– Знаешь, я целый день об этом думал, – шепнул кролику Брайс. – И понял, что можно заставить тебя танцевать. Сара-Рут обожает, когда танцуют. Мама когда-то брала её на руки и кружила с ней по всей комнате. Ну как, съела печенье? – спросил Брайс у Сары-Рут.
– Угу, – ответила Сара-Рут.
– Ну тогда смотри, солнышко. У нас для тебя сюрприз. – Брайс выпрямился. – Закрой глаза, – велел он сестре, принёс Эдварда к кровати и сказал: – Всё, можешь открывать.
Сара-Рут открыла глаза.
– А ну-ка потанцуй, Бубенчик. – Дёргая за веточки, привязанные к лапкам Эдварда, Брайс заставил кролика танцевать чуть ли не вприсядку; другой рукой он держал свою губную гармошку и наигрывал какую-то жизнерадостную мелодию.
Девочка засмеялась. Она смеялась, пока не начала кашлять. Тогда Брайс положил Эдварда на кровать, взял Сару-Рут на руки и стал её укачивать, гладить по спине.
– А хочешь на свежий воздух? – спросил он. – Давай-ка вынесем тебя на улицу.
И Брайс вынес девочку на улицу. Эдвард остался лежать на кровати и, глядя в потемневший от копоти потолок, снова подумал, как хорошо иметь крылья. Будь у него крылья, он бы взмыл высоко-высоко в небо и полетел над всем миром туда, где воздух чист, свеж и сладок. И он бы взял с собой Сару-Рут. Он держал бы её на руках. И уж конечно, поднимись они вверх, высоко-высоко над миром, она бы смогла дышать, совсем не кашляя.
Мгновение спустя Брайс вернулся в дом с Сарой-Рут на руках.
– Она хочет и тебя взять на улицу, – сказал он Эдварду.
– Бубенчик, – сказала Сара-Рут и протянула руки. Брайс держал на руках Сару-Рут, Сара-Рут держала Эдварда, и они втроём вышли на улицу. Брайс предложил:
– Давайте смотреть на звёзды. Как увидите падающую звезду, скорее загадывайте желание.
Все трое надолго замолчали, глядя в ночное небо. Сара-Рут перестала кашлять. Эдвард подумал, что она, может быть, заснула.
– Вон, вон звезда! – сказала девочка.
По ночному небу и правда летела звезда.
– Загадай желание, солнышко, – произнёс Брайс неожиданно высоким, напряжённым голосом. – Это твоя звезда. Ты можешь загадать всё что угодно.
И хотя эту звезду заметила Сара-Рут, Эдвард тоже загадал желание.
Глава девятнадцатая
Дни шли, солнце всходило и заходило, потом снова всходило и снова заходило. Иногда отец являлся домой, а иногда не показывался. Уши у Эдварда стали жёваные, но его это нисколько не беспокоило. Свитер его распустился почти до последней нитки, но это его тоже не беспокоило. Его нещадно тискали и обнимали, но ему это нравилось. А по вечерам, когда Брайс брал в руки веточки, к которым были привязаны куски бечёвки, Эдвард танцевал и танцевал. Без устали.
Прошёл месяц, потом два месяца, три… Саре-Рут стало хуже. На пятый месяц она отказалась есть.
А когда наступил шестой месяц, она начала кашлять кровью. Дыхание её стало неровным и неуверенным, как будто в промежутках между вдохами она забывала, как надо дышать.
– Ну, солнышко, дыши, дыши же, – говорил Брайс, стоя рядом с ней.
«Дыши, – повторял Эдвард из её объятий, как из глубины колодца. – Пожалуйста, пожалуйста, дыши».
Брайс перестал ходить на работу. Он сидел дома целый день, держал Сару-Рут на руках, укачивал её, пел ей песни.
Одним ярким солнечным утром в сентябре Сара-Рут совсем перестала дышать.
– Нет, нет, этого не может быть! – твердил Брайс. – Ну, пожалуйста, солнышко, дыши, дыши ещё.
Эдвард выпал из рук Сары-Рут ещё накануне вечером, и она больше о нём не спрашивала. Лёжа на полу лицом вниз, закинув руки за голову, Эдвард слушал, как плачет Брайс. Потом он слушал, как в дом вернулся отец и стал кричать на Брайса. А потом отец заплакал, и Эдвард слушал, как он плачет.
– Ты не имеешь права плакать! – кричал Брайс. – Ты не имеешь права плакать. Ты её даже не любил. Ты вообще не знаешь, что такое любовь.
– Я любил её, – говорил отец. – Я любил её.
«Я тоже её любил, – думал Эдвард. – Я любил её, а теперь её нет на свете. Странно это, очень странно. Как дальше жить в этом мире, если здесь не будет Сары-Рут?»
Отец и сын продолжали кричать друг на друга, а потом наступил ужасный момент, когда отец заявил, что Сара-Рут принадлежит ему, что это его девочка, его ребёнок и он сам будет её хоронить.
– Она не твоя! – кричал Брайс. – Ты не имеешь права. Она не твоя.
Но отец был большой, сильный, и он победил. Он завернул Сару-Рут в одеяло и унёс. В домике стало очень тихо. Эдвард слышал, как по комнате бродит Брайс и что-то бормочет себе под нос. Наконец мальчик поднял Эдварда.
– Пойдём, Бубенчик, – сказал Брайс. – Нам теперь тут делать нечего. Мы поедем в Мемфис.
Глава двадцатая
– Ты много видел в жизни танцующих кроликов? – спросил Брайс у Эдварда. – Зато я точно знаю, скольких видел я. Одного. Это ты. Вот так мы с тобой и подзаработаем. В прошлый раз, когда я был в Мемфисе, там как раз давали представление. Люди устраивают разные представления прямо на улице, на углу, а другие люди им за это бросают деньги.
Они шли до города всю ночь. Брайс шёл без остановок, держа Эдварда под мышкой, и всё время с ним разговаривал. Эдвард пытался слушать, но его снова охватило равнодушие. Именно так он чувствовал себя, когда был чучелом, прибитым к шесту в огороде у старухи. Ему всё было безразлично, и он знал, что никогда больше его ничто не будет волновать.
У Эдварда было не только пусто и уныло на душе. Ему было больно. Каждая часть его фарфорового тела болела. Ему было больно за Сару-Рут. Он хотел, чтобы она снова взяла его на руки. Он хотел для неё танцевать.
И он действительно стал танцевать, но уже не для Сары-Рут. Эдвард танцевал для незнакомых людей на грязном перекрёстке в Мемфисе. Брайс наигрывал на губной гармошке и подёргивал лапки Эдварда за верёвочки, Эдвард кланялся, шаркал ножкой, раскачивался, танцевал, кружился, а люди останавливались, тыкали в него пальцем и смеялись. На земле прямо перед ним стояла коробка Сары-Рут, та коробка, в которой девочка держала пуговицы. Крышка коробки была открыта, чтобы люди бросали туда монетки.
– Мама, – сказал какой-то малыш, – посмотри на этого кролика. Я хочу его потрогать. – И он протянул руку к Эдварду.
– Не смей! – сказала мать. – Он грязный. – Она оттащила ребёнка от Эдварда.
– Он гадкий и противный, – сказала она. – Фу!
Какой-то человек в шляпе остановился и стал рассматривать Эдварда и Брайса.
– Танцы – это грех, – сказал он. А потом, после долгой паузы, добавил: – Особенно грешно, когда танцуют кролики.
Человек снял шляпу и прижал её к сердцу. Он стоял и смотрел на мальчика с кроликом долго, очень долго. В конце концов он снова надел шляпу и ушёл.
Тени стали длиннее. Солнце превратилось в оранжевый пыльный шар, который уже готов был скрыться за горизонтом.
Брайс заплакал. Эдвард увидел, как его слёзы падают на асфальт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15