал Березин, мчась в нарте мимо сверкавших на солнце торосов и кутаясь в свой белый бараний тулуп, который он выменял у маньчжура.
Березин сдал пост Бошняку, возвратившемуся с Сахалина, и выехал с топографом Поповым, взяв с собой для охраны трех надежных казаков, один из которых – якут Иван Масеев – знал по-гиляцки, а другой – Парфентьев – был силачом.
Дорога знакомая, Березин ездил тут нынешней зимой. Во всех деревнях у компанейского человека друзья и знакомые, и все рады его приезду.
Геннадий Иванович желает, чтобы непрерывно, в разных направлениях ездили приказчики и офицеры, производили съемку и торговали, показывая этим, что край наш, что мы защищаем туземцев, и он твердит: «Их надо приучать к русским товарам, хоть это и в ущерб казне и Компании…»
Все бы ладно, да сами голодаем! И на посту дела неладные творятся. Бошняк вернулся с Сахалина хворый, непривычен к таким поездкам. Он не усмотрит за варначьем, которое есть в постовой команде. А у Березина глаз наметан.
В Николаевске такая же казарма, как в Петровском. Кругом лес порублен, сделана засека. Стоит часовой, пушка, вышка… Снаружи все хорошо, а вот что внутри…
«Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
– Мы уже все распродали, – пустился Чумбока на выручку своего начальника.
Маньчжуры смотрели с некоторым недоумением. Чумбока догадался, что они заметили пустые мешки. Если бы продались товары, в мешках были бы меха.
– Мы все давали в долг, мехов не брали, – пояснил гольд.
Тин Фа сказал, что так и с ним бывало: раздавая товары в долг, он возвращался с пустыми нартами, сам голодный. Именно в это время, весной, когда почти все лучшие меха уже скуплены! И Тин Фа прелюбезно улыбнулся.
Сказано это было с таким выражением, что не поймешь, всерьез он поверил или с очень большим тактом помог Чихачеву выйти из затруднительного положения, оставаясь, однако, при своем мнении.
Но на случай встречи с маньчжурами у Чихачева было красное сукно. Оно извлечено сейчас из мешков, к восторгу покупателей.
– Что тебе надо, Николай, за это, какой товар? – спрашивал Тин Фа.
– Соболей и водку!
Маньчжуры сказали, что все это есть у них.
От вина у Чихачева горели щеки и уши. Маньчжуры наперебой выказывали ему дружбу. Они сказали Чихачеву, что готовы выручить его и отдать ему часть своего продовольствия в долг. Чихачев отказался, заметив, что навстречу ему идет целый обоз нарт со всеми припасами.
Маньчжуры знали про восстание на Вайде и уверяли, что Чжан Сину не сочувствуют.
– Он настоящий хунхуз! – сказал Тин Фа.
Чихачев не особенно доверял собеседникам. Однако было очевидно, что ссоры они не хотят. Он рад был, что встретил их. «Но что же мы срамимся! – думал он. – После всех наших обещаний и заверений, что край наш, что мы тут торгуем и всех защищаем, являюсь я, полуживой от голода… Что же думает Невельской? Нет, он должен был предвидеть. Стыдно!»
Чихачев старался не показать купцам, что голоден, ел немного и как бы неохотно. Купцы напились, обнимали его, подарили ему веер, трубку, кольцо и серебряную монету. Уговорились, что весной русские приедут с товаром на устье одной из верхних рек.
У маньчжуров с собой оказались книги и пекинская газета, вся заполненная официальными распоряжениями, которую они, видимо, недавно получили, так как несколько раз вытаскивали ее, показывали друг другу и обменивались мнениями. Оказалось, говорили с энтузиазмом о каком-то новом богдыханском указе.
Чумбока и это перевел.
По всему видно, купцы – грамотные люди. Дело ведут умело и умно. Но жестоки и беспощадны с туземцами.
– При русских, – уверял Чумбока, – это скрывается, а на самом деле относятся к гилякам, как к собакам, или еще хуже.
«В самом деле, – думал Чихачев, – гиляки и гольды должны страшиться их».
Утром, желая освежиться, Чихачев вышел из юрты, разделся до пояса и натер грудь снегом. С утра подвыпившие маньчжуры вышли следом. Увидев его голое тело, Тин Фа стал хватать Чихачева, пытаясь щекотать грудь, и завизжал от удовольствия. Николай Матвеевич оттолкнул его, но маньчжуры спьяну лезли как безумные. Ему надоела их назойливость, и он, рассердившись, но как бы шутя схватил самого рослого за плечи и с размаху кинул его плашмя в сугроб, а за ним в кучу полетели и другие.
Прикатил еще один маньчжур с работниками. Он рослый, с широким лицом, с колючими усами.
«Опять знакомое лицо!» – подумал Чихачев, войдя в юрту.
– Николай! – воскликнул маньчжур. Глаза его сверкнули странно, он тут же погасил их блеск и широко улыбнулся.
– Вот так встреча! Как ты здесь?
– Ох-ха! – воскликнул маньчжур подобострастно. – Торгую русским товаром, который наменял у вас на Искае. Всем хвалю.
Это был Мунька. Когда его отпустили из Петровского, Невельской сказал, что разрешает по-прежнему торговать всюду, где он захочет, но чтобы не смел обижать больше никого. Маньчжур опасался, что это хитрость. «Буду ждать», – решил он. Однако он был очень рад, что остался жив и здоров. В лавке у русских он набрал товара в обмен на свои меха, которые привез ему приказчик, предполагая, что русские потребуют выкуп.
Маньчжуры тут же попросили Муньку показать русские товары. Они зашумели, рассматривая сукно и фланель, ножи, топоры.
Вечером усатый маньчжур Ургэн рассказывал Чихачеву, что в верховьях реки уже тепло, что там прошел лед, что у Сансина чистая вода. А еще выше все цветет, и крестьяне посеяли рис и пшеницу.
– А у вас, в Иски, очень плохое место. Там еще долго будет зима.
В свое время он это же говорил Невельскому.
Чихачев сказал, что согласен, русские сами виноваты, что до сих пор не выбрали место для торговли. Он обещал, что все передаст Невельскому и что поедут из Петровского и Николаевского все купцы на общий торг. Потом полушутя спросил Муньку, будет ли тот опять бунтовать. Маньчжуры громко засмеялись над Мунькой, но иногда Чихачев перехватывал их серьезные и косые взгляды. На всякий случай и у него, и у проводников оружие было наготове и на ночь сговорились по очереди не спать.
На другой день, дружески простившись с купцами и сказав, что ему надо спешить за товаром, Чихачев выехал на Амур и по дороге, накатанной нартами, поехал вниз, по направлению к озеру Кизи. Он испытывал такое чувство, как будто ехал по знакомым и родным местам, хотя никогда тут прежде не бывал. Каждая черная точка, видимая вдали, казалась ему нартой из обоза Алексея Петровича, посланной навстречу.
Глава одиннадцатая
ПУТЕШЕСТВИЕ БЕРЕЗИНА
«А на посту людишки что-то затевают!» – возвращаясь мысленно на Николаевский пост, думал Березин, мчась в нарте мимо сверкавших на солнце торосов и кутаясь в свой белый бараний тулуп, который он выменял у маньчжура.
Березин сдал пост Бошняку, возвратившемуся с Сахалина, и выехал с топографом Поповым, взяв с собой для охраны трех надежных казаков, один из которых – якут Иван Масеев – знал по-гиляцки, а другой – Парфентьев – был силачом.
Дорога знакомая, Березин ездил тут нынешней зимой. Во всех деревнях у компанейского человека друзья и знакомые, и все рады его приезду.
Геннадий Иванович желает, чтобы непрерывно, в разных направлениях ездили приказчики и офицеры, производили съемку и торговали, показывая этим, что край наш, что мы защищаем туземцев, и он твердит: «Их надо приучать к русским товарам, хоть это и в ущерб казне и Компании…»
Все бы ладно, да сами голодаем! И на посту дела неладные творятся. Бошняк вернулся с Сахалина хворый, непривычен к таким поездкам. Он не усмотрит за варначьем, которое есть в постовой команде. А у Березина глаз наметан.
В Николаевске такая же казарма, как в Петровском. Кругом лес порублен, сделана засека. Стоит часовой, пушка, вышка… Снаружи все хорошо, а вот что внутри…
«Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183