Это было поздно вечером, и мы были наедине. Тускло, мягко светили лампы, и голос Малы тоже был тих и мягок, и на какое-то мгновение мне почудилось, будто я слышу тишайшую, таинственную музыку. Она словно бы плыла по воздуху подобно дыму курящихся благовоний. Не сразу понял я, что Мала рассказывает не о том времени, которое провел во главе войска султана, а о том, когда был в плену у уабинов. Мною овладели волнение и тревога. Тогда я имел все причины встревожиться, ибо если уабинам удалось что-то пробудить в сердце Малы, то, быть может, ему не следовало никому в этом признаваться. Дальнейшие события доказали, что тогда я не ошибся, но поначалу казалось, что никакое зло не может коснуться Малы. Его новообретенная задумчивость, казалось, лишь на пользу ему, ибо именно в ту пору наш молодой герой безнадежно и отчаянно влюбился.
Деа, ты, вероятно, не знаешь о том, что у твоей матери, прекрасной Изадоны, была сестра. Вторую дочь посланника из Ланья-Кор звали Изабела, и дома их называли просто — Дона и Бела. Твоя тетка Бела была моложе твоей матери. При дворе она всегда появлялась накрытая чадрой, но красотой равнялась твоей матери, а некоторые даже поговаривали, будто Бела должна быть еще красивее. Боюсь, эти слухи звучали убедительно, ибо складки шелковых одежд Белы не могли до конца утаить от глаз мужчин ее прекрасного стана — столь прекрасного, что он не посрамил бы даже Лунную Госпожу в те дни, когда ее прекрасный лик еще не был обезображен оспинами. Какой мужчина не возмечтал бы о том, чтобы прижать к своей груди такую красавицу?
Вышло так, что молодой господин Малагон попросил ее руки. Многим этот союз казался превосходным — ведь тогда твой отец, будущий султан, и Мала, будущий визирь, стали бы супругами принцесс-сестер. При дворе все с нетерпением ожидали первой брачной ночи Малы. Евнухи с превеликим волнением готовили изысканную церемонию. И все бы случилось, как было задумано, если бы твой отец не положил глаз на юную сестру своей супруги.
Порой я гадаю: могло ли все произойти иначе, если бы Мала избрал предметом своей любви какую-то другую женщину? Вероятно, так или иначе, каков бы ни был его выбор, все равно он ухитрился бы, не желая того, воспламенить жгучую зависть в сердце друга. Наверное, так бы оно и было, но все же ума не приложу, как зависть могла так скоро перерасти в столь страстную любовь? Ибо именно такова была грядущая трагедия, и она состояла не в том, что Мала полюбил прекрасную Белу, а твой отец, руководимый одной лишь только завистью, был готов помешать другу заключить в объятия эту изумительную красавицу, — о нет! Дело было в том, что твой отец тоже полюбил ее!
Все, что случилось потом, стало придворной легендой — одной из самых горьких и самых печальных наших легенд. В «Книге изречений Имраля» написано: «Что ярче горит — то скорее сгорает», но кто бы мог предположить, что Мала столь скоро и неожиданно впадет в немилость? Столица Унанга была потрясена. Подумать только: господин Малагон, народный герой, на самом деле оказался изменником, лазутчиком уабинов! Откуда взялись свидетельства этой измены — это так и останется тайной. Но хватило того, что султан, твой дед, был в этом непоколебимо убежден.
До сего дня найдутся такие, кто станет качать головой при упоминании имени Малы. Такими людьми владеет изумление и печаль, и если к этим чувствам и примешиваются изменнические мысли, конечно же, вслух эти люди их ни за что не выскажут. Найдутся и другие — эти будут, распаляясь праведным гневом, на чем свет стоит ругать злобных уабинов, которые соблазнили и переманили на свою сторону такого благородного и преданного султану человека. Как бы то ни было, никто не припомнит более черной ночи на землях Унанга, чем та ночь, когда господина Малагона, закованного в кандалы, повели к Святилищу Пламени. И не было с тех пор более глубокого безмолвия, чем то, каким встретил народ появление султана, твоего деда, когда тот появился на вершине рубиновой лестницы, низко склонив голову, и объявил, что изменник дорогой ценой заплатил за свое предательство.
В ту ночь на ступенях лестницы стоял и твой отец. Могло показаться, что им владеет великая печаль, что она поразила его, подобно жестокому удару. Но на самом деле сердце его радовалось и пылало и тайной любовью, и тайной ненавистью! Немногие, и я в том числе, понимали правду, и еще меньше было таких, кто мог помыслить о возможности высказать свое мнение. Много раз с тяжелым сердцем я готовил себя к тому, чтобы выступить против своего бывшего ученика. Однажды я даже направил свои стопы к покоям твоего деда, но трусость обуяла меня. И тогда я нещадно корил себя за это, корю и теперь. Но Мала был приговорен к страшной смерти священным указом султана, и тот, кто дерзнул бы оспорить справедливость такого указа, был бы казнен на месте.
Насмешка судьбы заключалась в том, что твой отец не получил желанной награды за свое предательство. На следующий же день после того, как Мала был принесен в жертву Пламени, твой отец призвал своего тестя и объявил тому, что счастлив в браке с его старшей дочерью, но теперь желает взять в жены и младшую. Твой отец был готов привести сколь угодно много доказательств истинности своей страсти: им якобы владело благороднейшее желание утешить несчастную девушку, чей возлюбленный оказался злобным изменником.
Посланник же и слушать его не желал, ибо хотя он и не ведал о том, как обращался со своей первой женой твой отец, но при этом строго придерживался существующих при дворе обычаев. Он страшно разгневался и сурово вопросил, не желает ли твой отец нанести ему жестокое оскорбление.
«Оскорбление? Тесть мой, о чем ты говоришь?»
«Наследник престола, неужто ты забыл, кто я такой?»
«Ты — посланник страны Ланья-Кор...»
«Да, и брат короля этой страны! За кого ты принимаешь мою дочь, если готов обращаться с ней как с какой-нибудь жалкой наложницей?»
Отцом твоим овладело смятение, и он только молчал и слушал своего тестя, а тот заявил ему о том, что его дочь никогда бы не вышла замуж за простого визиря — тем более за того, кому еще только предстояло стать визирем. Самая мысль об этом казалась посланнику чудовищной, но тем более чудовищной представлялась ему мысль о том, чтобы его дочь стала чьей-то второй женой!
Побагровев от гнева, посол удалился, заявив напоследок, что требует извинений, которые должны быть принесены ему законным порядком — иначе с этих пор унанги станут заклятыми врагами Ланья-Кор. На самом деле, конечно же, такие речи были крайне опрометчивы при том, что старшая дочь посланника уже была замужем за будущим султаном Унанга, но посланник, человек холодный и тщеславный, и думать ни о чем не желал, как только о соблюдении закона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Деа, ты, вероятно, не знаешь о том, что у твоей матери, прекрасной Изадоны, была сестра. Вторую дочь посланника из Ланья-Кор звали Изабела, и дома их называли просто — Дона и Бела. Твоя тетка Бела была моложе твоей матери. При дворе она всегда появлялась накрытая чадрой, но красотой равнялась твоей матери, а некоторые даже поговаривали, будто Бела должна быть еще красивее. Боюсь, эти слухи звучали убедительно, ибо складки шелковых одежд Белы не могли до конца утаить от глаз мужчин ее прекрасного стана — столь прекрасного, что он не посрамил бы даже Лунную Госпожу в те дни, когда ее прекрасный лик еще не был обезображен оспинами. Какой мужчина не возмечтал бы о том, чтобы прижать к своей груди такую красавицу?
Вышло так, что молодой господин Малагон попросил ее руки. Многим этот союз казался превосходным — ведь тогда твой отец, будущий султан, и Мала, будущий визирь, стали бы супругами принцесс-сестер. При дворе все с нетерпением ожидали первой брачной ночи Малы. Евнухи с превеликим волнением готовили изысканную церемонию. И все бы случилось, как было задумано, если бы твой отец не положил глаз на юную сестру своей супруги.
Порой я гадаю: могло ли все произойти иначе, если бы Мала избрал предметом своей любви какую-то другую женщину? Вероятно, так или иначе, каков бы ни был его выбор, все равно он ухитрился бы, не желая того, воспламенить жгучую зависть в сердце друга. Наверное, так бы оно и было, но все же ума не приложу, как зависть могла так скоро перерасти в столь страстную любовь? Ибо именно такова была грядущая трагедия, и она состояла не в том, что Мала полюбил прекрасную Белу, а твой отец, руководимый одной лишь только завистью, был готов помешать другу заключить в объятия эту изумительную красавицу, — о нет! Дело было в том, что твой отец тоже полюбил ее!
Все, что случилось потом, стало придворной легендой — одной из самых горьких и самых печальных наших легенд. В «Книге изречений Имраля» написано: «Что ярче горит — то скорее сгорает», но кто бы мог предположить, что Мала столь скоро и неожиданно впадет в немилость? Столица Унанга была потрясена. Подумать только: господин Малагон, народный герой, на самом деле оказался изменником, лазутчиком уабинов! Откуда взялись свидетельства этой измены — это так и останется тайной. Но хватило того, что султан, твой дед, был в этом непоколебимо убежден.
До сего дня найдутся такие, кто станет качать головой при упоминании имени Малы. Такими людьми владеет изумление и печаль, и если к этим чувствам и примешиваются изменнические мысли, конечно же, вслух эти люди их ни за что не выскажут. Найдутся и другие — эти будут, распаляясь праведным гневом, на чем свет стоит ругать злобных уабинов, которые соблазнили и переманили на свою сторону такого благородного и преданного султану человека. Как бы то ни было, никто не припомнит более черной ночи на землях Унанга, чем та ночь, когда господина Малагона, закованного в кандалы, повели к Святилищу Пламени. И не было с тех пор более глубокого безмолвия, чем то, каким встретил народ появление султана, твоего деда, когда тот появился на вершине рубиновой лестницы, низко склонив голову, и объявил, что изменник дорогой ценой заплатил за свое предательство.
В ту ночь на ступенях лестницы стоял и твой отец. Могло показаться, что им владеет великая печаль, что она поразила его, подобно жестокому удару. Но на самом деле сердце его радовалось и пылало и тайной любовью, и тайной ненавистью! Немногие, и я в том числе, понимали правду, и еще меньше было таких, кто мог помыслить о возможности высказать свое мнение. Много раз с тяжелым сердцем я готовил себя к тому, чтобы выступить против своего бывшего ученика. Однажды я даже направил свои стопы к покоям твоего деда, но трусость обуяла меня. И тогда я нещадно корил себя за это, корю и теперь. Но Мала был приговорен к страшной смерти священным указом султана, и тот, кто дерзнул бы оспорить справедливость такого указа, был бы казнен на месте.
Насмешка судьбы заключалась в том, что твой отец не получил желанной награды за свое предательство. На следующий же день после того, как Мала был принесен в жертву Пламени, твой отец призвал своего тестя и объявил тому, что счастлив в браке с его старшей дочерью, но теперь желает взять в жены и младшую. Твой отец был готов привести сколь угодно много доказательств истинности своей страсти: им якобы владело благороднейшее желание утешить несчастную девушку, чей возлюбленный оказался злобным изменником.
Посланник же и слушать его не желал, ибо хотя он и не ведал о том, как обращался со своей первой женой твой отец, но при этом строго придерживался существующих при дворе обычаев. Он страшно разгневался и сурово вопросил, не желает ли твой отец нанести ему жестокое оскорбление.
«Оскорбление? Тесть мой, о чем ты говоришь?»
«Наследник престола, неужто ты забыл, кто я такой?»
«Ты — посланник страны Ланья-Кор...»
«Да, и брат короля этой страны! За кого ты принимаешь мою дочь, если готов обращаться с ней как с какой-нибудь жалкой наложницей?»
Отцом твоим овладело смятение, и он только молчал и слушал своего тестя, а тот заявил ему о том, что его дочь никогда бы не вышла замуж за простого визиря — тем более за того, кому еще только предстояло стать визирем. Самая мысль об этом казалась посланнику чудовищной, но тем более чудовищной представлялась ему мысль о том, чтобы его дочь стала чьей-то второй женой!
Побагровев от гнева, посол удалился, заявив напоследок, что требует извинений, которые должны быть принесены ему законным порядком — иначе с этих пор унанги станут заклятыми врагами Ланья-Кор. На самом деле, конечно же, такие речи были крайне опрометчивы при том, что старшая дочь посланника уже была замужем за будущим султаном Унанга, но посланник, человек холодный и тщеславный, и думать ни о чем не желал, как только о соблюдении закона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182