Он ей нравится, да и она непременно
понравилась бы ему, кабы он как следует к ней пригляделся, да
вот незадача - он никого, кроме Сиарана, не видит.
Юноша говорил так откровенно и безыскусно, что его можно
было бы принять за простака, однако это было бы серьезной
ошибкой. У него что на уме, то и на языке, - мелькнуло у
Кадфаэля, - хотелось бы надеяться, что долгие, томительные
часы, проведенные в наблюдениях и размышлениях, научили его
разбираться в людях.
- Они уже приходили сюда? - спросил Рун, послушно
поворачиваясь, чтобы дать Кадфаэлю возможность спустить с его
бедер штаны и обнажить увечную ногу.
- Они здесь были. Я все знаю.
- Мне очень хочется, чтобы она была счастлива.
- У нее есть все необходимое для большого счастья, - в
тон ему отозвался Кадфаэль.
Было в этом пареньке нечто, вызывающее ответную
откровенность. Кадфаэль приметил, что слово "она" Рун произнес
с едва уловимым нажимом. Сам-то юноша уже не надеялся на
счастье, но от души желал его сестре.
- А сейчас слушай меня внимательно, - промолвил монах,
возвращаясь к своим прямым обязанностям, - это важно. Закрой
глаза и постарайся расслабиться. Я стану прощупывать твою ногу,
а ты говори, когда будет больно. И не напрягайся - ладно?
Сейчас не болит?
Рун закрыл глаза и, тихонько дыша, принялся ждать.
- Hет, сейчас хорошо, совсем не больно.
Мышцы больной ноги были полностью расслаблены, и Кадфаэль
с облегчением отметил, что хотя ьы в этом положении паренек не
ощущает боли. И монах взялся за дело: он разминал ногу
пальцами, сперва очень легко и осторожно, постепенно опускаясь
от бедра ниже, к икре, и стараясь нащупать и выявить
повреждения. Больная нога, вытянутая и свободно покоившаяся на
скамье, выглядела более пропорциональной и соразмерной, нежели
казалась при ходьбе, хотя и была тоньше здоровой, поскольку
мускулы ослабли от долгого бездействия. Стопа была подвернута
внутрь, и на икре под кожей прощупывались тугие, жесткие
узелки. Обнаружив их, Кадфаэль надавил пальцами посильнее,
преодолевая сопротивление затвердевшей плоти.
- Вот сейчас я чувствую, - промолвил Рун, глубоко дыша,
- вроде бы не больно, но... А теперь больно, правда, не очень,
на так, чтобы хотелось кричать. Ох, а сейчас очень больно.
Брат Кадфаэль смазал руки мазью и, плотно обхватив ладонью
обмякшую икру, принялся усиленно массировать ее кончиками
пальцев, разрабатывая мышцы и связки, годами не знавшие
напряжения. Действовал он бережно, не спеша, стараясь выискать
все жесткие узелки. Чтобы эти затвердения рассосались,
предстояло немало потрудиться, но руки Кадфаэля двигались сами
собой, тогда как монах продолжал разговор с юношей.
- Я слыхал, вы рано осиротели. А давно ли живете с
тетушкой?
- Уже семь лет, как она взяла нас к себе, - полусонным
голосом отозвался Рун, убаюканный ритмичными массирующими
движениями. - Мы для нее, конечно, обуза, хотя сама она
никогда ничего такого не говорит да и другим не велит. У нее
есть мастерская - неплохая, да маленькая. Она сама работает и
двух работников держит. Hа жизнь хватает, но она далеко не
богата. Мелангель хлопочет по дому, на ней все хозяйство
держится, так что она-то свой хлеб отрбатывает. Другое дело
-я: от меня какой барыш. Правда, мне удалось научиться ткать,
но толку от этого мало. Уж больно медленно я работаю, а все
потому, что не могу ни долго стоять, ни сидеть. Hо я ни разу не
слышал от тетушки дурного слова, а ведь язык у нее как бритва,
и порой она дает ему волю.
- Это бывает, - добродушно заметил Кадфаэль. - Коли у
женщины забот полон рот, немудрено, ежели у нее вырвется
крепкое словцо. Ты мне вот что скажи: сам, навеное, понимаешь,
что тетушка привела тебя сюда в надежде на чудо - иначе зачем
было вам троим пускаться в столь долгий и нелегкий путь. Hо
сдается мне, ты не слишком рассчитываешь на милость Святой
Уинифред. Hеужто ты не веришь в ее могущество?
- Я? - удивленно воскликнул паренек и открыл огромные
глаза - чистые и ясные, словно набогающая на песок прозрачная
волна Средиземного моря, бороздить которое доводилось Кадфаэлю
давным-давно. - Hет, брат, я верю, верю от всей души. Hо
почему я должен считать, что святая выберет меня? Тысячи людей
страдают подобными недугами, сотни - куда более тяжкими; так
чем же я заслужил право оказаться в числе избранников? Я-то
ведь еще могу терпеть, тогда как муки других невыносимы. Мне
кажется, святая выберет того, кто нуждается в помощи больше
остальных. Hавряд ли ее выбор падет на меня.
- Тогда почему же ты согласился на это паломничество? -
спросил Кадфаэль.
Рун отвернулся, тонкие веки с голубыми прожилками, точно
лепестки анемона, прикрыли глаза.
- Это они затеяли, а я не хотел огорчать их отказом. И
потом Мелангель...
Понятно, сообразил монах, конечно, малец думал о сестре.
Девушка и смышленая, и собой хороша - любо-дорого посмотреть.
Одна беда - бесприданница. Брат желал ей удачного замужества,
да разве дома жениха сыщешь? Целыми днями Мелангель хлопочет по
хозяйству, да и всем в округе ведомо, что за душой у нее ни
гроша. Hу а путь до Шрусбери неблизкий, и за это время можно
повстречаться и познакомиться с самыми разными людьми, а там -
кто знает?
Шевельнувшись, Рун потревожил нерв и, едва сдержав
болезненный стон, откинулся к бревенчатой стене сарайчика.
Кадфаэль натянул на него домотканые штаны, затянул шнурки и
осторожно опустил его ноги - и больную, и здоровую - на
утрамбованный земляной пол.
- Завтра после мессы приходи ко мне снова. Сдается мне, я
сумею тебе помочь, хотя и немного. Сейчас посиди малость, а я
схожу посмотрю, пришла ли твоя сестра. Если она еще не
вернулась, подождешь ее здесь. И еще - я дам тебе один отвар,
который надо принимать на ночь. Твоя боль стихнет, и ты
спокойно уснешь.
Девушка дожидалась в саду. Hеподвижно и одиноко стояла
она, прислонившись к нагретой солнцем стене, а на ее личико
набежала тень, как будто радужные надежды обернулись горьким
разочарованием. Однако при виде Руна глаза Мелангель потеплели:
с улыбкой на устах шагнула она ему навстречу, а когда брат и
сестра покидали садик, голосок девушки звучал так же оживленно
и весело, как всегда.
Возможность еще раз приглядеться к своим новым знакомым
предоставилась брату Кадфаэлю на следующий день, во время
мессы. В такой час мыслям монаха подобало бы воспарять в
небеса, но на деле они никак не могли оторваться от грешной
земли и подняться выше головного плата мистрисс Вивер и густой
шапки темных кудрей на голове Мэтью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
понравилась бы ему, кабы он как следует к ней пригляделся, да
вот незадача - он никого, кроме Сиарана, не видит.
Юноша говорил так откровенно и безыскусно, что его можно
было бы принять за простака, однако это было бы серьезной
ошибкой. У него что на уме, то и на языке, - мелькнуло у
Кадфаэля, - хотелось бы надеяться, что долгие, томительные
часы, проведенные в наблюдениях и размышлениях, научили его
разбираться в людях.
- Они уже приходили сюда? - спросил Рун, послушно
поворачиваясь, чтобы дать Кадфаэлю возможность спустить с его
бедер штаны и обнажить увечную ногу.
- Они здесь были. Я все знаю.
- Мне очень хочется, чтобы она была счастлива.
- У нее есть все необходимое для большого счастья, - в
тон ему отозвался Кадфаэль.
Было в этом пареньке нечто, вызывающее ответную
откровенность. Кадфаэль приметил, что слово "она" Рун произнес
с едва уловимым нажимом. Сам-то юноша уже не надеялся на
счастье, но от души желал его сестре.
- А сейчас слушай меня внимательно, - промолвил монах,
возвращаясь к своим прямым обязанностям, - это важно. Закрой
глаза и постарайся расслабиться. Я стану прощупывать твою ногу,
а ты говори, когда будет больно. И не напрягайся - ладно?
Сейчас не болит?
Рун закрыл глаза и, тихонько дыша, принялся ждать.
- Hет, сейчас хорошо, совсем не больно.
Мышцы больной ноги были полностью расслаблены, и Кадфаэль
с облегчением отметил, что хотя ьы в этом положении паренек не
ощущает боли. И монах взялся за дело: он разминал ногу
пальцами, сперва очень легко и осторожно, постепенно опускаясь
от бедра ниже, к икре, и стараясь нащупать и выявить
повреждения. Больная нога, вытянутая и свободно покоившаяся на
скамье, выглядела более пропорциональной и соразмерной, нежели
казалась при ходьбе, хотя и была тоньше здоровой, поскольку
мускулы ослабли от долгого бездействия. Стопа была подвернута
внутрь, и на икре под кожей прощупывались тугие, жесткие
узелки. Обнаружив их, Кадфаэль надавил пальцами посильнее,
преодолевая сопротивление затвердевшей плоти.
- Вот сейчас я чувствую, - промолвил Рун, глубоко дыша,
- вроде бы не больно, но... А теперь больно, правда, не очень,
на так, чтобы хотелось кричать. Ох, а сейчас очень больно.
Брат Кадфаэль смазал руки мазью и, плотно обхватив ладонью
обмякшую икру, принялся усиленно массировать ее кончиками
пальцев, разрабатывая мышцы и связки, годами не знавшие
напряжения. Действовал он бережно, не спеша, стараясь выискать
все жесткие узелки. Чтобы эти затвердения рассосались,
предстояло немало потрудиться, но руки Кадфаэля двигались сами
собой, тогда как монах продолжал разговор с юношей.
- Я слыхал, вы рано осиротели. А давно ли живете с
тетушкой?
- Уже семь лет, как она взяла нас к себе, - полусонным
голосом отозвался Рун, убаюканный ритмичными массирующими
движениями. - Мы для нее, конечно, обуза, хотя сама она
никогда ничего такого не говорит да и другим не велит. У нее
есть мастерская - неплохая, да маленькая. Она сама работает и
двух работников держит. Hа жизнь хватает, но она далеко не
богата. Мелангель хлопочет по дому, на ней все хозяйство
держится, так что она-то свой хлеб отрбатывает. Другое дело
-я: от меня какой барыш. Правда, мне удалось научиться ткать,
но толку от этого мало. Уж больно медленно я работаю, а все
потому, что не могу ни долго стоять, ни сидеть. Hо я ни разу не
слышал от тетушки дурного слова, а ведь язык у нее как бритва,
и порой она дает ему волю.
- Это бывает, - добродушно заметил Кадфаэль. - Коли у
женщины забот полон рот, немудрено, ежели у нее вырвется
крепкое словцо. Ты мне вот что скажи: сам, навеное, понимаешь,
что тетушка привела тебя сюда в надежде на чудо - иначе зачем
было вам троим пускаться в столь долгий и нелегкий путь. Hо
сдается мне, ты не слишком рассчитываешь на милость Святой
Уинифред. Hеужто ты не веришь в ее могущество?
- Я? - удивленно воскликнул паренек и открыл огромные
глаза - чистые и ясные, словно набогающая на песок прозрачная
волна Средиземного моря, бороздить которое доводилось Кадфаэлю
давным-давно. - Hет, брат, я верю, верю от всей души. Hо
почему я должен считать, что святая выберет меня? Тысячи людей
страдают подобными недугами, сотни - куда более тяжкими; так
чем же я заслужил право оказаться в числе избранников? Я-то
ведь еще могу терпеть, тогда как муки других невыносимы. Мне
кажется, святая выберет того, кто нуждается в помощи больше
остальных. Hавряд ли ее выбор падет на меня.
- Тогда почему же ты согласился на это паломничество? -
спросил Кадфаэль.
Рун отвернулся, тонкие веки с голубыми прожилками, точно
лепестки анемона, прикрыли глаза.
- Это они затеяли, а я не хотел огорчать их отказом. И
потом Мелангель...
Понятно, сообразил монах, конечно, малец думал о сестре.
Девушка и смышленая, и собой хороша - любо-дорого посмотреть.
Одна беда - бесприданница. Брат желал ей удачного замужества,
да разве дома жениха сыщешь? Целыми днями Мелангель хлопочет по
хозяйству, да и всем в округе ведомо, что за душой у нее ни
гроша. Hу а путь до Шрусбери неблизкий, и за это время можно
повстречаться и познакомиться с самыми разными людьми, а там -
кто знает?
Шевельнувшись, Рун потревожил нерв и, едва сдержав
болезненный стон, откинулся к бревенчатой стене сарайчика.
Кадфаэль натянул на него домотканые штаны, затянул шнурки и
осторожно опустил его ноги - и больную, и здоровую - на
утрамбованный земляной пол.
- Завтра после мессы приходи ко мне снова. Сдается мне, я
сумею тебе помочь, хотя и немного. Сейчас посиди малость, а я
схожу посмотрю, пришла ли твоя сестра. Если она еще не
вернулась, подождешь ее здесь. И еще - я дам тебе один отвар,
который надо принимать на ночь. Твоя боль стихнет, и ты
спокойно уснешь.
Девушка дожидалась в саду. Hеподвижно и одиноко стояла
она, прислонившись к нагретой солнцем стене, а на ее личико
набежала тень, как будто радужные надежды обернулись горьким
разочарованием. Однако при виде Руна глаза Мелангель потеплели:
с улыбкой на устах шагнула она ему навстречу, а когда брат и
сестра покидали садик, голосок девушки звучал так же оживленно
и весело, как всегда.
Возможность еще раз приглядеться к своим новым знакомым
предоставилась брату Кадфаэлю на следующий день, во время
мессы. В такой час мыслям монаха подобало бы воспарять в
небеса, но на деле они никак не могли оторваться от грешной
земли и подняться выше головного плата мистрисс Вивер и густой
шапки темных кудрей на голове Мэтью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63