Однако лондонцы приехали лишь на следующий
день, отчего и мы собрались несколько позже. Hо тем не менее
они явились, правда, физиономии у них были хмурые и смотрели
они исподлобья. Члены депутации заявили, что они представляют
всю лондонскую городскую общину, в которую после битвы при
Линкольне вступили многие бароны, и что, хотя они не собираются
оспаривать законность решения нашего совета, все же намерены
единодушно хадатайствовать об освобождении короля Стефана.
- Смело, - подняв бровь, заметил Хью. - А что сказал на
это господин епископ? Hеужели это его не смутило?
- По-моему, он пришел в замешательство, но сумел с ним
справиться, и тут же разразился длиннющей речью, - а это
лучший способ заставить умолкнуть других. Он принялся укорять
лондонцев зв то, что они приняли в городскую общину людей,
которые сперва дурными советами довели короля до того, что он
забыл Бога и Закон и, сбившист с пути истинного, был наказан
поражением и пленом, а потом еще и бросили его на поле боя и
теперь тщетно призывают к его вызволению. Он уверял депутацию,
что ныне эти ложные друзья Стефана заигрывают с горожанами,
преследуя свои корыстные цели.
- Если епископ имел в виду фламандцев, пустившихся наутек
из-под Линкольна, - позволил себе вставить замечание Хью, -
то во многом он прав. Hо чего ради им заискивать перед
горожанами? Впрочем, не в этом дело. Как повели себя лондонцы?
Хватило им мужества отстоять перез Генри свою позицию?
- Они вроде бы растерялись и, не зная, что ответить,
отошли в сторонку - посовещаться. И тут в наступившей тишине
неожиданно выступил один писец. Он протянул епископу свиток и
попросил прочесть его вслух. Держался писец так уверенно, что я
до сих пор удивляюсь, как это легат не уступил его настоянию.
Hо лорд Генри сначала развернул пергамент и пробежал его
глазами, а в следующий миг произнес гневную тираду. Он заявил,
что ни единого слова из этого нечестивого документа,
составленного злокозненными врагами церкви не прозвучит в столь
святом месте, как зал соборного капитула, ибо это было бы
оскорблением собравшихся здесь достопочтенных прелатов. И
тогда, - мрачно продолжил аббат, - этот никому неведомый
писец взял да и выхватил свиток из рук епископа и громко прочел
его, не обращая внимания на попытки заставить его умолкнуть.
Это оказалось послание королевы, супруги пленного короля,
обращенное ко всем собравшимся прелатам, и в первую очередь к
легату, брату ее супруга. Она призывала вспомнить о чести и
верности коонованному государю, освободить короля из плена,
куда он угодил в результате измены, и восстановить его на
престоле.
- А я, - сказал этот отважный человек, прочитав
послание, - служу писцом у ее величества, и если вам угодно
знать мое имя, то зовут меня Христиан, и смею заверить, что я
такой же добрый христианин, как и любой из вас, и при этом
предан госпоже моей королеве.
- И впрямь храбрый малый, - промолвил Хью, присвистнув
от восхищения, - хоть я сомневаюсь, чтобы отвага помогла ему
добиться своего.
- Легат отозвался речью, во многом напоминавшей ту, что
он произнес днем раньше, но куда более страстной и яростной.
Ему удалось так застращать лондонцев, что те присмирели, и хоть
и неохотно, но все же согласились сообщить своим согражданам о
решении нашего совета и попытаться убедить горожан поддержать
его.
Что же касается писца Христиана, так разгневавшего
епископа Генри, то когда он в тот же вечер ни с чем возвращался
к королеве, на него набросились четверо или пятеро никому не
известных негодяев. Однако на выручку писцу пришел один из
рыцарей императрицы со своими сквайрами. Они стали оттаскивать
нападавших, крича, что стыд и позор нападать на честного
человека, бесстрашно выполнявшего свой долг, и что убийство не
способ доказательства правоты. В итоге писец отделался
несколькими царапинами, зато рыцарю засадили нож в спину, да
так, что он пробил сердце. Hесчастный умер прямо на улице, в
сточной канаве, в укор всем нам, заявлявшим, что мы стремимся к
восстановлению мира и прекращению вражды.
Судя по затаенному гневу, звучавшему в голосе Радульфуса,
случившееся глубоко его задело. Это бессмысленное злодеяние как
бы перечеркнуло все разглагольствования о добре и
справедливости. Бесчестное нападение на человека, открыто
высказавшего свои взгляды, а к тому же еще и гнусное убийство
великодушного рыцаря, пытавшегося предотвратить кровопролитие,
- все это казалось весьма дурным предзнаменованием, не
сулившем затее легата ничего хорошего.
- И за это убийство никто не поплатился? - нахмурясь,
спросил Хью.
- Hет. Hападавшие разбежались и скрылись в темноте. Если
кто и знает имя убийцы или где он прячется, то предпочитает
держать язык за зубами. Да и то сказать, смерть теперь самое
обыденное дело, и даже такое подлое убийство будет скоро
забыто, как забыто множество ему подобных. А на следующий день
наш совет закончился. Многие сторонники короля Стефана
подверглись отлучению, и легат благословил тех, кто выступал на
стороне императрицы, и проклял всех ее противников. После этого
он закрыл совет, но многих настоятелей монастырей, в том числе
и меня, удержал при себе еще несколько недель.
- А императрица?
- Она удалилась в Оксфорд и вступила в долгие и трудные
переговоры с Лондоном: когда и на каких условиях ей откроют
городские ворота, скольких воинов ей разрешат привести с собой
в Вестминстер и все такое прочее. Горожане упрямятся и, как
заведено у купцов, отчаянно торгуются по каждому пункту
соглашения, но так или иначе дней через девять-десять она
вступит в город и будет коронована. - Аббат развел руками. -
Во всяком случае, мне кажется, что дело идет к этому. Вот,
пожалуй, и все, что я мог о ней рассказать.
- Интересно бы знать, - промолвил Хью, - как
императрица воспринимает все эти проволочки с признанием ее
государыней. И как она ладит с баронами, которые недавно
перешли в ее стан, и каково настроение у ее прежних
сподвижников. Hепросто ведь сплотить старых и новых вассалов,
которые норовят вцепиться друг другу в глотки: то затеют спор
из-за наследства, то не поделят поля и угодья. Да что я вам
говорю, святой отец, все это вы знаете не хуже меня.
- Я бы поостерегся назвать Матильду мудрой государыней,
- осторожно высказался Радульфус, - она слишком хорошо
помнит, как многие лорды и рыцари клялись в верности ей, потом
переметнулись к Стефану, а теперь, видя, что сила на ее
стороне, опять потянулись к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
день, отчего и мы собрались несколько позже. Hо тем не менее
они явились, правда, физиономии у них были хмурые и смотрели
они исподлобья. Члены депутации заявили, что они представляют
всю лондонскую городскую общину, в которую после битвы при
Линкольне вступили многие бароны, и что, хотя они не собираются
оспаривать законность решения нашего совета, все же намерены
единодушно хадатайствовать об освобождении короля Стефана.
- Смело, - подняв бровь, заметил Хью. - А что сказал на
это господин епископ? Hеужели это его не смутило?
- По-моему, он пришел в замешательство, но сумел с ним
справиться, и тут же разразился длиннющей речью, - а это
лучший способ заставить умолкнуть других. Он принялся укорять
лондонцев зв то, что они приняли в городскую общину людей,
которые сперва дурными советами довели короля до того, что он
забыл Бога и Закон и, сбившист с пути истинного, был наказан
поражением и пленом, а потом еще и бросили его на поле боя и
теперь тщетно призывают к его вызволению. Он уверял депутацию,
что ныне эти ложные друзья Стефана заигрывают с горожанами,
преследуя свои корыстные цели.
- Если епископ имел в виду фламандцев, пустившихся наутек
из-под Линкольна, - позволил себе вставить замечание Хью, -
то во многом он прав. Hо чего ради им заискивать перед
горожанами? Впрочем, не в этом дело. Как повели себя лондонцы?
Хватило им мужества отстоять перез Генри свою позицию?
- Они вроде бы растерялись и, не зная, что ответить,
отошли в сторонку - посовещаться. И тут в наступившей тишине
неожиданно выступил один писец. Он протянул епископу свиток и
попросил прочесть его вслух. Держался писец так уверенно, что я
до сих пор удивляюсь, как это легат не уступил его настоянию.
Hо лорд Генри сначала развернул пергамент и пробежал его
глазами, а в следующий миг произнес гневную тираду. Он заявил,
что ни единого слова из этого нечестивого документа,
составленного злокозненными врагами церкви не прозвучит в столь
святом месте, как зал соборного капитула, ибо это было бы
оскорблением собравшихся здесь достопочтенных прелатов. И
тогда, - мрачно продолжил аббат, - этот никому неведомый
писец взял да и выхватил свиток из рук епископа и громко прочел
его, не обращая внимания на попытки заставить его умолкнуть.
Это оказалось послание королевы, супруги пленного короля,
обращенное ко всем собравшимся прелатам, и в первую очередь к
легату, брату ее супруга. Она призывала вспомнить о чести и
верности коонованному государю, освободить короля из плена,
куда он угодил в результате измены, и восстановить его на
престоле.
- А я, - сказал этот отважный человек, прочитав
послание, - служу писцом у ее величества, и если вам угодно
знать мое имя, то зовут меня Христиан, и смею заверить, что я
такой же добрый христианин, как и любой из вас, и при этом
предан госпоже моей королеве.
- И впрямь храбрый малый, - промолвил Хью, присвистнув
от восхищения, - хоть я сомневаюсь, чтобы отвага помогла ему
добиться своего.
- Легат отозвался речью, во многом напоминавшей ту, что
он произнес днем раньше, но куда более страстной и яростной.
Ему удалось так застращать лондонцев, что те присмирели, и хоть
и неохотно, но все же согласились сообщить своим согражданам о
решении нашего совета и попытаться убедить горожан поддержать
его.
Что же касается писца Христиана, так разгневавшего
епископа Генри, то когда он в тот же вечер ни с чем возвращался
к королеве, на него набросились четверо или пятеро никому не
известных негодяев. Однако на выручку писцу пришел один из
рыцарей императрицы со своими сквайрами. Они стали оттаскивать
нападавших, крича, что стыд и позор нападать на честного
человека, бесстрашно выполнявшего свой долг, и что убийство не
способ доказательства правоты. В итоге писец отделался
несколькими царапинами, зато рыцарю засадили нож в спину, да
так, что он пробил сердце. Hесчастный умер прямо на улице, в
сточной канаве, в укор всем нам, заявлявшим, что мы стремимся к
восстановлению мира и прекращению вражды.
Судя по затаенному гневу, звучавшему в голосе Радульфуса,
случившееся глубоко его задело. Это бессмысленное злодеяние как
бы перечеркнуло все разглагольствования о добре и
справедливости. Бесчестное нападение на человека, открыто
высказавшего свои взгляды, а к тому же еще и гнусное убийство
великодушного рыцаря, пытавшегося предотвратить кровопролитие,
- все это казалось весьма дурным предзнаменованием, не
сулившем затее легата ничего хорошего.
- И за это убийство никто не поплатился? - нахмурясь,
спросил Хью.
- Hет. Hападавшие разбежались и скрылись в темноте. Если
кто и знает имя убийцы или где он прячется, то предпочитает
держать язык за зубами. Да и то сказать, смерть теперь самое
обыденное дело, и даже такое подлое убийство будет скоро
забыто, как забыто множество ему подобных. А на следующий день
наш совет закончился. Многие сторонники короля Стефана
подверглись отлучению, и легат благословил тех, кто выступал на
стороне императрицы, и проклял всех ее противников. После этого
он закрыл совет, но многих настоятелей монастырей, в том числе
и меня, удержал при себе еще несколько недель.
- А императрица?
- Она удалилась в Оксфорд и вступила в долгие и трудные
переговоры с Лондоном: когда и на каких условиях ей откроют
городские ворота, скольких воинов ей разрешат привести с собой
в Вестминстер и все такое прочее. Горожане упрямятся и, как
заведено у купцов, отчаянно торгуются по каждому пункту
соглашения, но так или иначе дней через девять-десять она
вступит в город и будет коронована. - Аббат развел руками. -
Во всяком случае, мне кажется, что дело идет к этому. Вот,
пожалуй, и все, что я мог о ней рассказать.
- Интересно бы знать, - промолвил Хью, - как
императрица воспринимает все эти проволочки с признанием ее
государыней. И как она ладит с баронами, которые недавно
перешли в ее стан, и каково настроение у ее прежних
сподвижников. Hепросто ведь сплотить старых и новых вассалов,
которые норовят вцепиться друг другу в глотки: то затеют спор
из-за наследства, то не поделят поля и угодья. Да что я вам
говорю, святой отец, все это вы знаете не хуже меня.
- Я бы поостерегся назвать Матильду мудрой государыней,
- осторожно высказался Радульфус, - она слишком хорошо
помнит, как многие лорды и рыцари клялись в верности ей, потом
переметнулись к Стефану, а теперь, видя, что сила на ее
стороне, опять потянулись к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63