«Гляди, куда прешь, кретин!» – кричали одни. «Пьянчуга вонючий, совсем мозги пропил!» – вторили другие. Третьи же отзывались и вовсе оскорбительно.
Хотя эти малопочтенные замечания и приводили меня в ярость, я даже перед собой, говоря начистоту, не мог не признать, что в них есть доля истины. Точности ради скажу, что выпил я не так уж много. Однако не приходится сомневаться, что – благодаря моей исключительной чувствительности даже к малым дозам спиртного – я изрядно захмелел. Я уже давно заблудился и совершенно перестал понимать, где нахожусь. Замедлив шаг под уличным фонарем, я поднял голову, чтобы определить свое местонахождение.
В то же мгновение что-то врезалось в меня с такой силой, что я свалился на мостовую. Подобные казусы нередки в многолюдной толкучке. Откуда мне было знать, что это начало приключения, полного самых поразительных и непредсказуемых событий?
Распростертый на спине, я испытывал неповторимое ощущение человека, оказавшегося на палубе фрегата во время жестокой качки. Не скоро я открыл глаза. Головокружение постепенно отступало, и до меня дошло, что кто-то склоняется надо мной – некая фигура, облаченная в похожую на монашескую рясу с капюшоном. Лицо незнакомца находилось в тени, и поначалу я не мог различить его черт. Когда мне это удалось, я сдавленно застонал.
Первой мыслью было, что пунш так извращенно подействовал на мои чувства, что зрение мое полностью исказилось. Чем иным можно было объяснить, что у незнакомца три глаза, два носа и странным образом раздвоенная губа?
Ответ я получил, когда эта подозрительная личность обратилась ко мне булькающим голосом, словно, пытаясь общаться, она тем не менее держала полный рот воды:
– Мистер По! Это действительно вы?
– Отис? – в ответ спросил я, стараясь принять вертикальное положение.
– Он самый. Разрешите помочь, – произнес мой собеседник. Крепко ухватившись за мою руку, он резким движением помог мне встать.
– Простите, что сбил вас, – продолжал он. – Не разглядел. Все из-за этого чертова капюшона.
– Не стоит извинений. – Собственный голос прозвучал, мне показалось, как-то невнятно. – Я в полном порядке.
Стоя на неверных ногах, я увидел, что мы находимся прямо перед безвкусно разукрашенным фасадом всем знакомого, всемирно прославленного Американского музея Ф. Т. Барнума.
– Так с вами все нормально, мистер По? – спросил человек в капюшоне.
Заверив его, что чувствую себя прекрасно, я пожелал ему доброй ночи и поспешил отойти. Однако не успел я сделать и шагу, как нога у меня подкосились. Если бы Отис моментально не среагировал и не принял бы меня в свои объятия, я вновь рухнул бы на мостовую.
– Отис! – воскликнул я. – Я сказал неправду. Я совсем не в порядке. Напротив, положение мое самое плачевное.
– Тогда пойдемте со мной, – нежно произнес Отис. – Мистер Барнум что-нибудь придумает.
То, что мой друг Ф. Т. Барнум не гнушался никаким, даже самым отъявленным жульничеством, было известно всему белому свету. Более того, он положительно гордился своей репутацией «короля мошенников», битком набив свою пользующуюся бешеной популярностью выставку чудес на углу Бродвея и Энн-стрит бесчисленными предметами самого сомнительного происхождения – от расшитой бисером головной повязки, которая, предположительно, была на Покахонте, когда она спасла капитана Джона Смита от смертоносной палицы своего отца, до серебряного кинжала, которым, по преданию, Брут нанес coup de grace Юлию Цезарю в Римском сенате.
Тем не менее – несмотря на очевидную радость, какую обладатель всех этих чудес испытывал, мороча публику, – его ни в коей мере нельзя было считать законченным шарлатаном. Великое множество его экспонатов доподлинно были диковинами и среди них несравненное сборище кунсткамерных персонажей, или, попросту выражаясь, «уродов».
С этой точки зрения гротескно увечное существо, в чьей компании я оказался – мистер Отис Трогмортон, Удивительный Многоликий Человек, – представлял живописное зрелище. Ничего поддельного не было в его причудливом врожденном дефекте. Этот порок развития – настолько страшный, что взрослым посетителям музея Барнума, мужчинам и женщинам, при виде его случалось падать в обморок, – носил физическое сходство с обычной заячьей губой, однако лишь в том смысле, в каком Большой каньон напоминает русло обычной реки. Начиная от подбородка и почти до самых волос жуткая борозда прорезала его лицо, деля рот практически напополам, превращая нос в два кажущихся самостоятельными органа и поднимая левый глаз более чем на два дюйма над правым. Словом, у него была наружность человека, которого со всего размаху ударили топором или разделочным ножом и чье разрубленное лицо впоследствии срослось самым поразительным образом.
Вдобавок на лбу, прямо в середине, выдавался небольшой мясистый нарост, по форме жутковато напоминающий глаз циклопа. В общем это единственное в своем роде существо обладало физиономией, которую трудно было созерцать без смешанного чувства трепета, ужаса и отвращения.
Благодаря глубокому впечатлению, которое Отис производил на сторонних наблюдателей, он, подобно большинству своих друзей-уродцев, редко осмеливался появляться на публике. Музей был не только местом его работы, но и домом; Барнум предоставил ему и прочим человеческим диковинам просторную и комфортабельно обставленную спальню на третьем этаже своего заведения, где и размещалась кунсткамера. Но, даже с учетом этого, бывало, что ходячие физические аномалии испытывали необходимость в том, чтобы покинуть музейное убежище и побегать или просто побродить без цели, дабы насладиться бодрящей прогулкой на свежем воздухе (если такое выражение применимо к смрадной атмосфере большого города).
Позволив Отису провести себя через музейный вход, я проследовал за ним по мраморному полу вестибюля. Час был поздний, и посетители встречались лишь изредка. Обойдя большую деревянную платформу, где стояло огромное полотно, в натуральную величину изображавшее гибель древней Помпеи, мы прошли к расположенной в дальнем конце холла лестнице и спустились в подвал, где находилась контора Барнума.
Следуя за Отисом, я долго шел по узкому, похожему на лабиринт коридору, пока, свернув за угол, не увидел контору Барнума. Свет из открытой двери мягким желтым сиянием разливался в потемках, и я ясно расслышал неподражаемый голос хозяина, обращавшегося к невидимому собеседнику.
– Пришлось поручить это Моисею, – произнес Барнум с одобрительным смешком знатока. – Старый мошенник умеет отличить хорошую вещь от дерьма. Представь только, как он елозит своими митенками по всем последним приобретениям этого юного дикаря. Да, тут ему будет чем разжиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Хотя эти малопочтенные замечания и приводили меня в ярость, я даже перед собой, говоря начистоту, не мог не признать, что в них есть доля истины. Точности ради скажу, что выпил я не так уж много. Однако не приходится сомневаться, что – благодаря моей исключительной чувствительности даже к малым дозам спиртного – я изрядно захмелел. Я уже давно заблудился и совершенно перестал понимать, где нахожусь. Замедлив шаг под уличным фонарем, я поднял голову, чтобы определить свое местонахождение.
В то же мгновение что-то врезалось в меня с такой силой, что я свалился на мостовую. Подобные казусы нередки в многолюдной толкучке. Откуда мне было знать, что это начало приключения, полного самых поразительных и непредсказуемых событий?
Распростертый на спине, я испытывал неповторимое ощущение человека, оказавшегося на палубе фрегата во время жестокой качки. Не скоро я открыл глаза. Головокружение постепенно отступало, и до меня дошло, что кто-то склоняется надо мной – некая фигура, облаченная в похожую на монашескую рясу с капюшоном. Лицо незнакомца находилось в тени, и поначалу я не мог различить его черт. Когда мне это удалось, я сдавленно застонал.
Первой мыслью было, что пунш так извращенно подействовал на мои чувства, что зрение мое полностью исказилось. Чем иным можно было объяснить, что у незнакомца три глаза, два носа и странным образом раздвоенная губа?
Ответ я получил, когда эта подозрительная личность обратилась ко мне булькающим голосом, словно, пытаясь общаться, она тем не менее держала полный рот воды:
– Мистер По! Это действительно вы?
– Отис? – в ответ спросил я, стараясь принять вертикальное положение.
– Он самый. Разрешите помочь, – произнес мой собеседник. Крепко ухватившись за мою руку, он резким движением помог мне встать.
– Простите, что сбил вас, – продолжал он. – Не разглядел. Все из-за этого чертова капюшона.
– Не стоит извинений. – Собственный голос прозвучал, мне показалось, как-то невнятно. – Я в полном порядке.
Стоя на неверных ногах, я увидел, что мы находимся прямо перед безвкусно разукрашенным фасадом всем знакомого, всемирно прославленного Американского музея Ф. Т. Барнума.
– Так с вами все нормально, мистер По? – спросил человек в капюшоне.
Заверив его, что чувствую себя прекрасно, я пожелал ему доброй ночи и поспешил отойти. Однако не успел я сделать и шагу, как нога у меня подкосились. Если бы Отис моментально не среагировал и не принял бы меня в свои объятия, я вновь рухнул бы на мостовую.
– Отис! – воскликнул я. – Я сказал неправду. Я совсем не в порядке. Напротив, положение мое самое плачевное.
– Тогда пойдемте со мной, – нежно произнес Отис. – Мистер Барнум что-нибудь придумает.
То, что мой друг Ф. Т. Барнум не гнушался никаким, даже самым отъявленным жульничеством, было известно всему белому свету. Более того, он положительно гордился своей репутацией «короля мошенников», битком набив свою пользующуюся бешеной популярностью выставку чудес на углу Бродвея и Энн-стрит бесчисленными предметами самого сомнительного происхождения – от расшитой бисером головной повязки, которая, предположительно, была на Покахонте, когда она спасла капитана Джона Смита от смертоносной палицы своего отца, до серебряного кинжала, которым, по преданию, Брут нанес coup de grace Юлию Цезарю в Римском сенате.
Тем не менее – несмотря на очевидную радость, какую обладатель всех этих чудес испытывал, мороча публику, – его ни в коей мере нельзя было считать законченным шарлатаном. Великое множество его экспонатов доподлинно были диковинами и среди них несравненное сборище кунсткамерных персонажей, или, попросту выражаясь, «уродов».
С этой точки зрения гротескно увечное существо, в чьей компании я оказался – мистер Отис Трогмортон, Удивительный Многоликий Человек, – представлял живописное зрелище. Ничего поддельного не было в его причудливом врожденном дефекте. Этот порок развития – настолько страшный, что взрослым посетителям музея Барнума, мужчинам и женщинам, при виде его случалось падать в обморок, – носил физическое сходство с обычной заячьей губой, однако лишь в том смысле, в каком Большой каньон напоминает русло обычной реки. Начиная от подбородка и почти до самых волос жуткая борозда прорезала его лицо, деля рот практически напополам, превращая нос в два кажущихся самостоятельными органа и поднимая левый глаз более чем на два дюйма над правым. Словом, у него была наружность человека, которого со всего размаху ударили топором или разделочным ножом и чье разрубленное лицо впоследствии срослось самым поразительным образом.
Вдобавок на лбу, прямо в середине, выдавался небольшой мясистый нарост, по форме жутковато напоминающий глаз циклопа. В общем это единственное в своем роде существо обладало физиономией, которую трудно было созерцать без смешанного чувства трепета, ужаса и отвращения.
Благодаря глубокому впечатлению, которое Отис производил на сторонних наблюдателей, он, подобно большинству своих друзей-уродцев, редко осмеливался появляться на публике. Музей был не только местом его работы, но и домом; Барнум предоставил ему и прочим человеческим диковинам просторную и комфортабельно обставленную спальню на третьем этаже своего заведения, где и размещалась кунсткамера. Но, даже с учетом этого, бывало, что ходячие физические аномалии испытывали необходимость в том, чтобы покинуть музейное убежище и побегать или просто побродить без цели, дабы насладиться бодрящей прогулкой на свежем воздухе (если такое выражение применимо к смрадной атмосфере большого города).
Позволив Отису провести себя через музейный вход, я проследовал за ним по мраморному полу вестибюля. Час был поздний, и посетители встречались лишь изредка. Обойдя большую деревянную платформу, где стояло огромное полотно, в натуральную величину изображавшее гибель древней Помпеи, мы прошли к расположенной в дальнем конце холла лестнице и спустились в подвал, где находилась контора Барнума.
Следуя за Отисом, я долго шел по узкому, похожему на лабиринт коридору, пока, свернув за угол, не увидел контору Барнума. Свет из открытой двери мягким желтым сиянием разливался в потемках, и я ясно расслышал неподражаемый голос хозяина, обращавшегося к невидимому собеседнику.
– Пришлось поручить это Моисею, – произнес Барнум с одобрительным смешком знатока. – Старый мошенник умеет отличить хорошую вещь от дерьма. Представь только, как он елозит своими митенками по всем последним приобретениям этого юного дикаря. Да, тут ему будет чем разжиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101