И Дуня, прижимаясь к нему, задорно зашептала:
– Ну-ну-ну, хватит! Ну почему ты такой глупенький? Ну, оставь меня; в хате будет много времени.
Они доехали. Хлеб сложили в ригу. Дуня распрягла волов, пустила их на пастбище и пошла носить с Мареком воду в баню, испытывая его:
– Рано утром вытопим баню и выпаримся. А сегодня умоемся только холодной водой. Но спину ты мне потрёшь, правда?
Но в бане она заперлась и, когда выходила вымывшись, шепнула ему:
– Теперь иди ты, помойся! А потом приходи в хату, я приготовлю тебе яичницу к ужину.
А когда Марек пришёл к ней, она поставила на стол яичницу, поджаренную с кусками солёного сала, откуда-то принесла подушку в голубой полосатой наволочке и положила её на полати.
– Сегодня я буду спать здесь под иконами и буду молиться, чтобы Бог простил мне грехи.
Она начала креститься перед иконами и бить земные поклоны, стукаясь лбом об пол. А Марек, когда ему это надоело, подошёл к ней и поднял её. Он сел с нею на лавку и посадил её к себе на колени. Она обняла его за шею и зашептала:
– Вот будет ярмарка, ты мне конфет купишь?
– Все тебе, душенька, куплю. Как только получу деньги из Австрии, конфет принесу тебе десять фунтов, – обещал Марек, стягивая с её плеч рубашку.
Но Дуня страшно испугалась, вырвалась из его рук и отскочила к самым дверям.
– Нельзя так, нельзя, ещё видно. А мне стыдно перед иконами. Нельзя, чтобы богородица на нас смотрела.
– Ну, Дуняша, уже почти темно, – взмолился Марек, – честное слово, я вот тебя едва вижу, а потом я пойду во двор и закрою ставни.
Он вышел и прикрыл их. А когда вернулся, на столе светилась небольшая закопчённая лампа, а Дуня опять крестилась перед иконами.
– Прости, господи, грехи мои!
– Но, Дуня, зачем огонь? – спросил он, прижимая её к себе, – Я потушу.
– Не надо, не надо тушить! – Дуня рванулась к лампе. – Я не хочу. Бог и во тьме видит, а я не хочу, чтобы богородица обо мне знала.
Марек в отчаянии сжал руки над головой.
– Ты сама не знаешь, чего хочешь!
И Дуня, подходя к нему, зашипела ему в лицо:
– Ну глупец, непроходимый дурак! Каждый сопляк у нас знает, что нужно делать, а ты солдат и ничего не знаешь… Ну, дурак, смотри же!
И, плача от злобы, она вскочила на полати, с ненавистью перевернула богородицу и Христа лицом к стене, стукнула по ним кулаком так, что с них посыпались пыль и паутина. С лавки она соскочила, бросилась на шею Мареку и победоносно крикнула:
– Ну, что же ты смотришь, глупец! Теперь они смотрят через стену на улицу, а мы за ними можем делать, что хотим!
И, падая на подушку, она увлекла за собой Марека и, обнимая его, шептала:
– Мой милый, дорогой, золотой австриячек!
На дворе уже было светло, но в глазах Марека ещё клубилась сладкая темнота, когда он шёл через двор, чтобы доспать на своём сене. Через некоторое время приехали Швейк и Звержина и расположились возле него. Они проспали до самого полудня, пока Дуня не пришла к ним и не начала их будить к обеду. Она погладила Марека по лицу и, видя удивлённый взгляд Швейка, сказала ему:
– Бедняжка – образованный! Устал, он белоручка и не привык к чёрной русской работе. Ну, пускай сегодня отдохнёт. К обеду у нас блинчики, и он с них наберётся сил.
После обеда все трое выстирали свои рубашки и пошли на улицу.
Мужики сидели в одном месте, а женщины в другом. Девчата клали друг дружке на колени головы и, разгребая волосы, пели песни, разговаривали и били в голове вшей и гнид.
Они пели своё любимое:
Ночкой тёмной я боюся,
Проводи меня, Маруся
Когда появились пленные, взгляды всех устремились на них. Все притихли, и только Дуня потихоньку что-то рассказывала. Она указала на Марека и сообщила:
– Они – все равно как наши мужики; они работают, курят, играют на гармонике, напиваются; и жён у них бьют. А он мальчик славный и умный. Все у них, как у наших. Только у них малюсенькие…
Дуня это сказала так, что у неё все лицо искривилось от удивления. Затем подняла мизинец левой руки и, показывая на его половинку, снова подтвердила:
– Такой вот малю-ю-юсенький!
И девчата вокруг неё разразились бурным, неподдельным смехом.
МЕДИЦИНА БАБКИ МАРФЫ
На другой день шёл дождь, и Трофим Иванович во вторник утром вывел своих рабочих в хлев, где зимой стоял скот. Он принёс лопаты и от одной плетёной стены начал из навоза вырубать куски в форме кирпича.
– Вот как, ребята, нужно рубить. Накладывайте их на воз, Наташа будет возить их за хату, а Дуня складывать в кучи.
– Ты будешь строить новую хату? – спросил его Марек. – Для чего это ты, хозяин, готовишь эти кирпичи?
Трофим Иванович объяснил, для чего служат кизяки, потом, видя, что его никто не понимает, он потащил Марека за собою в кухню и показал ему на печь:
– Вот для чего это надо! Это русский антрацит.
И тогда только была разъяснена загадка кирпичей, которые они видели, когда ехали по России.
За два дня они вычистили весь хлев, и хозяин был доволен. Дождь перестал, но было ещё холодно, так как дул свежий ветер, и Трофим Иванович решил веять пшеницу.
Из сарая вытащили веялку, поставили её на двор, и все поочерёдно вертели ручку. Звержина, хваставшийся своей силой, таскал мешки и складывал их, а остальные ссыпали зерно. Швейк все время отгонял вечно голодных поросят, которые в каждый момент готовы были забраться в ворох и сожрать пшеницу.
И все-таки из-за свиньи однажды произошло несчастье. Как-то в полдень свинья прогрызла мешок, который оставили у веялки, съела почти половину пшеницы, а когда Швейк погнался за ней, она подбила Звержину, который в это время нёс на плече другой полный мешок. Звержина упал через свинью, а мешок упал на неё. Свинья заорала, Звержина закричал. Свинья убежала, а Звержина сам встать уже не мог. При падении он почувствовал, что у него что-то хрустнуло в крестце. Его отнесли в сено в сарай, Трофим Иванович принёс икону, обнёс её с молитвой три раза вокруг Звержины и потом опять пошли работать, так как Трофим Иванович, положив к изголовью заболевшего икону, уверил его:
– Теперь ты на неё молись и к утру будешь здоров.
Но к вечеру, когда кончили работу, больному стало хуже; он стонал, не мог повернуться и молился так отчаянно, что Швейк счёл необходимым посоветовать ему:
– Она, эта святая, не знает, где у тебя болит. Марек, подымем его и покажем ей это самое место, чтобы она долго не искала.
Соединёнными силами они сунули ему икону под спину. Звержина уснул, но ночью разбудил Швейка:
– Дружище, вынь её, мне уже лучше. А то эта проклятая рама давит. У меня уже два раза от неё треснуло в крестце. Ну вот, теперь не болит.
Утром Трофим Иванович пришёл их будить, ощупал немного припухшую спину Звержины и удручённо сказал:
– Он больной, и свинья больная, – жалко, жалко. И нельзя было понять, кого ему жалко – пленного или свинью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99