Поэтому я говорю вам: слушайте Влагу-матушку! Бросайте домы свои, берите оружие!
Звуки над площадью сгустились, толпа напряглась.
– Ты! Тебя как звать? – крикнул я, тыкая кольчужным перстом в ближайшего белобрысого парня с коробкой леденцов на груди.
– Мя… Мякита, – пробормотал коробейник.
– Где твое оружие, Мякита?! Бери топор и вставай на стену! Ты тоже, почтенный отче! И ты, добрый молодец! Люди Жиробрега! – Я откинулся в седле, кратко оскалился в улыбке и выдернул из ножен узкий блистающий меч. – Повелеваю вам: покоритесь! Я многому научился в заморских краях! Мне знакома нездешняя мудрость, мне сведомы звоны звезд и шорохи трав! Через краткое время вы увидите под стенами своего города чуждое войско. Я вам предрекаю! Каждый, кто не поверил теперь, вскоре заплатит за неверие… кровью!
Я резко обернул жеребца и, махнув телохранителям рукавицей, галопом помчался к крепости. Не оглядываясь. Железной, кольчужной спиной я чувствовал: притихшая славянская толпа, вздыхая и покряхтывая, тронулась за мною следом.
ДЕСЯТНИК НЕРО – АЛЕКСИОСУ ГЕУРОНУ
(Срочно, с голубиной почтой)
Спешно движемся на Жиробрег. Будем у вас через три часа. Высокий князь, чeлoвeк с твоим письмом прискакал, когда мы уже начали атаку на лагерь лесных разбойников. К сожалению, лагерь оказался фальшивым. В шалашах никого нет. Меж хижин расставлены чучела в кольчугах. Пойманы четверо невменяемых мохлютов, переодетых в славянские одежды и сознавшихся, что некий горбун щедро заплатил им, чтобы они подкладывали дрова в костры.
Волхв Плескун не обнаружен.
Постарайтесь продержаться три часа, высокий князь! Мы вас вызволим.
Подпись: Неро.
Рослый белобородый старик в блестящем шлеме, уронив секиру, перегнулся через частокол жиробрегской стены и сдавленно кашлял, закрывая лицо от позора. Многих некрещеных славян жестоко тошнило: в небе над городом вот уже полчаса стояло звенящее зловоние. Вражеской армии еще не видно, но бурый фронт пыли уже показался на горизонте, и отдаленное громыхание шаманских тамтамов успело распугать веселых птиц, и сухой ветер, ненавидя себя за предательство, принес на сильных крыльях неведомые заклинания и порчи, замешанные на плотном запахе кобыльей мочи, на мерзости обезьяньего пота. Восточное воинство надвигалось не быстро, но основательно.
Немногочисленные мои греки жались к хоругвям, молчаливо обмениваясь неспокойными взглядами, мерцавшими в тесных прорезях золоченых шлемов. Крещеным катафрактам и алыберским стрелкам все-таки легче вынести ужас, вокнязившийся в воздухе – эту вонь, вмиг перелавливающую горло. Впрочем, даже у меня гудело в голове от свербящего уныния пока еще далеких боевых труб вражеского войска. А еще хуже – проклятые тамтамы. Я знаю: это огромные барабанабаты, кожаные пузыри, натянутые меж двух лошадей. Только они могут издавать столь чудовищные звуки… каждый удар – словно лопается чья-то утроба…
Ничего, зато нам было весело. Внутри моя крепость напоминала сумасшедший балаган. Я не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего всякий раз, когда по гребню крепостного забрала пробегала, пыхтя и тряся бюстом под кольчугой, очередная ряженая девка с дурацкими черными усиками, нарисованными сажей. Ряженые бабы были повсюду: на башнях-торанях, на бастионах, во дворе… Поначалу их даже веселило происходящее: в кои-то веки удалось примерить мужской доспех! Гля, Цыпунька, я нынча тож богатырка-поляница! Переодеваясь в кольчуги и шлемы (как я уже заметил, доспехов в Жиробреге было куда больше, чем воинов), бабы хихикали и толкали друг друга, гордо надували щеки, расхаживая с холостыми ножнами… Стоит ли говорить, что подобный бардак ничуть не прибавил боевого духа немногочисленным воинам-мужчинам. Впрочем… мужчины не спасут Жиробрег. Как ни странно звучит – теперь вся надежда на этих вот дурочек в кольчугах…
В свое время Плескун надоумил Рогволодовых дружинников переодеться в сермяги сиволапых ополченцев, и это стоило жизни паре моих катафрактов. Что ж… я сделаю наоборот: переодену крестьян в дружинников.
Искренне ненавидя себя за то, что я делаю, я все-таки приказал поставить вдоль стены соломенные чучела, обрядив их в самые лучшие, блестящие доспехи. Бабам отдан приказ бегать взад-вперед по укреплениям, изображая оборонную активность многочисленного гарнизона… Бред. Я понимаю, это – глупость. Однако… если мой фокус все-таки сработает, о нем будут вспоминать как о гениальной военной хитрости. А если не сработает – что ж… в этом случае свидетели моего стратегического идиотизма все равно не останутся в живых. И никому не расскажут.
Главное – наглухо закрыть все выходы из кремля. Чтобы ни одна сволочь не просочилась наружу и не донесла врагу о наших идиотских хитростях. Впрочем… на этот счет можно не волноваться. Как только бурое облако взмученной пыли перекрыло южную часть горизонта, во всем Жиробреге не осталось, пожалуй, ни одного человека» который захотел бы покинуть пределы крепости… Переодетые бабы перестали хихихать; катафракты, напротив, как-то повеселели: один за другим спускались со стены, уходили исповедоваться в подклеть к старику Посуху. Возвращались скорым шагом, на ходу надевая шлемы, подтягивая ремни.
Наконец накатило. Пыль скачком придвинулась, воздух между башен потемнел; трубное уныние возвысилось до рева – и все увидели, как в ужасе зашевелилась трава… Господи! Будто темные крысы с визгом вспороли луговую зелень на дальнем берегу Керженца, приближаясь к Жиробрегу – сотнями, мелкими тысячами замелькали в побуревшей траве, прыгая через кочки, поднимая хвосты желтого дыма. Так-так, началось: вот замелькали в пыли первые хвостатые, гривастые тени, колко замигали искры дорогих металлов: визгливая россыпь суетливых всадников соткалась из загустевающей вони – сухо затрещал чужой, нечеловеческий хохот, закашляли шаманские трещотки… Потрясая бунчуками, вынеслись разведчики и волхвы, прокладывающие дорогу: замахали в нашу сторону по сохами и гремушками, похожими на окаменелые осиные гнезда… зловоние усилилось, отдаваясь пульсирующим звоном в ушах.
…А вот и основные силы. Необоримо и медленно из бурого облака выкатились мутные железные цепи, синхронно подергивающиеся в тяжком галопе. Даже блики не ложатся на эту грязную сталь, даже ветер не в силах пошевелить черный волос на пыльном бунчуке – размеренно и слепо движутся вверх-вниз бронированные лошадиные головы в костяных забралах, сплошной частокол толстых коленчатых поршней подминает под себя онемевшую от ужаса землю. Красиво колеблются мертвые волосы, выбиваясь из-под пасмурно-золоченых шлемов, тяжко стоят в воздухе, почти не шевелясь, фиолетово-черные раздутые плащи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Звуки над площадью сгустились, толпа напряглась.
– Ты! Тебя как звать? – крикнул я, тыкая кольчужным перстом в ближайшего белобрысого парня с коробкой леденцов на груди.
– Мя… Мякита, – пробормотал коробейник.
– Где твое оружие, Мякита?! Бери топор и вставай на стену! Ты тоже, почтенный отче! И ты, добрый молодец! Люди Жиробрега! – Я откинулся в седле, кратко оскалился в улыбке и выдернул из ножен узкий блистающий меч. – Повелеваю вам: покоритесь! Я многому научился в заморских краях! Мне знакома нездешняя мудрость, мне сведомы звоны звезд и шорохи трав! Через краткое время вы увидите под стенами своего города чуждое войско. Я вам предрекаю! Каждый, кто не поверил теперь, вскоре заплатит за неверие… кровью!
Я резко обернул жеребца и, махнув телохранителям рукавицей, галопом помчался к крепости. Не оглядываясь. Железной, кольчужной спиной я чувствовал: притихшая славянская толпа, вздыхая и покряхтывая, тронулась за мною следом.
ДЕСЯТНИК НЕРО – АЛЕКСИОСУ ГЕУРОНУ
(Срочно, с голубиной почтой)
Спешно движемся на Жиробрег. Будем у вас через три часа. Высокий князь, чeлoвeк с твоим письмом прискакал, когда мы уже начали атаку на лагерь лесных разбойников. К сожалению, лагерь оказался фальшивым. В шалашах никого нет. Меж хижин расставлены чучела в кольчугах. Пойманы четверо невменяемых мохлютов, переодетых в славянские одежды и сознавшихся, что некий горбун щедро заплатил им, чтобы они подкладывали дрова в костры.
Волхв Плескун не обнаружен.
Постарайтесь продержаться три часа, высокий князь! Мы вас вызволим.
Подпись: Неро.
Рослый белобородый старик в блестящем шлеме, уронив секиру, перегнулся через частокол жиробрегской стены и сдавленно кашлял, закрывая лицо от позора. Многих некрещеных славян жестоко тошнило: в небе над городом вот уже полчаса стояло звенящее зловоние. Вражеской армии еще не видно, но бурый фронт пыли уже показался на горизонте, и отдаленное громыхание шаманских тамтамов успело распугать веселых птиц, и сухой ветер, ненавидя себя за предательство, принес на сильных крыльях неведомые заклинания и порчи, замешанные на плотном запахе кобыльей мочи, на мерзости обезьяньего пота. Восточное воинство надвигалось не быстро, но основательно.
Немногочисленные мои греки жались к хоругвям, молчаливо обмениваясь неспокойными взглядами, мерцавшими в тесных прорезях золоченых шлемов. Крещеным катафрактам и алыберским стрелкам все-таки легче вынести ужас, вокнязившийся в воздухе – эту вонь, вмиг перелавливающую горло. Впрочем, даже у меня гудело в голове от свербящего уныния пока еще далеких боевых труб вражеского войска. А еще хуже – проклятые тамтамы. Я знаю: это огромные барабанабаты, кожаные пузыри, натянутые меж двух лошадей. Только они могут издавать столь чудовищные звуки… каждый удар – словно лопается чья-то утроба…
Ничего, зато нам было весело. Внутри моя крепость напоминала сумасшедший балаган. Я не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего всякий раз, когда по гребню крепостного забрала пробегала, пыхтя и тряся бюстом под кольчугой, очередная ряженая девка с дурацкими черными усиками, нарисованными сажей. Ряженые бабы были повсюду: на башнях-торанях, на бастионах, во дворе… Поначалу их даже веселило происходящее: в кои-то веки удалось примерить мужской доспех! Гля, Цыпунька, я нынча тож богатырка-поляница! Переодеваясь в кольчуги и шлемы (как я уже заметил, доспехов в Жиробреге было куда больше, чем воинов), бабы хихикали и толкали друг друга, гордо надували щеки, расхаживая с холостыми ножнами… Стоит ли говорить, что подобный бардак ничуть не прибавил боевого духа немногочисленным воинам-мужчинам. Впрочем… мужчины не спасут Жиробрег. Как ни странно звучит – теперь вся надежда на этих вот дурочек в кольчугах…
В свое время Плескун надоумил Рогволодовых дружинников переодеться в сермяги сиволапых ополченцев, и это стоило жизни паре моих катафрактов. Что ж… я сделаю наоборот: переодену крестьян в дружинников.
Искренне ненавидя себя за то, что я делаю, я все-таки приказал поставить вдоль стены соломенные чучела, обрядив их в самые лучшие, блестящие доспехи. Бабам отдан приказ бегать взад-вперед по укреплениям, изображая оборонную активность многочисленного гарнизона… Бред. Я понимаю, это – глупость. Однако… если мой фокус все-таки сработает, о нем будут вспоминать как о гениальной военной хитрости. А если не сработает – что ж… в этом случае свидетели моего стратегического идиотизма все равно не останутся в живых. И никому не расскажут.
Главное – наглухо закрыть все выходы из кремля. Чтобы ни одна сволочь не просочилась наружу и не донесла врагу о наших идиотских хитростях. Впрочем… на этот счет можно не волноваться. Как только бурое облако взмученной пыли перекрыло южную часть горизонта, во всем Жиробреге не осталось, пожалуй, ни одного человека» который захотел бы покинуть пределы крепости… Переодетые бабы перестали хихихать; катафракты, напротив, как-то повеселели: один за другим спускались со стены, уходили исповедоваться в подклеть к старику Посуху. Возвращались скорым шагом, на ходу надевая шлемы, подтягивая ремни.
Наконец накатило. Пыль скачком придвинулась, воздух между башен потемнел; трубное уныние возвысилось до рева – и все увидели, как в ужасе зашевелилась трава… Господи! Будто темные крысы с визгом вспороли луговую зелень на дальнем берегу Керженца, приближаясь к Жиробрегу – сотнями, мелкими тысячами замелькали в побуревшей траве, прыгая через кочки, поднимая хвосты желтого дыма. Так-так, началось: вот замелькали в пыли первые хвостатые, гривастые тени, колко замигали искры дорогих металлов: визгливая россыпь суетливых всадников соткалась из загустевающей вони – сухо затрещал чужой, нечеловеческий хохот, закашляли шаманские трещотки… Потрясая бунчуками, вынеслись разведчики и волхвы, прокладывающие дорогу: замахали в нашу сторону по сохами и гремушками, похожими на окаменелые осиные гнезда… зловоние усилилось, отдаваясь пульсирующим звоном в ушах.
…А вот и основные силы. Необоримо и медленно из бурого облака выкатились мутные железные цепи, синхронно подергивающиеся в тяжком галопе. Даже блики не ложатся на эту грязную сталь, даже ветер не в силах пошевелить черный волос на пыльном бунчуке – размеренно и слепо движутся вверх-вниз бронированные лошадиные головы в костяных забралах, сплошной частокол толстых коленчатых поршней подминает под себя онемевшую от ужаса землю. Красиво колеблются мертвые волосы, выбиваясь из-под пасмурно-золоченых шлемов, тяжко стоят в воздухе, почти не шевелясь, фиолетово-черные раздутые плащи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148