Почти все обитатели
странноприимного дома - как люди благородного сословия,
занимавшие отдельные покои, так и простолюдины,
довольствующиеся общими спальнями, - в церковь пришли в лучших
своих нарядах. Мистрисс Вивер, ловившая каждое слово службы, то
и дело тыкала Мелангель в бок, ибо племянница, вместо того
чтобы смотреть на алтарь, время от времени оборачивалась и
бросала взгляд на Мэтью. Видно, молодой человек крепко ей
понравился, а может статься, она уже отдала ему свое сердце.
Сам же Мэтью стоял вплотную с Сиараном, правда, по меньшей мере
дважды за время службы он огядывался по сторонам, и его
задумчивый взгляд оба раза останавливался на Мелангель.
Выражение лица молодого человека оставалось неизменным, но в
тот единственный раз, когда глаза их вдруг встретились, он
резко отвернулся в сторону. От брата Кадфаэля и это не
укрылось.
"Эге, - смекнул монах, - похоже, этот малый полон
решимости выполнить свое обещание, и никакая девица не помешает
ему проводить друга до конечной цели его паломничества - в
Абердарон".
К тому времени Сиарана в обители знали все. Он не делал
тайны из своего обета и охотно, с подобающим смирением
рассказывал о себе. Дело было так: он готовился к рукоположению
и уже удостоился сана протодиакона, но священником тать так и
не успел и теперь уже не сможет. Брат Жером, кого хлебом не
корми, а дай повертеться возле тех, кто слывет особо набожным и
благочестивым, прицепился к Сиарану как репей и, без труда
вытянув из него всю историю, взахлеб пересказывал ее всем и
каждому - были бы желающие послушать. В итоге рассказ о
поразившем Сиарана смертельном недуге, его покаянном обете и
паломничестве в Абердарон стал известен решительно всем.
Молодой паломник сделался заметной фигурой, ибо его неколебимая
суровость по отношению к себе производила сильное впечатление.
Брат Жером был убежден, что присутствие столь примечательного
гостя послужит на пользу обитли. Так или иначе, худощавое,
выразительное лицо с горящими под падавшими на лоб каштановыми
кудрями глазами говорило о пылкой, страстной натуре и неизменно
привлекало к себе внимание.
Рун не мог преклонить колени, но всю службу - что
наверняка далось ему нелегко - простоял на костылях, не сводя
своих ясных огромных глаз с алтаря. День выдался солнечный,
безоблачный, яркие лучи полуденного солнца, падая сквозь узкие
окна, гасли, многократно отражаясь от каменных стен. В этом
мягком, призрачном свете Кадфаэль отчетливо разглядел лицо Руна
и залюбовался его тонкими, как у девушки, чертами, исполненными
ангельской чистоты и целомудрия, в сияющем обрамлении светлых
кудрей. Юноша был прекрасен. Стоило ли удивляться тому, что
женщина, не имевшая собственного сына, пестовала его как
родного и готова была забросить привычные дела и пуститься в
нелегкое путешествие ради смутной надежды на чудесное
исцеление. Как монах ни старался, ему не удавалось
сосредоточиться на молитве, и, в конце концов, сдавшись, он
позволил своему взгляду скользить по склоненным головам
молящихся, тесной толпой заполнивших неф просторной
монастырской церкви. Церковные празднества во многом подобны
ярмаркам и зачастую, наряду с паломниками, привлекают праздных
зевак, мелких воришек, продавцов сомнительных реликвий,
снадобий и лакомств, предсказателей судьбы, завзятых игроков и
прочих мошенников и проходимцев всех мастей. Причем некоторые
из них на вид вполне почтенные люди, а обделывать свои делишки
предпочитают не на рынке и в таверне, а в самой святой обители.
Hе лишне, пожалуй, и в церкви как следует приглядеться к
новоприбывшим, как наверняка приглядываются к ним на постоялых
дворах сержанты Хью Берингара. Лучше предотвраить неприятности,
чем потом их расхлебывать.
В целом собравшиеся в храме выглядели так, как подобает
добрым христианам, пришедшим к мессе. Однако среди них было
несколько человек, которые заслуживали особого внимания. трое
ничем на первый взгляд не примечательных мастеровых прибыли в
Шрусбери поодиночке, один за другим, до сей поры, по всей
видимости, не встречались и познакомились уже в обители, у всех
на виду: портной Уолтер Бэгот, перчаточник Джон Шур и коновал
Уильям Хейлз. Почему бы честным ремесленникам и не выбраться на
праздник, коль скоро представился случай выкроить на это
денек-другой? Однако от наметанного глаза Кадфаэля не укрылось,
что ногти на молитвенно-сложенных руках портного слишком уж
длинны да ухожены - с такими не больно-то сподручно орудовать
иголкой. Монах внимательно оглядел лица гостей. У перчаточника
лицо было круглое, полное и лоснящееся, словно он смазал его
тем же маслом, каким аводил глянец на свой товар, у портного -
худощавое, со впалыми щеками, постное и унылое, а у плотного
загорелого коновала - открытое и добродушное, ни дать ни
взять, воплощение честност и простодушия.
Может, они и впрямь те, за кого себя выдают, но до поры до
времени Хью стоит держать ухо востро, да и владельцам таверн в
городе и предместье надобно роявлять осмотрительность, ибо тем,
кто привечает у себя всякого рода проходимцев, не миновать
неприятностей и для себя, и для своих посетителей.
Выйдя после мессы из церкви, Кадфаэль в глубокой
задумчивости направился в свой садик, где его уже дожидался
Рун.
Паренек сидел на лавке, безропотно позволяя Кадфаэлю
проделывать все необходимые манипуляции. Он почтительно
поприветствовал монаха при встрече, но больше не промолвил ни
слова. Руки Кадфаэля, разминавшие мышцы и сухожилия, навевали
на юношу дрему, несмотря на то, что порой, нажимая особенно
сильно, монах причинял ему боль. Рун откинул голову к
бревенчатой стене, веки его начали слипаться, и наконец он
закрыл глаза. По тому, как плотно паренек сжимал губы, было
ясно, что он не спит. Приметил Кадфаэль и бледность на его
лице, и темные круги под глазами.
- Скажи-ка, дружок, ты принимал на ночь отвар, который я
тебе дал? - спросил монах, догадываясь, каков будет ответ.
- Hет, - отозвался Рун и с опаской, ожидая упрека,
открыл глаза.
- А почему?
- Сам не знаю. Я вдруг почувствовал, что в этом нет
нужды. Я был счастлив, - промолвил Рун и вновь закрыл глаза,
очевидно, задумавшись о том, как поточнее объяснить свое
состояние. - Я молился, брат. Hе подумай, что я усомнился в
могуществе святой, - просто мне показалось, что я не должен
даже просить ее об исцелении, даже желать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
странноприимного дома - как люди благородного сословия,
занимавшие отдельные покои, так и простолюдины,
довольствующиеся общими спальнями, - в церковь пришли в лучших
своих нарядах. Мистрисс Вивер, ловившая каждое слово службы, то
и дело тыкала Мелангель в бок, ибо племянница, вместо того
чтобы смотреть на алтарь, время от времени оборачивалась и
бросала взгляд на Мэтью. Видно, молодой человек крепко ей
понравился, а может статься, она уже отдала ему свое сердце.
Сам же Мэтью стоял вплотную с Сиараном, правда, по меньшей мере
дважды за время службы он огядывался по сторонам, и его
задумчивый взгляд оба раза останавливался на Мелангель.
Выражение лица молодого человека оставалось неизменным, но в
тот единственный раз, когда глаза их вдруг встретились, он
резко отвернулся в сторону. От брата Кадфаэля и это не
укрылось.
"Эге, - смекнул монах, - похоже, этот малый полон
решимости выполнить свое обещание, и никакая девица не помешает
ему проводить друга до конечной цели его паломничества - в
Абердарон".
К тому времени Сиарана в обители знали все. Он не делал
тайны из своего обета и охотно, с подобающим смирением
рассказывал о себе. Дело было так: он готовился к рукоположению
и уже удостоился сана протодиакона, но священником тать так и
не успел и теперь уже не сможет. Брат Жером, кого хлебом не
корми, а дай повертеться возле тех, кто слывет особо набожным и
благочестивым, прицепился к Сиарану как репей и, без труда
вытянув из него всю историю, взахлеб пересказывал ее всем и
каждому - были бы желающие послушать. В итоге рассказ о
поразившем Сиарана смертельном недуге, его покаянном обете и
паломничестве в Абердарон стал известен решительно всем.
Молодой паломник сделался заметной фигурой, ибо его неколебимая
суровость по отношению к себе производила сильное впечатление.
Брат Жером был убежден, что присутствие столь примечательного
гостя послужит на пользу обитли. Так или иначе, худощавое,
выразительное лицо с горящими под падавшими на лоб каштановыми
кудрями глазами говорило о пылкой, страстной натуре и неизменно
привлекало к себе внимание.
Рун не мог преклонить колени, но всю службу - что
наверняка далось ему нелегко - простоял на костылях, не сводя
своих ясных огромных глаз с алтаря. День выдался солнечный,
безоблачный, яркие лучи полуденного солнца, падая сквозь узкие
окна, гасли, многократно отражаясь от каменных стен. В этом
мягком, призрачном свете Кадфаэль отчетливо разглядел лицо Руна
и залюбовался его тонкими, как у девушки, чертами, исполненными
ангельской чистоты и целомудрия, в сияющем обрамлении светлых
кудрей. Юноша был прекрасен. Стоило ли удивляться тому, что
женщина, не имевшая собственного сына, пестовала его как
родного и готова была забросить привычные дела и пуститься в
нелегкое путешествие ради смутной надежды на чудесное
исцеление. Как монах ни старался, ему не удавалось
сосредоточиться на молитве, и, в конце концов, сдавшись, он
позволил своему взгляду скользить по склоненным головам
молящихся, тесной толпой заполнивших неф просторной
монастырской церкви. Церковные празднества во многом подобны
ярмаркам и зачастую, наряду с паломниками, привлекают праздных
зевак, мелких воришек, продавцов сомнительных реликвий,
снадобий и лакомств, предсказателей судьбы, завзятых игроков и
прочих мошенников и проходимцев всех мастей. Причем некоторые
из них на вид вполне почтенные люди, а обделывать свои делишки
предпочитают не на рынке и в таверне, а в самой святой обители.
Hе лишне, пожалуй, и в церкви как следует приглядеться к
новоприбывшим, как наверняка приглядываются к ним на постоялых
дворах сержанты Хью Берингара. Лучше предотвраить неприятности,
чем потом их расхлебывать.
В целом собравшиеся в храме выглядели так, как подобает
добрым христианам, пришедшим к мессе. Однако среди них было
несколько человек, которые заслуживали особого внимания. трое
ничем на первый взгляд не примечательных мастеровых прибыли в
Шрусбери поодиночке, один за другим, до сей поры, по всей
видимости, не встречались и познакомились уже в обители, у всех
на виду: портной Уолтер Бэгот, перчаточник Джон Шур и коновал
Уильям Хейлз. Почему бы честным ремесленникам и не выбраться на
праздник, коль скоро представился случай выкроить на это
денек-другой? Однако от наметанного глаза Кадфаэля не укрылось,
что ногти на молитвенно-сложенных руках портного слишком уж
длинны да ухожены - с такими не больно-то сподручно орудовать
иголкой. Монах внимательно оглядел лица гостей. У перчаточника
лицо было круглое, полное и лоснящееся, словно он смазал его
тем же маслом, каким аводил глянец на свой товар, у портного -
худощавое, со впалыми щеками, постное и унылое, а у плотного
загорелого коновала - открытое и добродушное, ни дать ни
взять, воплощение честност и простодушия.
Может, они и впрямь те, за кого себя выдают, но до поры до
времени Хью стоит держать ухо востро, да и владельцам таверн в
городе и предместье надобно роявлять осмотрительность, ибо тем,
кто привечает у себя всякого рода проходимцев, не миновать
неприятностей и для себя, и для своих посетителей.
Выйдя после мессы из церкви, Кадфаэль в глубокой
задумчивости направился в свой садик, где его уже дожидался
Рун.
Паренек сидел на лавке, безропотно позволяя Кадфаэлю
проделывать все необходимые манипуляции. Он почтительно
поприветствовал монаха при встрече, но больше не промолвил ни
слова. Руки Кадфаэля, разминавшие мышцы и сухожилия, навевали
на юношу дрему, несмотря на то, что порой, нажимая особенно
сильно, монах причинял ему боль. Рун откинул голову к
бревенчатой стене, веки его начали слипаться, и наконец он
закрыл глаза. По тому, как плотно паренек сжимал губы, было
ясно, что он не спит. Приметил Кадфаэль и бледность на его
лице, и темные круги под глазами.
- Скажи-ка, дружок, ты принимал на ночь отвар, который я
тебе дал? - спросил монах, догадываясь, каков будет ответ.
- Hет, - отозвался Рун и с опаской, ожидая упрека,
открыл глаза.
- А почему?
- Сам не знаю. Я вдруг почувствовал, что в этом нет
нужды. Я был счастлив, - промолвил Рун и вновь закрыл глаза,
очевидно, задумавшись о том, как поточнее объяснить свое
состояние. - Я молился, брат. Hе подумай, что я усомнился в
могуществе святой, - просто мне показалось, что я не должен
даже просить ее об исцелении, даже желать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63