Резиновые сапоги все так же стояли на тумбочке для обуви. Я подошел к ним и запустил руку сначала в один сапог, затем в другой. Газовый баллончик отсутствовал. Здесь из комнаты послышался кашель.
– Это Крайский, – громко проговорил я и вошел.
Над Черемухиным основательно поработали. Вся левая сторона его лица представляла собой месиво и по цвету мало чем отличалась от лилового халата. Правая сторона пострадала меньше, однако и по ней словно провели куриной ножкой, оставив несколько глубоких параллельных царапин.
– Привет, – бодро проговорил я.
– Вы с ним не встретились? – поинтересовался Черемухин безо всяких вступлений.
– Отчего же не встретились? Очень милый марабу.
– Это и есть Абу Бабу.
– Я уже догадался. Что он хотел?
– Он следил за мной и видел, как вы приезжали в прошлый раз. Его заинтересовал роллс-ройс. Пришлось выложить ему все.
– Понятно… А на каком языке вы общались?
– На русском. Когда-то он учился в университете имени Патриса Лумумбы.
– Ничего себе, дикарь! Ну и как вы считаете, что теперь предпримет Шидловский?
– Я думаю, постарается заграбастать Козираги в свои лапы.
– М-да, ситуация усложняется.
– Пришла беда, откуда не ждали, – проговорил Черемухин.
– Что? – Я весь внутренне сжался. – Что вы сказали?
– Между прочим, любимая фраза Ленчика. Последнее время он часто ее повторял…
– Мне кажется, вы – честный человек, – сказал мне Черемухин на прощание. Мы с ним проговорили около часа, он выложил все, что знал, а я дал ему еще пятьсот марок. На свой страх и риск. Уж очень больно было на него смотреть.
– Спасибо, – отозвался я.
– Знаете, возьмите картины на сохранение, а то мало ли что.
Он отправился в другую комнату и вернулся с большим рулоном в руках. Я дал ему телефон Голдблюма. На всякий случай.
Стоило видеть, как Голдблюм дрожащими руками разворачивает полотна.
– Да, это несомненно он, – словно зомби приговаривал при этом босс, – несомненно он… – Потом посмотрел на меня. – Можешь остановиться в четырехзвездочной гостинице, мой мальчик. Но помни, ты должен опередить Шидловского! Опередить этого Абу Бабу! Во что бы то ни стало!
Я выбрал небольшую гостиницу под названием «Сент-Шарль». Номер на первом этаже без балкона. До площади Италии – минут семь ходьбы.
Я прибыл в Париж около двенадцати ночи. Город еще был залит огнями, желтой стрелой вонзалась в небо Эйфелева башня. «И у ног твоих весь пламенный Париж», вспомнилось мне. Таксист промчался по Елисейским полям, потом по бульвару Распай. У входа в гостиницу я на какое-то время задержался и вдохнул прохладного ночного воздуха. «Я в Париже!» Не верилось в реальность происходящего.
В номере я первым делом поднял жалюзи и распахнул окно. Комната наполнилась обрывками французской речи. Включил телевизор. Пел Шарль Азнавур. Шарль Азнавур пел в гостинице «Сент-Шарль». Его сменил Жильбер Беко. Того – Джо Дассен…
На следующее утро мне захотелось купить себе что-нибудь в память о Париже. Я зашел в небольшой магазинчик на улице Гобеленов и приобрел берет. Он был темно-серым, из роскошной ткани и стоил целое состояние. И все же я его купил.
В обнове я и отправился на Монмартр.
Я выбрался из метро, прошел по узкой улочке, сплошь занятой магазинчиками дешевой одежды, и поднялся вверх на фуникулере. Откровенно говоря, я ожидал, что художники начнут попадаться уже рядом с Сакрэ Кер. Но на церковных ступенях обнаружил лишь негров, торговавших искусственными голубями. Они пускали их в воздух и голуби довольно неплохо летали. Возле самого собора расположился экзотического вида шарманщик. Туристы бросали ему монетки и проходили внутрь.
Я обошел Сакрэ Кер и побродил по кривым улочкам. И, наконец, вышел на небольшую уютную площадь, облюбованную художниками. Ко мне тут же бросились несколько из них, предлагая свои услуги. Я сказал: «Но», и принялся изучать обстановку.
Все художники делились на две основные группы: те, кто ходил с небольшими планшетами в руках, выискивая заказчиков, и те, кто расположился стационарно, расставив образцы своих работ, и предлагал потенциальным заказчикам присесть на маленький стульчик.
Если честно, я был разочарован. В Москве на Арбате сидели интересные ребята, а здесь обитали в основном халтурщики. В Париже! На Монмартре! К тому же цены тут были фантастические! Зато появилась надежда, что Козираги я выявлю без особых хлопот, и не столько по описанию, сколько по манере письма. Уж его-то техника отличалась богатством по сравнению с безликой техникой местных мазил. Судя по «Инженеру Ерофееву».
Я принялся шарить глазами по портретам, однако ничего обнадеживающего не обнаружил. Перешел на противоположную сторону и обмер. С одного из портретов на меня глядел не кто иной, как… берлинский детектив Мюнхаузен. Впрочем, смотрел – пожалуй, не то слово. Нагло пялился. Его рыжая шевелюра была выписана особенно любовно на фоне виднеющегося вдали Сакре Кер.
Я еще раз настороженно огляделся, однако живого Мюнхаузена поблизости не было. Тогда я принялся за художника, сидящего рядом. При этом пришлось раз десять ткнуть в портрет указательным пальцем, прежде чем до него дошло, что именно меня интересует. Из его ответа я понял не больше, чем он из моего вопроса. А именно, два слова: monsieur и Allemagne. В отчаянии художник перешел на мимику, и сразу же стало ясно, что «месье из Германии отказался платить». На художнике был такой же берет, как и у меня. Возможно, он тоже приобрел его на улице Гобеленов.
Я еще раз ткнул в портрет пальцем и проговорил:
– Барон Мюнхаузен.
Однако француз не понял, что я хочу этим сказать.
Я посидел на террасе за белым пластмассовым столиком, попивая кофе. Небо было синее и краски вокруг сочные. Не то, что на портретах обитающих вокруг мазил. Однако, нужно было форсировать поиски Козираги. Появление на горизонте Мюнхаузена не сделало меня счастливее.
Я вновь принялся бродить вдоль рядов, но если и достиг какого-то положительного результата, то только в том, что не обнаружил нигде портрета Абу Бабу. Пришлось пойти на крайние меры. Я извлек из кармана разговорник и тараном двинулся на мазил.
– Russe peintre… – твердил я, для солидности добавляя: – Интерпол. Je cherche russe peintre… Интерпол.
Мазилы всполошились, беспокойно завертели головами. Те, кто ходил с планшетами, разбежались в разные стороны.
Наконец, меня взял за плечо пожилой мужчина с длинной черной бородой. Отвел в сторону.
– Если ваш приятель и был здесь, то местная братия его уже давно отшила, – проговорил он на чистом русском. – Они это умеют.
– Но где же тогда его искать? – в отчаянии пролепетал я. – Мне точно известно, что он в Париже.
– Ну, не знаю, не знаю… Где-нибудь в более спокойном месте, и не таком денежном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Это Крайский, – громко проговорил я и вошел.
Над Черемухиным основательно поработали. Вся левая сторона его лица представляла собой месиво и по цвету мало чем отличалась от лилового халата. Правая сторона пострадала меньше, однако и по ней словно провели куриной ножкой, оставив несколько глубоких параллельных царапин.
– Привет, – бодро проговорил я.
– Вы с ним не встретились? – поинтересовался Черемухин безо всяких вступлений.
– Отчего же не встретились? Очень милый марабу.
– Это и есть Абу Бабу.
– Я уже догадался. Что он хотел?
– Он следил за мной и видел, как вы приезжали в прошлый раз. Его заинтересовал роллс-ройс. Пришлось выложить ему все.
– Понятно… А на каком языке вы общались?
– На русском. Когда-то он учился в университете имени Патриса Лумумбы.
– Ничего себе, дикарь! Ну и как вы считаете, что теперь предпримет Шидловский?
– Я думаю, постарается заграбастать Козираги в свои лапы.
– М-да, ситуация усложняется.
– Пришла беда, откуда не ждали, – проговорил Черемухин.
– Что? – Я весь внутренне сжался. – Что вы сказали?
– Между прочим, любимая фраза Ленчика. Последнее время он часто ее повторял…
– Мне кажется, вы – честный человек, – сказал мне Черемухин на прощание. Мы с ним проговорили около часа, он выложил все, что знал, а я дал ему еще пятьсот марок. На свой страх и риск. Уж очень больно было на него смотреть.
– Спасибо, – отозвался я.
– Знаете, возьмите картины на сохранение, а то мало ли что.
Он отправился в другую комнату и вернулся с большим рулоном в руках. Я дал ему телефон Голдблюма. На всякий случай.
Стоило видеть, как Голдблюм дрожащими руками разворачивает полотна.
– Да, это несомненно он, – словно зомби приговаривал при этом босс, – несомненно он… – Потом посмотрел на меня. – Можешь остановиться в четырехзвездочной гостинице, мой мальчик. Но помни, ты должен опередить Шидловского! Опередить этого Абу Бабу! Во что бы то ни стало!
Я выбрал небольшую гостиницу под названием «Сент-Шарль». Номер на первом этаже без балкона. До площади Италии – минут семь ходьбы.
Я прибыл в Париж около двенадцати ночи. Город еще был залит огнями, желтой стрелой вонзалась в небо Эйфелева башня. «И у ног твоих весь пламенный Париж», вспомнилось мне. Таксист промчался по Елисейским полям, потом по бульвару Распай. У входа в гостиницу я на какое-то время задержался и вдохнул прохладного ночного воздуха. «Я в Париже!» Не верилось в реальность происходящего.
В номере я первым делом поднял жалюзи и распахнул окно. Комната наполнилась обрывками французской речи. Включил телевизор. Пел Шарль Азнавур. Шарль Азнавур пел в гостинице «Сент-Шарль». Его сменил Жильбер Беко. Того – Джо Дассен…
На следующее утро мне захотелось купить себе что-нибудь в память о Париже. Я зашел в небольшой магазинчик на улице Гобеленов и приобрел берет. Он был темно-серым, из роскошной ткани и стоил целое состояние. И все же я его купил.
В обнове я и отправился на Монмартр.
Я выбрался из метро, прошел по узкой улочке, сплошь занятой магазинчиками дешевой одежды, и поднялся вверх на фуникулере. Откровенно говоря, я ожидал, что художники начнут попадаться уже рядом с Сакрэ Кер. Но на церковных ступенях обнаружил лишь негров, торговавших искусственными голубями. Они пускали их в воздух и голуби довольно неплохо летали. Возле самого собора расположился экзотического вида шарманщик. Туристы бросали ему монетки и проходили внутрь.
Я обошел Сакрэ Кер и побродил по кривым улочкам. И, наконец, вышел на небольшую уютную площадь, облюбованную художниками. Ко мне тут же бросились несколько из них, предлагая свои услуги. Я сказал: «Но», и принялся изучать обстановку.
Все художники делились на две основные группы: те, кто ходил с небольшими планшетами в руках, выискивая заказчиков, и те, кто расположился стационарно, расставив образцы своих работ, и предлагал потенциальным заказчикам присесть на маленький стульчик.
Если честно, я был разочарован. В Москве на Арбате сидели интересные ребята, а здесь обитали в основном халтурщики. В Париже! На Монмартре! К тому же цены тут были фантастические! Зато появилась надежда, что Козираги я выявлю без особых хлопот, и не столько по описанию, сколько по манере письма. Уж его-то техника отличалась богатством по сравнению с безликой техникой местных мазил. Судя по «Инженеру Ерофееву».
Я принялся шарить глазами по портретам, однако ничего обнадеживающего не обнаружил. Перешел на противоположную сторону и обмер. С одного из портретов на меня глядел не кто иной, как… берлинский детектив Мюнхаузен. Впрочем, смотрел – пожалуй, не то слово. Нагло пялился. Его рыжая шевелюра была выписана особенно любовно на фоне виднеющегося вдали Сакре Кер.
Я еще раз настороженно огляделся, однако живого Мюнхаузена поблизости не было. Тогда я принялся за художника, сидящего рядом. При этом пришлось раз десять ткнуть в портрет указательным пальцем, прежде чем до него дошло, что именно меня интересует. Из его ответа я понял не больше, чем он из моего вопроса. А именно, два слова: monsieur и Allemagne. В отчаянии художник перешел на мимику, и сразу же стало ясно, что «месье из Германии отказался платить». На художнике был такой же берет, как и у меня. Возможно, он тоже приобрел его на улице Гобеленов.
Я еще раз ткнул в портрет пальцем и проговорил:
– Барон Мюнхаузен.
Однако француз не понял, что я хочу этим сказать.
Я посидел на террасе за белым пластмассовым столиком, попивая кофе. Небо было синее и краски вокруг сочные. Не то, что на портретах обитающих вокруг мазил. Однако, нужно было форсировать поиски Козираги. Появление на горизонте Мюнхаузена не сделало меня счастливее.
Я вновь принялся бродить вдоль рядов, но если и достиг какого-то положительного результата, то только в том, что не обнаружил нигде портрета Абу Бабу. Пришлось пойти на крайние меры. Я извлек из кармана разговорник и тараном двинулся на мазил.
– Russe peintre… – твердил я, для солидности добавляя: – Интерпол. Je cherche russe peintre… Интерпол.
Мазилы всполошились, беспокойно завертели головами. Те, кто ходил с планшетами, разбежались в разные стороны.
Наконец, меня взял за плечо пожилой мужчина с длинной черной бородой. Отвел в сторону.
– Если ваш приятель и был здесь, то местная братия его уже давно отшила, – проговорил он на чистом русском. – Они это умеют.
– Но где же тогда его искать? – в отчаянии пролепетал я. – Мне точно известно, что он в Париже.
– Ну, не знаю, не знаю… Где-нибудь в более спокойном месте, и не таком денежном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121