- А когда пьян, тогда что?
- Тогда норовит куда ни есть скрыться… боится во хмелю разболтать лишнее… на три ключа запирается… и не найти его нигде, не достучаться… Может, греховным делом, коли бы пожар учинился, и сгореть…
Отпущен и этот - с тем же наказом.
Оставшись один, Павел Иваныч принялся писать все им услышанное от обойщиков. Все припомнил и внёс в записку, с именами говоривших и точными словами их.
Вечером в тот же день явился Ягужинский к Авдотье Ивановне и прочёл ей написанное утром.
- Распрекрасно… Вот-таки доехали парочку, - сказала она, выслушав чтение Павла Ивановича. - Как ты думаешь, если Самому подсунуть?
- Теперь?! Ничего… будь покойна… он чуть не бредит своей Катеринушкой… Не поверит… И она отопрётся, и тому беда, кто вздумает подсунуть… Нужно выждать время, когда проснётся в нём недоверчивость… когда прихворнется как-нибудь… злость нападёт… Исподволь… Смелого шута подпустить с загадками… выбравши удобное время, когда злость станет разбирать и ревность пробудится от двусмысленных намёков или полуслов загадочного смысла.
- Это уж мне предоставь, взъерошу я его как угодно!.. На стену полезет…
- Тогда умненько и отправить: в собственные руки… Может, как разберёт, и… подействует.
- Так я до времени у себя это хранить буду…
- Изволь, душа моя… Сказала ты, чтоб был гостинец приготовлен… вот я и постарался… Держи только ты обещанье теперь… смотри.
- Я ни в чём поперечки не сделаю, мой ангел, Павлушенька… На! Целуй!
И генеральша Чернышёва заплясала с бумагою в руке.
В Троицын день увидел Макаров, отправляясь в подмосковную обедать, секретаря розыскных дел канцелярии, отвесившего ему издали нижайший поклон.
Алексей Васильич приветливо поклонился да и вспомнил, что давно спросить хотел. Он и подозвал его, махнув рукою.
- Честь твоя, государь милостивый, все ли в добром здравии обретается?.. Давно не имел радости лицезрением насладиться. Заезжал эт-то, перед коронацией, как повеленье получил извет поглаже сготовить - не улучил тебя… в конторке… Потом уже письменное получил требование от вас - и послал, а ответом, сударик, только не почтены мы. А в этом деле ответец ваш куда как нужен, для очистки. Я уж извет перевёл на нонешний, на апрель, и задору особенного, впрямь сказать, нет; все гладко… а все же что ни на есть черкните для очистки.
- Экой, братец ты мой, случай какой!.. - начиная беспокоиться от слов секретаря, молвил Алексей Васильич. - Не шути так со мной… Как ответ?.. Я не получал от вас ещё… Хотел спросить, почему не шлёте… нужное… Ужли я, не читавши, бросил в ящик к себе?.. Быть не может! Ведь куверт бы бросился в глаза… Печать ваша приметная…
- Может, за недосугом, Алексей Васильич, запамятовать изволили… Всяко бывает. Не замедлите же…- И секретарь удалился.
Макаров остался озадачен. Ему прямо пришёл на ум Черкасов и его капканцы. И вкусный обед - не в обед пошёл, и не усидел до вечера, как сперва думал. Ещё засветло прискакал к себе - и прямо в контору. Стучал-стучал, кругом обошёл - ни души. Праздник, известно, великий. Наутро Духов день - опять праздник. Заперто. Нашёл сторожа. От шкафов ключей нет. Думал за Черкасовым послать - ещё хуже, явный повод ворогу дать почувствовать, что есть промах… А он может и не заприметить. Сердце заныло у дельца, и тоска напала; но скрепился. Обождал, никого не трогая, и этот праздничный день. Ходил только что твоя тёмная ночь; а ночью сна не было. Переждал до утра. Прибежал ранёхонько. Ворог уж тут. Почтение отдал, самое умилительное.
- Что поступило без меня? - спокойно спрашивает Макаров.
- Все, - говорит, - записано; извольте смотреть - вот бумаги; вот протокольная записка.
Пробегая её, натолкнулся как раз и на извет Алексей Васильич… видит - весь прописан, от слова до слова.
- Зачем же так… необычно… новые порядки заводишь?
- Я, - говорит, - подумал: этак скорее найдётся… неравно куда завалится бумага, по протокольной найти…
- Совсем мы так не делаем… Коему черту у нас воровать?.. Нас двое только и есть.
- Можно переписать протокольную… коли не любо так…- да и хихикнул таково ехидно.
Тут и понял Алексей Васильич, что ворог подцепил уже. Показал вид, что не замечает ничего. Кончил дело. Отобрал бумаги, что государю надо показать. Взял и извет туда вложил. Государя он не застал дома и отправился к Монсу.
- У меня домашний вор есть, - сказал он Вилиму Ивановичу после обычных приветствий, - и предателем, чего доброго, сделался. Все мне для улики ковыки подставляет. О вашем деле извет есть в розыскной. Сгладил секретарь вот как… но уж в руках у ворога был… как знать, что выйдет?.. Прочтите… надумайте, что ответить, коли спрос будет… Я дам резолюцию, что не стоит бредням значение придавать, а на всякий случай будьте осторожны… Егорке Столетову я тысячу раз говорил, что язык его погубит!.. Неймётся шельмецу… Его-то чего жалеть… Другим бы не досталось… Обыщи письма свои, Вилим Иваныч… Коли чего нет, так приструню я его… Отдаст; главное, знать бы верно?..
Монс переменился в лице. Просил не беспокоиться и, главное, не бояться так; покуда - пустяки.
- Я у себя припрячу лишнее… Да здесь ничего нет… все в Петербурге… Не надо только шуму поднимать.
Макаров согласился, что выжиданье в настоящем положении - самое лучшее. А Монс сам не утерпел, чтобы не сказать государыне.
Как выслушала она неожиданный доклад, так и грохнулась было, если бы не поддержал камергер да не подоспели прислужницы. К счастию, лекаря скоро нашли; кровь пустил он и в чувство привёл. Дали знать государю. Он не меньше, если не больше всех, поражён был внезапностью припадка и сильным потрясением организма только что коронованной подруги.
- Боже мой! Что-то будет с ней, бедной? - прослезясь, сказал государь, когда после нескольких слов с ним страдалица опять впала в слабость, похожую на дурноту.
Стоустая молва о болезни облетела в этот же день пировавшую ещё столицу. Авдотье Ивановне Чернышёвой в её убежище принёс весть о внезапном недуге государыни супруг.
- Пронюхали, значит, что шашни откроются! - не без злорадной улыбки заметила генеральша Чернышёва, выслушав от мужа поразившее всех известие.
Наступил октябрь месяц. Пётр I, недомогая в августе, весь почти сентябрь редко показывался, и то только на Неве, разъезжая в шлюпках под парусами. Но после сиденья в комнатах в усиленном тепле - для успешного леченья - стал государь чувствителен к холоду. Лихорадочное состояние почти не оставляло выздоравливавшего медленно государя; он сделался ещё более раздражительным и подозрительным. Окружавшие монарха поняли скоро, что остроты фигляров и шутников могут быть теперь особенно уместны для развлечения его величества. Вот и постарались на ассамблеях устраивать шутовские дивертисменты, вроде разговора пары шутов, перекидывавшихся друг с другом остротами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230