Дали знать хозяину о крике пленника. Апраксин уже ожидал известия и приготовился. У него был натёрт мел на бумажке и подле лежал уголь, обточенный как следует. Мелом он выбелил себе лицо и вывел во всю ширину его углём соединённые вместе брови. От этой подмазки и выбелки получилось страшное видение. Особенно при слабом освещении насаженной на трость тоненькой свечки, которою как жезлом помахивал Апраксин, размалёванный и закутанный в кусок холста с ног до головы.
Представ в таком виде перед перетрусившим совсем Вейде, Апраксин глухим голосом спросил его:
- Душа заблудшая! Что требуется к твоему упокоению?.. По что стенаешь?..
- Та я рази умер? - совсем растерявшись, прошептал Адам Адамыч и невольно съёжился.
- В месте покаяния пребывавши… Попомни, зная дела твоя, осуждаемый на мучения…
- Помилюй, Коспоти!
- И прости мя за презорство, - подсказывает Апраксин.
- Присорьства прости…- машинально повторяет Вейде.
- Что я безвинного поносил у блудницы, превозносяся кичением.
- Китшени…- лепетал, не все удерживая в памяти, Вейде.
- И за то мучениям повинен, аще не заглажу с лихвою, - вещал за него Апраксин. - Предан будучи лютым демонам, иже гортань мою исполнят смолою горючею…
Язык Вейде лепетал невнятно от страха.
- Катоф… катоф.
- Балакирева удоволить по прошению и Апраксина, за отпущение вины моея, другом паче всех считати…
- Путу.
- Молись усерднее!.. Кара приближается! - грянул Апраксин сильнее и сильным движением трости погасил свечу.
В это время уже подползли двое людей Апраксина в шубах наизворот, наброшенных на голову. Они прижали к постели Вейде, и третий, поставив воронку в разжатый рот мычавшего страдальца, влил в него из сулеи крепкой водки так много, что Вейде одурел, обеспамятел и скоро заснул.
Прошло несколько часов, ещё пока он очнулся и от боли в голове начал стонать. На его стоны снова Апраксин подвязывает себе бороду, надевает дедовский белый кафтан, красный треух на голову, берет тонкую зелёную свечу и кадильницу; приказывает принести к спальне пленника кушанье, разрезанное мелко-намелко, и питьё сладкое с большим количеством спирта. Входит вдруг в спальню Вейде и начинает его уверять, что он его лечит от сумасшествия; что ему, как больному, не нужно говорить, а только употреблять яства и питьё, которое ему врач даёт.
Проголодавшийся Вейде отчасти под влиянием страха повинуется охотно. Апраксин даёт Вейде есть и пить. Его разбирает хмель очень быстро, и он засыпает крепче прежнего. Апраксин сонного Вейде перевозит в его дом и приказывает сказать, что он в обмороке найден.
Через день после попойки у Монсов очнулся наконец у себя Вейде.
Ему докладывают, что Андрей Матвеевич Апраксин, найдя его в обмороке, доставил домой и приезжал сам уже справляться о здоровье.
- Нитшего не помню… Да, ми били… вместе… кажется…
И перед мыслью Адама Адамыча прошли ещё раз представления смерти и явление волшебника… и успокоение после еды и питья. Все это сперва представлялось ему в бессвязных видениях, во сне, как ему казалось. Вслед за тем, однако, прокралось подозрение: «Неужели это сон, не более? И как я чавкал, работая, проголодавшись, челюстями… и как мне лилась в горло живительная влага, приятно утолявшая жажду совершенно и погружавшая в забвение? А может быть, и не все сон? Расспросить бы Апраксина», - подумал Вейде.
А Апраксин и сам тут как тут!
- Ну, каково тебе, Адам Адамыч, как очухался?
- Нитшево… Скверно во рту.
- Пройдёт… Подкрепиться надо.
- Я рано не принимаю пищи… В приказ Преобрашенский зъесшу, новобрантци поутшу и токта…
- А много у тебя новобранцев-то?
- Тостаточно, тафолна… Олюхи!..
- Вот возьми в капралы Балакирева - ему обузу учить спервоначалу отдашь.
- Какой Балакирев?
- А что Анна и Матрёна Ивановны просили, со мной вместях.
- А-а! Анна… Матрёна Ивановна… Снаю… Тавай, кте он?
- Здеся… Алёха, эй!
Явился Алёха и отбил чуфисы полковнику.
- Слюшить кочишь… учить нада темпи…
- Слушаю-с!.. Знаем эти самые темпы, мало-маля.
- А-а! и как ти толжен бить, егда натшальник пред фронтом станет и молвить «Слю-шай!»?
- Известно - надобно в струнке стоять, мушкет круто к плечу держать да слухать…
- Карашо!.. Ню, егда натшальник мольфит: «Слюшай! Заряжай ружьё!»?
- Тогды, известно, со плеча берёшь ружьё и заряжать принимаешься и, как изготовишь, ружьё паки на плечо положишь, уже без слова командирского…
- Карашо! Только снаишь… ответшай слова самая артикуль, ни полша… А егда повелевает официр: «На карауль!»?
- Я, государь, как твоя милость учит в Преображенском, не раз слухать хаживал и запомнил в точку ту ж команду: «Перед себя! Бери за дуло. Ставь перед себя. Отмыкай штык. Снимай. Клади в ножны. Опусти руку по мушкету. Мушкет перед себя. Мушкет на караул».
- Ню… а ештше последнее?
- «Мушкет перед себя: подвысь; на плечо».
- Так… И мушкет поворачивает умеешь?
- Всеединственно што палку…- прихвастнул Алёша, только видывавший его в руках солдат. - Как есть! - повторил он без уверенности.
- Карашо, карашо… Восмем себе! Прозиваешься?
- Алексей Гаврилов Балакирев, из дворян…
- Палакирев творанин… карош гренадир будет творанин… понатна тшилофек. А плохо понимать - палька кушай тафолно…
- Ну, к чему?.. - вступил в речь Апраксин. - Я потому по самому тебя, милостивец, и просил, что думаю, толк в парне есть… Сержантом сделаешь, верно, не умедливши… А что касается меха на кафтан твоей чести… Соболей сегодня пришлём - отпущу, и с лацканом…
- Прокурат ти, Андрей Матвеич… То, может, путит всатка?
- Какая там взятка? Не покривишь ты душой перед Богом и великим государем, коли мой Алёха взаправду исправен, и ты сам видишь, что дело знает.
- Карашо… Сержант так сержант… потом мошно… А утшить рекрюти мошет карпораль!
- А в сержанты перескочить не можно с первого году?
- Царь биль карпораль, поели барабантчик.
- Ну… Ин, Алёша, делать нече… потерпи и капралом побудь… коли иначе нельзя, вишь…
Балакирев склонил голову с почтением. И в капралы, понимал он, так добряк Адам Адамыч решил по словесному испытанью милостиво. Может, с мушкетом и не то бы сказал?
Самолюбие его ослепляло, но не настолько же, чтобы он, человек, не лишённый верного понятия о вещах, не понимал, что повторять запомнившиеся чужие слова или самому держать мушкет да им вертеть - не одно и то же. Сноровка нужна… да ещё какая. Поэтому, считая и капральство призрачным до записанья чином этим в список, Алёша на ухо шепнул Апраксину:
- Андрей Матвеич, добейся, государь, теперичка, чтоб Адам Адамыч писаря призвал и меня бы капралом повелел записать… Ближе будет к делу… этак.
Апраксин придавил ему легонько ногу в знак согласия и, помолчав, спросил:
- А как у вас, Адам Адамыч, делается в полках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230