Поэтому, когда совсем стемнело и я отпустил последнего пациента, ничего другого не оставалось, как заняться приведением в порядок своих записей о бурной деятельности зловещего желтого доктора. За этим занятием меня и застал телефонный звонок. Спрашивали Смита, и тут он не заставил приглашать себя дважды.
После довольно продолжительного разговора он вернулся в кабинет какой-то взвинченный и принялся расхаживать из угла в угол. Я сделал вид, что всецело поглощен своим делом, хотя украдкой пристально за ним наблюдал. Он яростно тянул себя за мочку левого уха, а выражение его лица свидетельствовало о крайней степени замешательства. В конце концов он взорвался:
— Я брошу все это дело, Петри! Либо я слишком стар, чтобы бороться на равных с таким противником, как Фу Манчи, либо просто с годами сильно поглупел. По-моему, я потерял способность мыслить ясно и последовательно. Ведь для нашего доктора это убийство, — если взять его, как оно есть, — несвойственная ему неловкость. В нем чувствуется некая незавершенность. Этому могут быть два объяснения: либо он тоже утратил свои прежние способности, либо ему помешали.
— Помешали?
— Петри, я опираюсь на факты, — Смит оперся обеими руками на мой стол и, пригнувшись, пристально посмотрел мне в глаза. — Разве похоже на Фу Манчи прибегать к убийству таким изощренным способом, используя для этого одного из своих главных агентов, и все ради чего?
— Но мы не нашли змеи…
— Неужели ты сомневаешься, что Карамани ее подложила?
— Да, Карамани была у Слаттена в вечер его убийства, но ни один суд присяжных не признает ее виновной.
Смит возобновил свое вышагивание по комнате.
— Петри, вы для меня необыкновенно полезны, — заметил Смит наконец, не без сарказма в голосе, — полезны в качестве адвоката обвиняемых мною; вы все время предостерегаете меня от печальных последствий моих ошибок и предрассудков. И все же я буду настаивать, что наше присутствие прошлой ночью в доме Слаттена помешало Фу Манчи завершить это предприятие таким образом, как он было задумано.
— Почему вы так думаете?
— Веймаут заставил меня так думать. Он только что звонил из Скотланд-Ярда. Констебль, которого оставили дежурить в доме убитого, рапортовал, что менее часа назад была предпринята попытка проникнуть в него с улицы.
— Вот как?
— А, так вас это заинтересовало? Я думаю, что это обстоятельство кое на что проливает свет.
— Полицейский видел этого человека?
— Нет, он только слышал его. Кто-то пытался влезть через окно ванной комнаты, добраться до которого, скажу я вам, может только опытный скалолаз.
— Судя по всему, попытка успехом не увенчалась?
— Нет, помешал констебль Но он не только не поймал «альпиниста», он не сумел даже разглядеть, кто это был.
Некоторое время мы молчали.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я.
— Я думаю, что мы должны втайне от слуг Фу Манчи устроить засаду в доме Слаттена и ждать день, неделю — сколько потребуется — до тех пор, пока они не повторят свою попытку. Совершенно ясно, что мы с тобой, Петри, проглядели нечто такое, что обусловливало это убийство. Короче, либо случайно, либо благодаря нашей сверхбдительности, либо из-за непродуманного плана действий всегда чисто работавший Фу Манчи подарил нам что-то вроде ключа к одной из своих тайн.
ГЛАВА X
«АЛЬПИНИСТ» ВОЗВРАЩАЕТСЯ
В полной темноте мы проникли в прихожую Слаттена, оттуда в кабинет, который, по мысли Смита, должен быть главной ареной боевых действий. Мы достигли его без всяких приключений, и я тут же разместился в кресле, в котором еще недавно сидела Карамани. Найланд встал около распахнутой двери.
Итак, мы взяли на себя роль привидений в доме убитого. В доме, который лишь несколько часов назад покинуло тело его хозяина. Впрочем, раньше я уже участвовал в подобном ночном бдении. Тогда мы с Найландом и еще одним крепким парнем поджидали штатных убийц из команды Фу Манчи.
Как известно, в темноте у человека обостряется слух, и звуки, которых при свете он просто не замечает, буквально лавиной обрушиваются на него, натягивая и без того напряженные нервы. Но среди всех самым пугающим мне показался, как ни странно, самый безобидный — тиканье часов на каминной полке. Я подумал, что точно такое же «тик-так, тик-так» равнодушно отсчитывало последние секунды жизни Абела Слаттена и все так же продолжалось, когда он уже лежал на пороге собственного дома остывающим трупом.
Когда я более или менее привык к темноте, то поймал себя на том, что сижу, уставившись в конторский стул Слаттена, будто в ожидании, что вот сейчас войдет его хозяин и усядется поудобнее. На бюро я заметил маленькую статуэтку китайского Будды, чья золотая шапочка мне напомнила золотой зуб покойного.
В доме что-то все время поскрипывало, потрескивало и напоминало крадущиеся шаги, однако Найланд не выказывал никаких признаков беспокойства, и я понимал, что это лишь игра моего воспаленного воображения. Через открытое, забранное жалюзи окно за моей спиной я слышал слабый шелест листвы. И мне чудился в нем свистящий шепот: «Фу Манчи… Фу Манчи… Фу Манчи…»
Так изнурительно тянулась ночь. Вдруг часы пробили час, и от этого звука я чуть не выпрыгнул из кресла, до такой степени были напряжены мои нервы. А вот Смит стоял, как каменное изваяние. Он умел владеть собой и, когда надо, безжалостно подавлять свой бурный темперамент. Порой казалось, что он обладает каким-то врожденным иммунитетом против всего того, что может внушить человеку страх. Он обладал способностью сохранять ледяное спокойствие посреди всеобщей паники. Но когда опасность проходила, он буквально падал от нервного истощения.
«Тик-так, тик-так» — продолжали отмеривать время часы, но биение моего сердца, казалось, их заглушало. Чтобы успокоиться, я стал считать «тики» и «таки»: один, два, три, четыре, пять… Досчитал до сотни, другой, третьей…
И вдруг в ставший уже привычным шумовой фон ночного дома врезался новый, сразу привлекший к себе внимание звук. Он донесся откуда-то сверху, из-под самой крыши. Там раздавался скрип, в общем-то очень знакомый для уха, но я затруднялся представить, каково может быть его происхождение. Затем послышался очень мягкий, как будто через подушку, удар. И снова все смолкло.
Мой мозг лихорадочно заработал. Верхняя площадка дома освещалась днем через застекленный люк в полу чердака. Строго на ним в черепичной крыше был оборудован, по-видимому, точно такой же фонарь.
Таким образом, развивал я свою мысль, если… Но тут еще один неожиданный звук прервал мою кипучую умственную деятельность.
Тут уж не могло быть сомнений: некто открывал застекленный люк над лестничной площадкой верхнего этажа, делая это чрезвычайно медленно, осторожно и почти неслышно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
После довольно продолжительного разговора он вернулся в кабинет какой-то взвинченный и принялся расхаживать из угла в угол. Я сделал вид, что всецело поглощен своим делом, хотя украдкой пристально за ним наблюдал. Он яростно тянул себя за мочку левого уха, а выражение его лица свидетельствовало о крайней степени замешательства. В конце концов он взорвался:
— Я брошу все это дело, Петри! Либо я слишком стар, чтобы бороться на равных с таким противником, как Фу Манчи, либо просто с годами сильно поглупел. По-моему, я потерял способность мыслить ясно и последовательно. Ведь для нашего доктора это убийство, — если взять его, как оно есть, — несвойственная ему неловкость. В нем чувствуется некая незавершенность. Этому могут быть два объяснения: либо он тоже утратил свои прежние способности, либо ему помешали.
— Помешали?
— Петри, я опираюсь на факты, — Смит оперся обеими руками на мой стол и, пригнувшись, пристально посмотрел мне в глаза. — Разве похоже на Фу Манчи прибегать к убийству таким изощренным способом, используя для этого одного из своих главных агентов, и все ради чего?
— Но мы не нашли змеи…
— Неужели ты сомневаешься, что Карамани ее подложила?
— Да, Карамани была у Слаттена в вечер его убийства, но ни один суд присяжных не признает ее виновной.
Смит возобновил свое вышагивание по комнате.
— Петри, вы для меня необыкновенно полезны, — заметил Смит наконец, не без сарказма в голосе, — полезны в качестве адвоката обвиняемых мною; вы все время предостерегаете меня от печальных последствий моих ошибок и предрассудков. И все же я буду настаивать, что наше присутствие прошлой ночью в доме Слаттена помешало Фу Манчи завершить это предприятие таким образом, как он было задумано.
— Почему вы так думаете?
— Веймаут заставил меня так думать. Он только что звонил из Скотланд-Ярда. Констебль, которого оставили дежурить в доме убитого, рапортовал, что менее часа назад была предпринята попытка проникнуть в него с улицы.
— Вот как?
— А, так вас это заинтересовало? Я думаю, что это обстоятельство кое на что проливает свет.
— Полицейский видел этого человека?
— Нет, он только слышал его. Кто-то пытался влезть через окно ванной комнаты, добраться до которого, скажу я вам, может только опытный скалолаз.
— Судя по всему, попытка успехом не увенчалась?
— Нет, помешал констебль Но он не только не поймал «альпиниста», он не сумел даже разглядеть, кто это был.
Некоторое время мы молчали.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я.
— Я думаю, что мы должны втайне от слуг Фу Манчи устроить засаду в доме Слаттена и ждать день, неделю — сколько потребуется — до тех пор, пока они не повторят свою попытку. Совершенно ясно, что мы с тобой, Петри, проглядели нечто такое, что обусловливало это убийство. Короче, либо случайно, либо благодаря нашей сверхбдительности, либо из-за непродуманного плана действий всегда чисто работавший Фу Манчи подарил нам что-то вроде ключа к одной из своих тайн.
ГЛАВА X
«АЛЬПИНИСТ» ВОЗВРАЩАЕТСЯ
В полной темноте мы проникли в прихожую Слаттена, оттуда в кабинет, который, по мысли Смита, должен быть главной ареной боевых действий. Мы достигли его без всяких приключений, и я тут же разместился в кресле, в котором еще недавно сидела Карамани. Найланд встал около распахнутой двери.
Итак, мы взяли на себя роль привидений в доме убитого. В доме, который лишь несколько часов назад покинуло тело его хозяина. Впрочем, раньше я уже участвовал в подобном ночном бдении. Тогда мы с Найландом и еще одним крепким парнем поджидали штатных убийц из команды Фу Манчи.
Как известно, в темноте у человека обостряется слух, и звуки, которых при свете он просто не замечает, буквально лавиной обрушиваются на него, натягивая и без того напряженные нервы. Но среди всех самым пугающим мне показался, как ни странно, самый безобидный — тиканье часов на каминной полке. Я подумал, что точно такое же «тик-так, тик-так» равнодушно отсчитывало последние секунды жизни Абела Слаттена и все так же продолжалось, когда он уже лежал на пороге собственного дома остывающим трупом.
Когда я более или менее привык к темноте, то поймал себя на том, что сижу, уставившись в конторский стул Слаттена, будто в ожидании, что вот сейчас войдет его хозяин и усядется поудобнее. На бюро я заметил маленькую статуэтку китайского Будды, чья золотая шапочка мне напомнила золотой зуб покойного.
В доме что-то все время поскрипывало, потрескивало и напоминало крадущиеся шаги, однако Найланд не выказывал никаких признаков беспокойства, и я понимал, что это лишь игра моего воспаленного воображения. Через открытое, забранное жалюзи окно за моей спиной я слышал слабый шелест листвы. И мне чудился в нем свистящий шепот: «Фу Манчи… Фу Манчи… Фу Манчи…»
Так изнурительно тянулась ночь. Вдруг часы пробили час, и от этого звука я чуть не выпрыгнул из кресла, до такой степени были напряжены мои нервы. А вот Смит стоял, как каменное изваяние. Он умел владеть собой и, когда надо, безжалостно подавлять свой бурный темперамент. Порой казалось, что он обладает каким-то врожденным иммунитетом против всего того, что может внушить человеку страх. Он обладал способностью сохранять ледяное спокойствие посреди всеобщей паники. Но когда опасность проходила, он буквально падал от нервного истощения.
«Тик-так, тик-так» — продолжали отмеривать время часы, но биение моего сердца, казалось, их заглушало. Чтобы успокоиться, я стал считать «тики» и «таки»: один, два, три, четыре, пять… Досчитал до сотни, другой, третьей…
И вдруг в ставший уже привычным шумовой фон ночного дома врезался новый, сразу привлекший к себе внимание звук. Он донесся откуда-то сверху, из-под самой крыши. Там раздавался скрип, в общем-то очень знакомый для уха, но я затруднялся представить, каково может быть его происхождение. Затем послышался очень мягкий, как будто через подушку, удар. И снова все смолкло.
Мой мозг лихорадочно заработал. Верхняя площадка дома освещалась днем через застекленный люк в полу чердака. Строго на ним в черепичной крыше был оборудован, по-видимому, точно такой же фонарь.
Таким образом, развивал я свою мысль, если… Но тут еще один неожиданный звук прервал мою кипучую умственную деятельность.
Тут уж не могло быть сомнений: некто открывал застекленный люк над лестничной площадкой верхнего этажа, делая это чрезвычайно медленно, осторожно и почти неслышно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59