Лишь иногда – и это отчетливо было видно Другому с его высоты – один из плывущих понимал, что вокруг него кружит мертвец, и видел, как он кружит.
Другой не мог больше на это смотреть и спустился вниз, к себе самому.
Он лежал в уголке лодки, не глядя больше в ночное небо, и видел, как обрубок руки мертвеца схватился за резиновый валик борта и подтянул за собой тело. Мертвец поднялся на борт.
Сегодня все приходят навестить меня, подумал Другой и обрадовался.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказал он. Они определенно знают, как я одинок, размышлял он, вот и приходят навестить меня. Раньше я все время был очень одинок, и никто ко мне не приходил в гости, с тех пор как умерла Мария. Это так прекрасно с их стороны.
– Добрый день, дорогой мой! – сказал он.
Однорукий медленно поднялся на борт, и Другой вовсе не удивился, что тот вернулся к нему.
– Я тебя никогда не забывал, – сказал он ему, – ты можешь не верить этому, но это так. Я все время думал о тебе, пока ты кружил вокруг меня по воде. Ну а то, помнишь, что я хотел сделать с тобой, не стоит воспринимать слишком трагично. Ты ведь можешь представить себе, каково мне было, правда ведь? Это было совсем нелегко!
Однорукий сел там, где до него были Мария и Бетси. Лицо его было размыто водой и смертью и стало почти прозрачным.
– Меня явно лихорадит, – сказал Другой. – Конечно, у меня жар. Иначе я бы всего этого не видел. Ясное дело, я вижу призраков. Мне нужно мыслить четко и здраво рассуждать.
Он напряг глаза, чтобы лучше видеть, хотя знал, что глаза у него закрыты. Он не мог ничего видеть и видел все со сверхчеткой ясностью. Вон там, значит, сидел Однорукий, смотрел на него и улыбался.
– Странно, – сказал Другой, – все, кто приходит ко мне, улыбаются мне, как будто они жалеют меня.
Жалость эта ему не понравилась.
– Не нужна мне ваша жалость, – сказал он Однорукому. – Если вы думаете, что мне это нужно, вы заблуждаетесь. Не стоит беспокоиться.
Но Однорукий только покачал головой, тихо и словно невзначай.
Из-за сочувствия Другой не желал больше ничего видеть. Даже внутренним взором. Однорукий исчез как по заказу.
«Вот видишь!» – сказал Другой.
И тут он с усилием открыл оба глаза и огляделся. Контуры надувной лодки казались черными на фоне неба, и сияли звезды. Они сияли непостижимой красотой. На борту никого не было, и он, как всегда, был один.
«Вот видишь!» – сказал он еще раз.
Он подтянул подбородок и медленно повернул голову. Линия горизонта на всей протяженности была покрыта светлой дымкой, и на горизонте было пусто. Океан, как всегда, был гладким, как зеркало. Он раскрыл рот и высунул язык как можно дальше, чтобы почувствовать, нет ли ветра. Но больше никакого ветра не было. Облака над горизонтом сжались до узкой, вычурной полоски.
«Сейчас ты займешься тем, что будешь тихо и блаженно умирать, дорогой мой», – сказал он себе. Он скривил губы, словно собираясь засмеяться. Почувствовал, как губы обтягивают зубы. Он увидел свою фотографию: как он пытается ухмыльнуться.
И тут на него напал страх. Он вспомнил, как иногда боялся раньше, ребенком. Ночью в темных комнатах мрачных углов и того, что могло появиться оттуда. Как сейчас. Вдруг он сейчас умрет, а там окажется кто-то и потребует от него чего-нибудь. Кто-то, кто мог спросить его и что-нибудь сделать с ним. Судия, который спросит его: «Сколько раз ты был в церкви? А если не был, то почему? Спекулировал ли ты своим талантом, и если да, то сколько раз? А еще какие прегрешения?» И вопросам не будет конца.
«Славная анкетка», – сказал Другой и слегка успокоился. А потом снова впал в гнев.
«Если ты и в самом деле такой и все еще придаешь значение этим анкетам – значит, я от тебя отказываюсь, дражайший!» – сказал он задиристо.
Он прислушался. Есть здесь кто?
Нет, удостоверился он. Молчание, как всегда, и полная тишина.
Но формулярчик все-таки надо заполнить?
Другой слегка закашлялся от смеха. Боже праведный, до чего же банально и примитивно.
А потом он все-таки опять испугался, потому что от Судии зависело ведь будущее? То, что с ним там произойдет? Видишь ли, он не каждое воскресенье ходил в церковь, как положено, да и в целом ответы на вопросы звучали не слишком обнадеживающе.
«Обнадеживающе! – сказал он мрачно. – Кажется, это слово я уже однажды где-то слышал?»
Он боялся того, что ему может назначить Вышний.
Сказки про Ад и Чистилище пришли ему в голову, а что, если это правда и все так и есть? Знать этого нельзя, боги непредсказуемы, пусть у них и разные церкви, подумал он. А уж Вышний! «Ты можешь быть десять раз прав, но если Вышний, несмотря на это, скажет „нет“, ты пропал. Смирение, да, мой боже, – сказал Другой как можно громче, – будьте смиренны, возлюбите врагов своих! Я что, должен любить Его?»
Он боялся. Как в детстве, его обступили черные фигуры и грозили. Как только он умрет, они доберутся до него и сотворят нечто ужасное. Из углов наползало на него что-то темное, таинственное и тянуло к нему руки.
Нужно просто зажечь свет, быстро подумал он. Тогда исчезнут и темные углы, и фигуры.
«Щелк, – сказал он. – Теперь светло. Ну, где вы?»
Было светло. Он огляделся в ночном свете. Поблизости никого. Ни теней, ни Смерти. Он был один с собой и своим страхом. И его никак нельзя было отринуть.
«Я хочу только туда, где Мария». Он снова закрыл глаза. Закрыть глаза – это спасение. Спасение, какое приходит в момент тяжкой усталости. Он устал, он чудовищно устал. Он чувствовал, как медленно надвигается сон, ноги стали тяжелыми, мышление незаметно переходило в подсознание, ширилось и тонуло в нем.
Однако спать Другой не мог. Потому что сразу же перед его закрытыми глазами появлялся Однорукий и смотрел на него. Он снова улыбался жалкой сострадательной улыбкой и снова качал головой.
«Вообще-то ты должен бы побольше знать о Нем, чем я, – сказал ему Другой. – Ты же, в конце концов, уже умер. Вообще-то ты мог бы теперь и для меня хоть раз что-нибудь сделать, не правда ли?»
Но Однорукий только еще раз покачал головой, достал сигарету и закурил, отвернувшись лицом к небу. Другой, казалось, для него вовсе не существовал.
«Ты про Него что-нибудь знаешь?» – спросил Другой. Однорукий по-прежнему молчал и курил.
«Ни одна собака ничего не знает, – огорчился Другой. – Или никто ничего не хочет знать. А ведь могли бы и помочь, если бы хотели. Но нет!»
Однорукий упорно молчал.
«Ты о Бетси подумай! – сказал Другой. – По крайней мере, ей-то ты мог бы помочь!»
Однорукий задымил сильнее. Облака почти полностью скрыли его лицо.
«Облака затмили лик его, – с презрением продекламировал Другой. – Очень романтично. Осталось только закончить стихотворение».
Однорукий лишь взглянул на него и стал уменьшаться. Ноги его исчезли, корпус растворился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Другой не мог больше на это смотреть и спустился вниз, к себе самому.
Он лежал в уголке лодки, не глядя больше в ночное небо, и видел, как обрубок руки мертвеца схватился за резиновый валик борта и подтянул за собой тело. Мертвец поднялся на борт.
Сегодня все приходят навестить меня, подумал Другой и обрадовался.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказал он. Они определенно знают, как я одинок, размышлял он, вот и приходят навестить меня. Раньше я все время был очень одинок, и никто ко мне не приходил в гости, с тех пор как умерла Мария. Это так прекрасно с их стороны.
– Добрый день, дорогой мой! – сказал он.
Однорукий медленно поднялся на борт, и Другой вовсе не удивился, что тот вернулся к нему.
– Я тебя никогда не забывал, – сказал он ему, – ты можешь не верить этому, но это так. Я все время думал о тебе, пока ты кружил вокруг меня по воде. Ну а то, помнишь, что я хотел сделать с тобой, не стоит воспринимать слишком трагично. Ты ведь можешь представить себе, каково мне было, правда ведь? Это было совсем нелегко!
Однорукий сел там, где до него были Мария и Бетси. Лицо его было размыто водой и смертью и стало почти прозрачным.
– Меня явно лихорадит, – сказал Другой. – Конечно, у меня жар. Иначе я бы всего этого не видел. Ясное дело, я вижу призраков. Мне нужно мыслить четко и здраво рассуждать.
Он напряг глаза, чтобы лучше видеть, хотя знал, что глаза у него закрыты. Он не мог ничего видеть и видел все со сверхчеткой ясностью. Вон там, значит, сидел Однорукий, смотрел на него и улыбался.
– Странно, – сказал Другой, – все, кто приходит ко мне, улыбаются мне, как будто они жалеют меня.
Жалость эта ему не понравилась.
– Не нужна мне ваша жалость, – сказал он Однорукому. – Если вы думаете, что мне это нужно, вы заблуждаетесь. Не стоит беспокоиться.
Но Однорукий только покачал головой, тихо и словно невзначай.
Из-за сочувствия Другой не желал больше ничего видеть. Даже внутренним взором. Однорукий исчез как по заказу.
«Вот видишь!» – сказал Другой.
И тут он с усилием открыл оба глаза и огляделся. Контуры надувной лодки казались черными на фоне неба, и сияли звезды. Они сияли непостижимой красотой. На борту никого не было, и он, как всегда, был один.
«Вот видишь!» – сказал он еще раз.
Он подтянул подбородок и медленно повернул голову. Линия горизонта на всей протяженности была покрыта светлой дымкой, и на горизонте было пусто. Океан, как всегда, был гладким, как зеркало. Он раскрыл рот и высунул язык как можно дальше, чтобы почувствовать, нет ли ветра. Но больше никакого ветра не было. Облака над горизонтом сжались до узкой, вычурной полоски.
«Сейчас ты займешься тем, что будешь тихо и блаженно умирать, дорогой мой», – сказал он себе. Он скривил губы, словно собираясь засмеяться. Почувствовал, как губы обтягивают зубы. Он увидел свою фотографию: как он пытается ухмыльнуться.
И тут на него напал страх. Он вспомнил, как иногда боялся раньше, ребенком. Ночью в темных комнатах мрачных углов и того, что могло появиться оттуда. Как сейчас. Вдруг он сейчас умрет, а там окажется кто-то и потребует от него чего-нибудь. Кто-то, кто мог спросить его и что-нибудь сделать с ним. Судия, который спросит его: «Сколько раз ты был в церкви? А если не был, то почему? Спекулировал ли ты своим талантом, и если да, то сколько раз? А еще какие прегрешения?» И вопросам не будет конца.
«Славная анкетка», – сказал Другой и слегка успокоился. А потом снова впал в гнев.
«Если ты и в самом деле такой и все еще придаешь значение этим анкетам – значит, я от тебя отказываюсь, дражайший!» – сказал он задиристо.
Он прислушался. Есть здесь кто?
Нет, удостоверился он. Молчание, как всегда, и полная тишина.
Но формулярчик все-таки надо заполнить?
Другой слегка закашлялся от смеха. Боже праведный, до чего же банально и примитивно.
А потом он все-таки опять испугался, потому что от Судии зависело ведь будущее? То, что с ним там произойдет? Видишь ли, он не каждое воскресенье ходил в церковь, как положено, да и в целом ответы на вопросы звучали не слишком обнадеживающе.
«Обнадеживающе! – сказал он мрачно. – Кажется, это слово я уже однажды где-то слышал?»
Он боялся того, что ему может назначить Вышний.
Сказки про Ад и Чистилище пришли ему в голову, а что, если это правда и все так и есть? Знать этого нельзя, боги непредсказуемы, пусть у них и разные церкви, подумал он. А уж Вышний! «Ты можешь быть десять раз прав, но если Вышний, несмотря на это, скажет „нет“, ты пропал. Смирение, да, мой боже, – сказал Другой как можно громче, – будьте смиренны, возлюбите врагов своих! Я что, должен любить Его?»
Он боялся. Как в детстве, его обступили черные фигуры и грозили. Как только он умрет, они доберутся до него и сотворят нечто ужасное. Из углов наползало на него что-то темное, таинственное и тянуло к нему руки.
Нужно просто зажечь свет, быстро подумал он. Тогда исчезнут и темные углы, и фигуры.
«Щелк, – сказал он. – Теперь светло. Ну, где вы?»
Было светло. Он огляделся в ночном свете. Поблизости никого. Ни теней, ни Смерти. Он был один с собой и своим страхом. И его никак нельзя было отринуть.
«Я хочу только туда, где Мария». Он снова закрыл глаза. Закрыть глаза – это спасение. Спасение, какое приходит в момент тяжкой усталости. Он устал, он чудовищно устал. Он чувствовал, как медленно надвигается сон, ноги стали тяжелыми, мышление незаметно переходило в подсознание, ширилось и тонуло в нем.
Однако спать Другой не мог. Потому что сразу же перед его закрытыми глазами появлялся Однорукий и смотрел на него. Он снова улыбался жалкой сострадательной улыбкой и снова качал головой.
«Вообще-то ты должен бы побольше знать о Нем, чем я, – сказал ему Другой. – Ты же, в конце концов, уже умер. Вообще-то ты мог бы теперь и для меня хоть раз что-нибудь сделать, не правда ли?»
Но Однорукий только еще раз покачал головой, достал сигарету и закурил, отвернувшись лицом к небу. Другой, казалось, для него вовсе не существовал.
«Ты про Него что-нибудь знаешь?» – спросил Другой. Однорукий по-прежнему молчал и курил.
«Ни одна собака ничего не знает, – огорчился Другой. – Или никто ничего не хочет знать. А ведь могли бы и помочь, если бы хотели. Но нет!»
Однорукий упорно молчал.
«Ты о Бетси подумай! – сказал Другой. – По крайней мере, ей-то ты мог бы помочь!»
Однорукий задымил сильнее. Облака почти полностью скрыли его лицо.
«Облака затмили лик его, – с презрением продекламировал Другой. – Очень романтично. Осталось только закончить стихотворение».
Однорукий лишь взглянул на него и стал уменьшаться. Ноги его исчезли, корпус растворился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31