Невероятно, неужели их интимный разговор обсуждается теперь по всему замку? Хотя чего можно ждать от слуг?
— Да Вилфрид… я хочу сказать, мистер Вилфрид… иногда рассказывает мне о том о сем.
«Могу поклясться, что так оно и есть. Негодяй!»
— Не смущайтесь, миледи. Все мужчины таковы, особенно когда пьяные или когда сильно… хм… сильно похотливые. — Она мило вспыхнула при последних словах.
«О Господи Боже! Как это я согласилась на такой разговор?»
— Да, сиськи их всегда интересуют, — глубокомысленно подтвердила Берта. — Мужчины любят, когда они большие да еще когда трясутся.
— Трясутся? — одновременно спросили Идит и Бритта, удивленно повернувшись к ней.
Берта развернула плечи и с гордостью выставила вперед массивную грудь. Затем подложила толстые руки под два вымени, приподняла повыше и комично потрясла ими:
— Глядите. Мои трясутся. Вот почему у мужиков вываливаются языки, когда я прохожу мимо них.
Рот у Идит удивленно раскрылся при мысли о том, что кто-то из мужчин может заинтересоваться гигантскими прелестями Берты, однако, если подумать, непристойная повариха и вправду не скучала в постели в одиночестве. Глаза у Бритты расширились от вспыхнувшего интереса, а затем они обе направили взгляд на собственную грудь. Увы, если сочные груди Бритты могли трястись, когда она шла, преувеличенно покачивая телом, то маленькие груди Идит не способны ни на малейшую тряску, пусть бы даже она передвигалась прыжками.
С одной стороны, рассудок Идит говорил ей, что Берта просто невежественная старая карга, которая ничего не понимает ни в жизни, ни в мужчинах, но другая часть рассудка робко нашептывала, что, может, как раз поэтому Эйрик не завершил вчера их брак. Видно, нашел ее недостаточно женственной.
Она взглянула на Бритту, которая все еще изучала свою грудь. Затем их глаза встретились со внезапным пониманием, и они захихикали, как маленькие дети.
«Трясущиеся груди! Что будет дальше?»
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Идит направила всех слуг в замке помогать в заготовке меда. Сбор с весенних цветов всегда давал самый обильный и качественный мед, однако добывать его было тяжело и хлопотно.
Наслаждаясь этой работой, которую она любила больше всех остальных обязанностей хозяйки замка, Идит заставляла каждого, кто входил на кухню, мыть руки крепким мылом и надевать чистую рубаху. Она также проверила чистоту всех медовых сот и удалила вес частицы грязи или насекомых с педантичной тщательностью.
Некоторые соты она разрезала на части и положила в специальные глиняные горшочки для тех покупателей, которые предпочитали мед в сотах. Но в основном Идит сохраняла восковые соты для собственных нужд и продавала чистый мед.
Идит сама выполняла работу, требующую особой сноровки. Критическим взглядом она прежде всего оценивала цвет меда и соответствующим образом сортировала.
— Какая разница? Мед как мед, — посетовала Берта, желавшая, чтобы все помощники как можно скорей убрались из ее владений. Теперь, когда Идит насильно ввела везде правила чистоты, Берта особенно гордилась своей сверкающей кухней.
— Разница тут большая, Берта. Видишь тот ярко-желтый мед? Он одуванчиковый. Беловато-желтый дает клевер. Цветы фруктовых деревьев, к примеру, вишневых, дают мед светлый, золотисто-желтый. Я подпишу горшочки, чтобы люди знали, какой мед у меня покупают.
— Сдается мне, что некоторые люди слишком привередливы, — пробурчала Берта.
Идит только улыбнулась, срезая верх сот острым, подогретым на огне ножом. Эта операция должна выполняться быстро и точно, чтобы избежать потерь драгоценного меда и не устраивать липких луж на рабочей площади.
Она тут же вручала соты Бритте, которая помещала их в куски редины, висевшие над огромными глиняными мисками поблизости от жара очага, чтобы сладкий нектар просачивался и стекал в них, оставляя только восковые соты. Потом Берта заваривала кипятком вытекшие соты в массивном горшке. И тогда их опять вывешивали у огня в чистой ткани над другой миской. Этот вторичный мед был более низкого качества и никогда не отправлялся на продажу на рынок в Йорк, однако годился для кухонных нужд.
Идит помещала срезанный верх и куски сот в теплую воду, чтобы они как следует очистились и их можно было высушивать. После этого соты будут храниться до осени, когда она приступит к изготовлению своих восковых свечей.
Наконец ткань разрезали на полосы и отдали Джону, Ларисе и Годрику, чтобы те высасывали их, как особое лакомство, а затем прогнали ребятню во двор. Дети, которых всегда сопровождала по крайней мере пара стражей, все утро проторчали на кухне, томясь желанием помочь, но чаще всего вызывали недовольство.
— Можно мы поиграем с Принцем в саду? — спросил Джон уже у порога.
— Нет, мой сладкий. Твой отец хочет, чтобы вы все оставались сегодня внутри замка, — сказала Идит, вытирая липкие пальцы влажной тряпкой. Она старалась называть Эйрика отцом Джона с самого свадебного пира, и малыш удивил ее, приняв с такой готовностью нового отца.
Джон поглядел на нее такими же голубыми и красивыми глазами, как у Эйрика, и заныл:
— Но нас отовсюду прогоняют. Все говорят, что мы мешаем, что слишком шумим. Отец обещал показать нам после возвращения, как надо плеваться с крепостных стен, но тогда может быть уже темно.
Идит недовольно закудахтала после таких слов Джона, затем посоветовала:
— Послушай, милый, почему ты не попросишь дядю Вилфрида научить вас той игре на доске? Кажется, у норманнов она называется «хнефатафль».
Озабоченная мордашка Джона просветлела, и он криком возвестил Ларису и Годрика, хоть они и находились всего лишь в нескольких шагах от него, про новые планы. И все трое с писком вылетели на улицу.
Вилфриду, конечно, потом найдется что сказать про подарок, который она сделала ему. Однако все на кухне вздохнули с облегчением, когда наступила блаженная тишина.
— Господи, я никогда в жизни еще не слышала столько писка и визга, — с улыбкой заявила Берта.
— Этот Годрик до появления Джона и Ларисы никогда не говорил больше пары слов, — сказала Бритта и с сожалением покачала головой. — А теперь все время болтает.
Идит молчала, зная, что обе женщины, несмотря на жалобы, дорожили теплом, которое принесли в запущенный замок маленькие дети. Хоть над ее головой и нависала угроза Стивена, она тоже испытывала облегчение, находясь под защитой Эйрика и наслаждаясь удобствами семейной жизни.
К концу дня, когда они убрались в кухне, Идит с гордостью поглядела на длинный ряд глиняных горшочков — двадцать штук с сотами и пятьдесят с чистым медом, и на каждом стояло обозначение сорта.
— Что это еще за жуткая вонь?
Идит подняла глаза и увидела, что дверной проем кухни заполнила массивная фигура Эйрика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Да Вилфрид… я хочу сказать, мистер Вилфрид… иногда рассказывает мне о том о сем.
«Могу поклясться, что так оно и есть. Негодяй!»
— Не смущайтесь, миледи. Все мужчины таковы, особенно когда пьяные или когда сильно… хм… сильно похотливые. — Она мило вспыхнула при последних словах.
«О Господи Боже! Как это я согласилась на такой разговор?»
— Да, сиськи их всегда интересуют, — глубокомысленно подтвердила Берта. — Мужчины любят, когда они большие да еще когда трясутся.
— Трясутся? — одновременно спросили Идит и Бритта, удивленно повернувшись к ней.
Берта развернула плечи и с гордостью выставила вперед массивную грудь. Затем подложила толстые руки под два вымени, приподняла повыше и комично потрясла ими:
— Глядите. Мои трясутся. Вот почему у мужиков вываливаются языки, когда я прохожу мимо них.
Рот у Идит удивленно раскрылся при мысли о том, что кто-то из мужчин может заинтересоваться гигантскими прелестями Берты, однако, если подумать, непристойная повариха и вправду не скучала в постели в одиночестве. Глаза у Бритты расширились от вспыхнувшего интереса, а затем они обе направили взгляд на собственную грудь. Увы, если сочные груди Бритты могли трястись, когда она шла, преувеличенно покачивая телом, то маленькие груди Идит не способны ни на малейшую тряску, пусть бы даже она передвигалась прыжками.
С одной стороны, рассудок Идит говорил ей, что Берта просто невежественная старая карга, которая ничего не понимает ни в жизни, ни в мужчинах, но другая часть рассудка робко нашептывала, что, может, как раз поэтому Эйрик не завершил вчера их брак. Видно, нашел ее недостаточно женственной.
Она взглянула на Бритту, которая все еще изучала свою грудь. Затем их глаза встретились со внезапным пониманием, и они захихикали, как маленькие дети.
«Трясущиеся груди! Что будет дальше?»
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Идит направила всех слуг в замке помогать в заготовке меда. Сбор с весенних цветов всегда давал самый обильный и качественный мед, однако добывать его было тяжело и хлопотно.
Наслаждаясь этой работой, которую она любила больше всех остальных обязанностей хозяйки замка, Идит заставляла каждого, кто входил на кухню, мыть руки крепким мылом и надевать чистую рубаху. Она также проверила чистоту всех медовых сот и удалила вес частицы грязи или насекомых с педантичной тщательностью.
Некоторые соты она разрезала на части и положила в специальные глиняные горшочки для тех покупателей, которые предпочитали мед в сотах. Но в основном Идит сохраняла восковые соты для собственных нужд и продавала чистый мед.
Идит сама выполняла работу, требующую особой сноровки. Критическим взглядом она прежде всего оценивала цвет меда и соответствующим образом сортировала.
— Какая разница? Мед как мед, — посетовала Берта, желавшая, чтобы все помощники как можно скорей убрались из ее владений. Теперь, когда Идит насильно ввела везде правила чистоты, Берта особенно гордилась своей сверкающей кухней.
— Разница тут большая, Берта. Видишь тот ярко-желтый мед? Он одуванчиковый. Беловато-желтый дает клевер. Цветы фруктовых деревьев, к примеру, вишневых, дают мед светлый, золотисто-желтый. Я подпишу горшочки, чтобы люди знали, какой мед у меня покупают.
— Сдается мне, что некоторые люди слишком привередливы, — пробурчала Берта.
Идит только улыбнулась, срезая верх сот острым, подогретым на огне ножом. Эта операция должна выполняться быстро и точно, чтобы избежать потерь драгоценного меда и не устраивать липких луж на рабочей площади.
Она тут же вручала соты Бритте, которая помещала их в куски редины, висевшие над огромными глиняными мисками поблизости от жара очага, чтобы сладкий нектар просачивался и стекал в них, оставляя только восковые соты. Потом Берта заваривала кипятком вытекшие соты в массивном горшке. И тогда их опять вывешивали у огня в чистой ткани над другой миской. Этот вторичный мед был более низкого качества и никогда не отправлялся на продажу на рынок в Йорк, однако годился для кухонных нужд.
Идит помещала срезанный верх и куски сот в теплую воду, чтобы они как следует очистились и их можно было высушивать. После этого соты будут храниться до осени, когда она приступит к изготовлению своих восковых свечей.
Наконец ткань разрезали на полосы и отдали Джону, Ларисе и Годрику, чтобы те высасывали их, как особое лакомство, а затем прогнали ребятню во двор. Дети, которых всегда сопровождала по крайней мере пара стражей, все утро проторчали на кухне, томясь желанием помочь, но чаще всего вызывали недовольство.
— Можно мы поиграем с Принцем в саду? — спросил Джон уже у порога.
— Нет, мой сладкий. Твой отец хочет, чтобы вы все оставались сегодня внутри замка, — сказала Идит, вытирая липкие пальцы влажной тряпкой. Она старалась называть Эйрика отцом Джона с самого свадебного пира, и малыш удивил ее, приняв с такой готовностью нового отца.
Джон поглядел на нее такими же голубыми и красивыми глазами, как у Эйрика, и заныл:
— Но нас отовсюду прогоняют. Все говорят, что мы мешаем, что слишком шумим. Отец обещал показать нам после возвращения, как надо плеваться с крепостных стен, но тогда может быть уже темно.
Идит недовольно закудахтала после таких слов Джона, затем посоветовала:
— Послушай, милый, почему ты не попросишь дядю Вилфрида научить вас той игре на доске? Кажется, у норманнов она называется «хнефатафль».
Озабоченная мордашка Джона просветлела, и он криком возвестил Ларису и Годрика, хоть они и находились всего лишь в нескольких шагах от него, про новые планы. И все трое с писком вылетели на улицу.
Вилфриду, конечно, потом найдется что сказать про подарок, который она сделала ему. Однако все на кухне вздохнули с облегчением, когда наступила блаженная тишина.
— Господи, я никогда в жизни еще не слышала столько писка и визга, — с улыбкой заявила Берта.
— Этот Годрик до появления Джона и Ларисы никогда не говорил больше пары слов, — сказала Бритта и с сожалением покачала головой. — А теперь все время болтает.
Идит молчала, зная, что обе женщины, несмотря на жалобы, дорожили теплом, которое принесли в запущенный замок маленькие дети. Хоть над ее головой и нависала угроза Стивена, она тоже испытывала облегчение, находясь под защитой Эйрика и наслаждаясь удобствами семейной жизни.
К концу дня, когда они убрались в кухне, Идит с гордостью поглядела на длинный ряд глиняных горшочков — двадцать штук с сотами и пятьдесят с чистым медом, и на каждом стояло обозначение сорта.
— Что это еще за жуткая вонь?
Идит подняла глаза и увидела, что дверной проем кухни заполнила массивная фигура Эйрика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102