С любопытством приподняла брови: – Продолжай, пожалуйста.
– Мне… так не хватало… твоего смеха! – Фантастика; я с пугающей легкостью вошел в роль. – Так не хватало… твоего запаха, этих милых ужимок, этих вечных стружек в волосах… Не хватало детской улыбки, внезапного блеска твоих жемчужных зубов… твоих идио… твоих милых шуток…
– Как любопытно, – прохрипела бабка, мотая обалдевшей головой. – И че ж в итоге?
– Ну… В итоге я вызвал тебя, потому что ощутил странную потребность… чувствовать тебя рядом, говорить с тобой, смотреть, как ты слизываешь сладкий мед с ножа…
– Я в другом смысле, – нервно перебила Метанка. – Поясок-то в итоге вернешь, али как?
– Да верну! – Я вскочил! отшвырнул ложку в дальний угол стола! И вдруг как бы сник… снова осел на стул… как-то судорожно оправил волосы надо лбом и закатил глаза: – Верну. Но… я подумал… если я отдам тебе поясок, то ты сразу улетишь… И больше никогда не вернешься, ведь так?
Дар речи вернулся к старушке секунд через двадцать.
– Стоп-стоп, – забормотала она. – Прости, но я запуталась. Давай… давай сначала вернем мне поясок, а потом продолжим разговор. Ты пойми, какая фигня: каждые полчаса без меда и пояска прибавляют мне старости на целый год! Представляешь, какой кошмар! За день я внешне старею на двенадцать лет! За час – на полгода! А сейчас мне уже примерно под девяносто! Это не шуточки, согласись? Надеюсь, ты не хочешь дождаться и поглядеть, как я выгляжу в возрасте египетской мумии?
Я вспомнил картинку из русскоязычного «Пари матч» 1998 года: на весь разворот – цветные фото найденных в Египте мумий. Среди прочих там была мумия девочки лет двенадцати – вся высохшая, как освенцимская старушка, а волосы – огненные, золотые! Круто, правда? Может – все-таки подождать, посмотреть на Метанку спустя недельку?
– Абзац, подруга! – Я вдруг опомнился. – Стало быть, волшебный поясок вернет тебе моложавость?
– Йес! – радостно визгнула старушка, дернув жилистым кулачком. – Ура, наконец-то понял. Ты сделал это! Ты осознал!
– Если наденешь поясок, то – сразу помолодеешь? – Возможно, я и впрямь медленно соображаю – впрочем, немудрено: за день выпито немало. – Или не сразу? Или сразу?
– Да, йошкин коготь! Да! Да! Да! – Изнывая от моей тупости, Метанка попыталась даже постучать головой в стену. – Сразу-пресразу помолодею! В шесть секунд!
– ДЕРЖИ, – сказал я.
– Что? – тихо спросила ведьма.
Я провел по лицу ладонью, на миг закрыв глаза.
– ВОЗЬМИ ПОЯСОК.
Она перевела зеленый взгляд ниже, на мою протянутую руку.
– И это… тот самый, настоящий мой поясо… впрочем, я вижу… это он, – быстро забормотала она, часто моргая (показалось, что комнату озарила серия зеленых вспышек). – Я могу взять его себе?
– Быстрее, – простонал я. – Бери – и улетай! Уматывай! Рви когти! Чтоб я тебя не видел! Чтобы мог поскорее забыть о тебе – и никогда, никогда не вспоминать! Вырвать тебя из сердца, как холодную отравленную стрелу!
Ошарашенно моргая, старушка забилась в уголок, прижимая к груди розовую тесемочку.
– Удаляйся, прочь! Теперь меня спасет только время! Оно залечит эти рваные раны от маленьких когтей! Ветер странствий сотрет с моей души страшное тавро, гнусную татуировку твоего имени! О сердце полуденицы! Где ты спрятано, в каком гнилом дупле, в каком ледяном бронированном гробу – ведь не разбудить тебя ни слезами, ни поцелуями… – Я и не заметил, как отшатнулся к дверям, вяло размахивая руками, будто защищаясь от удара. Замер на пороге, ухватившись за дверное кольцо. – Что ж… прощай навсегда, чудовищная ошибка моей юности! Неразгаданная, никому не исповеданная тайна сердца моего! Прощай, невызревщее семя! Изыди прочь, и аз изгрядаю отсель!
– Славик… – простонала бабка. – Ты чего, а? Славик…
– Между нами… кончено. Я прощаю тебе все. Все! – сказал я. И повторил отчетливо, по буквам: Вэ. Сэ. Йо.
И понял, что добил ее. Даже не видел этих наводнившихся травяных глаз: просто услышал первый судорожный всхлип. Ну, началось.
– Славик, ты… я тебя… сейчас поцелую, можно?.. – Хлюпая носом, ветхая Метанка потянулась было ко мне; морщинистая рожица покраснела, зеленые слезы в глазах – но вдруг… ах! мелко дернулась! схватилась за поясницу! Хрум! Хрустнули старые кости! Бедняжка, она забыла о своем возрасте… – Славик, подожди! – простонала бабка, цепляясь побелевшими руками в изголовье кровати. – Не уходи…
Быстро схватила курячьими лапками ненаглядный поясок, нервными пальцами, темными зубами поспешно растянула узелки, сизым языком, как старая кошка, разгладила слипшиеся кисточки…
– Подожди, подожди…
Вдруг закусила побелевшую губу, рывком откинула голову на подушки – с трудом прогнулась в спине, просунула под себя костлявую ручку с концом малинового пояска, замерла на миг, как перед погружением в прорубь, и – хоп! Обвила вкруг костлявых бедер! Секунда тишины, и – бац! Я ослеп: ударило лазоревыми искрами, запахло паленым – дым рассеялся: и все будто по-прежнему: старуха сползает с кровати, но движения у нее быстрые и сильные, как у проснувшейся кошки.
– Не уходи, я сейчас…
Поясок медленно движется по Метанкиной талии, как розовая змея, тихо шипя и постреливая мелкими искрами: он затянулся уже в три оборота! Старуха вскакивает на ноги и – встает на цыпочки, как девочка: сладко потягивается, быстро озирается на широкий стол с медовыми яствами… Bay! Какой прыжок к столу: корявые старческие ручки впиваются в горшочек, она приникает к нему дрожащим темным ртом: глоток за глотком катятся по дряблому горлу – и я вижу… йокарный комар! вижу, как маленькая горбатая старушка начинает подниматься все выше, стремительно вырастая на стройных ножках – ножки почему-то вытягиваются первыми, уже потом розовеют и округляются руки, светлеет шея…
– Минуточку, минутку подожди, – суетится Метанка, прыгает к зеркалу (лицо еще старое, а плечи уже расправились, сладко прогнулась узкая спинка). Р-раз – рывком опустила голову, волосы нахлынули, как золотистая пена – она взбивает их, вытряхивая седые курячьи перышки, медную стружку, каких-то засохших пчел и бабочек: платиновая пыль оседает на мутное зеркало, а я смотрю на оттопырившийся задик: как странно просвечивают розовые ягодицы в прорехах драного старушечьего платья! Круто, круто. Вот так бабка, дери ее…
Так же резко откинула голову назад – просветлевшие волосы отхлынули на плечи, из мутного вьющегося золота вынырнул гладкий лоб, длинный розовый носик с чуть покрасневшими ноздрями, алый кончик языка мелькнул меж бледных обсахаренных губ… Bay, Метаночка. Я и забыл, что ты такая офигительная клава…
– Ну как? – обернулась робко-испуганно. – На сколько выгляжу? На тридцать выгляжу? А на двадцать?
Я смог только зажмуриться, кивнуть и снова вытаращить глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
– Мне… так не хватало… твоего смеха! – Фантастика; я с пугающей легкостью вошел в роль. – Так не хватало… твоего запаха, этих милых ужимок, этих вечных стружек в волосах… Не хватало детской улыбки, внезапного блеска твоих жемчужных зубов… твоих идио… твоих милых шуток…
– Как любопытно, – прохрипела бабка, мотая обалдевшей головой. – И че ж в итоге?
– Ну… В итоге я вызвал тебя, потому что ощутил странную потребность… чувствовать тебя рядом, говорить с тобой, смотреть, как ты слизываешь сладкий мед с ножа…
– Я в другом смысле, – нервно перебила Метанка. – Поясок-то в итоге вернешь, али как?
– Да верну! – Я вскочил! отшвырнул ложку в дальний угол стола! И вдруг как бы сник… снова осел на стул… как-то судорожно оправил волосы надо лбом и закатил глаза: – Верну. Но… я подумал… если я отдам тебе поясок, то ты сразу улетишь… И больше никогда не вернешься, ведь так?
Дар речи вернулся к старушке секунд через двадцать.
– Стоп-стоп, – забормотала она. – Прости, но я запуталась. Давай… давай сначала вернем мне поясок, а потом продолжим разговор. Ты пойми, какая фигня: каждые полчаса без меда и пояска прибавляют мне старости на целый год! Представляешь, какой кошмар! За день я внешне старею на двенадцать лет! За час – на полгода! А сейчас мне уже примерно под девяносто! Это не шуточки, согласись? Надеюсь, ты не хочешь дождаться и поглядеть, как я выгляжу в возрасте египетской мумии?
Я вспомнил картинку из русскоязычного «Пари матч» 1998 года: на весь разворот – цветные фото найденных в Египте мумий. Среди прочих там была мумия девочки лет двенадцати – вся высохшая, как освенцимская старушка, а волосы – огненные, золотые! Круто, правда? Может – все-таки подождать, посмотреть на Метанку спустя недельку?
– Абзац, подруга! – Я вдруг опомнился. – Стало быть, волшебный поясок вернет тебе моложавость?
– Йес! – радостно визгнула старушка, дернув жилистым кулачком. – Ура, наконец-то понял. Ты сделал это! Ты осознал!
– Если наденешь поясок, то – сразу помолодеешь? – Возможно, я и впрямь медленно соображаю – впрочем, немудрено: за день выпито немало. – Или не сразу? Или сразу?
– Да, йошкин коготь! Да! Да! Да! – Изнывая от моей тупости, Метанка попыталась даже постучать головой в стену. – Сразу-пресразу помолодею! В шесть секунд!
– ДЕРЖИ, – сказал я.
– Что? – тихо спросила ведьма.
Я провел по лицу ладонью, на миг закрыв глаза.
– ВОЗЬМИ ПОЯСОК.
Она перевела зеленый взгляд ниже, на мою протянутую руку.
– И это… тот самый, настоящий мой поясо… впрочем, я вижу… это он, – быстро забормотала она, часто моргая (показалось, что комнату озарила серия зеленых вспышек). – Я могу взять его себе?
– Быстрее, – простонал я. – Бери – и улетай! Уматывай! Рви когти! Чтоб я тебя не видел! Чтобы мог поскорее забыть о тебе – и никогда, никогда не вспоминать! Вырвать тебя из сердца, как холодную отравленную стрелу!
Ошарашенно моргая, старушка забилась в уголок, прижимая к груди розовую тесемочку.
– Удаляйся, прочь! Теперь меня спасет только время! Оно залечит эти рваные раны от маленьких когтей! Ветер странствий сотрет с моей души страшное тавро, гнусную татуировку твоего имени! О сердце полуденицы! Где ты спрятано, в каком гнилом дупле, в каком ледяном бронированном гробу – ведь не разбудить тебя ни слезами, ни поцелуями… – Я и не заметил, как отшатнулся к дверям, вяло размахивая руками, будто защищаясь от удара. Замер на пороге, ухватившись за дверное кольцо. – Что ж… прощай навсегда, чудовищная ошибка моей юности! Неразгаданная, никому не исповеданная тайна сердца моего! Прощай, невызревщее семя! Изыди прочь, и аз изгрядаю отсель!
– Славик… – простонала бабка. – Ты чего, а? Славик…
– Между нами… кончено. Я прощаю тебе все. Все! – сказал я. И повторил отчетливо, по буквам: Вэ. Сэ. Йо.
И понял, что добил ее. Даже не видел этих наводнившихся травяных глаз: просто услышал первый судорожный всхлип. Ну, началось.
– Славик, ты… я тебя… сейчас поцелую, можно?.. – Хлюпая носом, ветхая Метанка потянулась было ко мне; морщинистая рожица покраснела, зеленые слезы в глазах – но вдруг… ах! мелко дернулась! схватилась за поясницу! Хрум! Хрустнули старые кости! Бедняжка, она забыла о своем возрасте… – Славик, подожди! – простонала бабка, цепляясь побелевшими руками в изголовье кровати. – Не уходи…
Быстро схватила курячьими лапками ненаглядный поясок, нервными пальцами, темными зубами поспешно растянула узелки, сизым языком, как старая кошка, разгладила слипшиеся кисточки…
– Подожди, подожди…
Вдруг закусила побелевшую губу, рывком откинула голову на подушки – с трудом прогнулась в спине, просунула под себя костлявую ручку с концом малинового пояска, замерла на миг, как перед погружением в прорубь, и – хоп! Обвила вкруг костлявых бедер! Секунда тишины, и – бац! Я ослеп: ударило лазоревыми искрами, запахло паленым – дым рассеялся: и все будто по-прежнему: старуха сползает с кровати, но движения у нее быстрые и сильные, как у проснувшейся кошки.
– Не уходи, я сейчас…
Поясок медленно движется по Метанкиной талии, как розовая змея, тихо шипя и постреливая мелкими искрами: он затянулся уже в три оборота! Старуха вскакивает на ноги и – встает на цыпочки, как девочка: сладко потягивается, быстро озирается на широкий стол с медовыми яствами… Bay! Какой прыжок к столу: корявые старческие ручки впиваются в горшочек, она приникает к нему дрожащим темным ртом: глоток за глотком катятся по дряблому горлу – и я вижу… йокарный комар! вижу, как маленькая горбатая старушка начинает подниматься все выше, стремительно вырастая на стройных ножках – ножки почему-то вытягиваются первыми, уже потом розовеют и округляются руки, светлеет шея…
– Минуточку, минутку подожди, – суетится Метанка, прыгает к зеркалу (лицо еще старое, а плечи уже расправились, сладко прогнулась узкая спинка). Р-раз – рывком опустила голову, волосы нахлынули, как золотистая пена – она взбивает их, вытряхивая седые курячьи перышки, медную стружку, каких-то засохших пчел и бабочек: платиновая пыль оседает на мутное зеркало, а я смотрю на оттопырившийся задик: как странно просвечивают розовые ягодицы в прорехах драного старушечьего платья! Круто, круто. Вот так бабка, дери ее…
Так же резко откинула голову назад – просветлевшие волосы отхлынули на плечи, из мутного вьющегося золота вынырнул гладкий лоб, длинный розовый носик с чуть покрасневшими ноздрями, алый кончик языка мелькнул меж бледных обсахаренных губ… Bay, Метаночка. Я и забыл, что ты такая офигительная клава…
– Ну как? – обернулась робко-испуганно. – На сколько выгляжу? На тридцать выгляжу? А на двадцать?
Я смог только зажмуриться, кивнуть и снова вытаращить глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148