Ни чести, ни ответственности. И надрываться не надо – себя переделывать, заставлять, зверя в себе скручивать… Что естественно – то не безобразно. Легко так жить. Хорошо. Голова пустая, дума ее к земле не клонит. Ешь, пей, да девок под себя греби, никто не спросит, не осудит – ни люди, ни боги. Тем более что опять сказано: «Не судите, да не судимы будете!» То есть – прощай, и тебя простят. Хороший задел…
Йерикка говорил спокойно, но Олег заметил вдруг, как дрожат у него губы.
– А для тех, кто поумнее, – продолжал он ровно, – можно и философского туману напустить. Мол, раз в мире все едино – то и добро со злом – две стороны одной медали… Как посмотреть!
– А в вашей Верье есть место злу? – задумчиво спросил Олег.
Йерикка покачал головой:
– Верья – это семья. А зло возникло позже, как отрицание всего, что делал и дал людям Род. Зло с добром – не две стороны одной медали, а два разных мира. ДА и НЕТ не могут быть одним словом. Зло и Добро не могут быть одним делом… Так вот. Поставили данваны на зверскую половинку в человеке – и выиграли. Уже когда восстание было – половина южан за них дралась. Тупо дралась, со страхом, на славян не похоже совсем – но ДРАЛАСЬ! А сейчас там и того хуже, на юге… Ничего в людях нашего не оставляют. Ни закона, ни языка, ни обычая, ни памяти… В ком воля и честь сохранились – тех после войны перерезали. Сам ведь шел по обезлюдевшим местам – это тогда их опустошили. В лесовиках только страх и остался. А в горожанах… – Йерикка недобро шевельнул уголком рта.
– Это правда, что там свободно продают нарко… дурь? – поправился Олег.
Йерикка немного досадливо проворчал:
– Да знаю я это слово – наркотики… Продают. И еще много вещей делают, о которых здешние горцы и представления не имеют. Да и ты, наверное, тоже.
Йерикка ошибался. Олег – в основном понаслышке, по газетам и телевизору – все-таки представлял себе, кажется, какое общество там, на юге, отгрохали данваны. То самое «свободное и демократическое» которым гордятся на Земле политики. По крайней мере – очень похоже, если судить по услышанному. Взрослые знакомые, друзья, наставники Олега, его отец – они это общество презирали, и мальчик принял от них такое же отношение, хотя, если честно, лично ему это общество ничем не досадило… А так ли уж ничем? А те уроды, с которыми сцепился Вадим, когда они начали приносить на школьный двор наркоту и толкать ее соплякам? А две его, Олега, одноклассницы, которых нашли за городом – изнасилованных, с перерезанными горлами? «Лица кавказской национальности» затолкали их в машину среди бела дня, на людной улице – и этих подонков так и не нашли… А серые от скуки и безделья стайки его ровесников, шатающихся вечерами по улицам? Да, он, Олег, сам близко не сталкивался с этой жизнью. Но достаточно хорошо ее знал – Йерикка ошибался…
– У нас очень похоже, – хмуро сказал он.
Йерикка удивился:
– И у вас? А старики рассказывали, что ваши – ну, кто нам помогал, – говорили: на Земле по-другому…
– Было, наверное, по-другому, – осторожно ответил Олег. – Но сейчас похоже на то, что ты рассказываешь…
– Значит, и у вас… – помрачнел Йерикка. – Тогда вообще край. Наши многие еще надеются, что от вас снова помощь придет. А кому тут помогать-то? Во всех горах полсотни племен, не больше ста пятидесяти тысяч человек, они за старые предрассудки цепляются. Ну, еще анласы… И все. Остальные гниют заживо.
– Почему же ты не убежишь? – спросил Олег. – Не на юг, а куда-нибудь еще… На другой континент, я не знаю…
– Во-первых, я даже не знаю, есть ли другие континенты, – улыбнулся Йерикка. – В школе учили, что на Мире их только два – наш, большой, и Анлас – он меньше почти вдвое. А там тоже данваны разгуливают, как у себя на Невзгляде. А во-вторых… – Он помедлил. – Понимаешь, я их ненавижу. Данванов. Даже не за отца, мать и братьев. Тут дело такое, тут война… Я их ненавижу за то, что они с нами сделали. За их тупую надменность и беспощадность ненавижу. Куда унести такую ненависть, в каком скиту ее спрятать, Вольг? Да, можно ненавидеть и прятаться. Но я хочу ненавидеть и мстить. Даже если совсем нет надежды на победу… Лучше умереть, чем бежать, оплакивая свое поражение. Для мертвых поражения нет.
– Ты веришь в богов? – поинтересовался Олег.
Йерикка глянул строго:
– Я верю, что во мне есть что-то, не дающее делать подлости, – ответил он. – Если это не бог – то что?
– Совесть, – предположил Олег.
Йерикка ответил:
– А это просто другое имя бога.
– А ты видел данванов? – спросил Олег, позабыв, что и сам их видел.
– Видел, – кивнул Йерикка. – Без их доспехов – видел, ты ведь про это спрашиваешь? Они рослые, могучие, с надменными лицами. Внешне – вполне люди. А вот детей и женщин их я не видел ни разу. Они их не привозят с Невзгляда… или откуда они там… и из наших там никто не бывал. По крайней мере, – поправил себя Йерикка, – никто оттуда не вернулся…
Гоймир что-то пробормотал во сне, выбросил из-под спальника руку и треснул ею Олега по носу. Олег отпихнул ее – Гоймир даже не проснулся. Хмур, похоже, уснул. Йерикка тоже больше ничего не говорил – лежал с книжкой на груди, смотрел вверх и улыбался каким-то своим мыслям…
– Знаешь, – вдруг сказал он, – в отцовской библиотеке были книжки с Земли. Я умею читать и кириллицей… У моих родителей действовал канал связи с вашим миром – будь они живы, помогли бы тебе… Так вот. Среди прочих там была такая тоненькая книжечка в мягкой обложке. Сборник стихов «Альтернатива». Не все стихи хорошие, много было таких, что поют по данванской указке – в смысле, похожих на них… Но кое-какие мне понравились. Ты вообще любишь стихи, Вольг?
– Я? Н-н-н-н-н… – Олег затруднился с ответом. Если брать школьную программу – нет. Песни? Но это же не стихи… Он уже хотел ответить, что не очень, но вспомнил стихотворные предисловия к главам «Волкодава». И еще – Киплинга, которого как-то начал читать со скуки, а потом… – Скорее, да, чем нет, – решился с ответом он.
– Тогда послушай, – предложил Йерикка. – Я не помню автора, а стихи запомнил, потому что понравились…
И он начал читать – просто, очень обыкновенно произнося слова…
Воды нашей реки
То недвижны, то бешено быстры,
И не в силах никто
Предсказать накануне их ход –
Словно звуки
Из-под нервной руки пианиста,
Что играет без нот
И не знает двух нот наперед.
Клавиш черных и белых
Вековой разговор –
Наши белые дни,
Переложенные черными днями.
Но мелодия льется,
И никак не погаснет костер –
Значит, мы не одни,
Значит, кто-то невидимый с нами.
Ах, господа,
Ваши руки и помыслы чисты
В вечной битве
За право мужчин быть всегда наверху –
Но, стреляя друг в друга,
Я прошу не попасть в пианиста –
Их так мало осталось
На нашем мятежном веку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Йерикка говорил спокойно, но Олег заметил вдруг, как дрожат у него губы.
– А для тех, кто поумнее, – продолжал он ровно, – можно и философского туману напустить. Мол, раз в мире все едино – то и добро со злом – две стороны одной медали… Как посмотреть!
– А в вашей Верье есть место злу? – задумчиво спросил Олег.
Йерикка покачал головой:
– Верья – это семья. А зло возникло позже, как отрицание всего, что делал и дал людям Род. Зло с добром – не две стороны одной медали, а два разных мира. ДА и НЕТ не могут быть одним словом. Зло и Добро не могут быть одним делом… Так вот. Поставили данваны на зверскую половинку в человеке – и выиграли. Уже когда восстание было – половина южан за них дралась. Тупо дралась, со страхом, на славян не похоже совсем – но ДРАЛАСЬ! А сейчас там и того хуже, на юге… Ничего в людях нашего не оставляют. Ни закона, ни языка, ни обычая, ни памяти… В ком воля и честь сохранились – тех после войны перерезали. Сам ведь шел по обезлюдевшим местам – это тогда их опустошили. В лесовиках только страх и остался. А в горожанах… – Йерикка недобро шевельнул уголком рта.
– Это правда, что там свободно продают нарко… дурь? – поправился Олег.
Йерикка немного досадливо проворчал:
– Да знаю я это слово – наркотики… Продают. И еще много вещей делают, о которых здешние горцы и представления не имеют. Да и ты, наверное, тоже.
Йерикка ошибался. Олег – в основном понаслышке, по газетам и телевизору – все-таки представлял себе, кажется, какое общество там, на юге, отгрохали данваны. То самое «свободное и демократическое» которым гордятся на Земле политики. По крайней мере – очень похоже, если судить по услышанному. Взрослые знакомые, друзья, наставники Олега, его отец – они это общество презирали, и мальчик принял от них такое же отношение, хотя, если честно, лично ему это общество ничем не досадило… А так ли уж ничем? А те уроды, с которыми сцепился Вадим, когда они начали приносить на школьный двор наркоту и толкать ее соплякам? А две его, Олега, одноклассницы, которых нашли за городом – изнасилованных, с перерезанными горлами? «Лица кавказской национальности» затолкали их в машину среди бела дня, на людной улице – и этих подонков так и не нашли… А серые от скуки и безделья стайки его ровесников, шатающихся вечерами по улицам? Да, он, Олег, сам близко не сталкивался с этой жизнью. Но достаточно хорошо ее знал – Йерикка ошибался…
– У нас очень похоже, – хмуро сказал он.
Йерикка удивился:
– И у вас? А старики рассказывали, что ваши – ну, кто нам помогал, – говорили: на Земле по-другому…
– Было, наверное, по-другому, – осторожно ответил Олег. – Но сейчас похоже на то, что ты рассказываешь…
– Значит, и у вас… – помрачнел Йерикка. – Тогда вообще край. Наши многие еще надеются, что от вас снова помощь придет. А кому тут помогать-то? Во всех горах полсотни племен, не больше ста пятидесяти тысяч человек, они за старые предрассудки цепляются. Ну, еще анласы… И все. Остальные гниют заживо.
– Почему же ты не убежишь? – спросил Олег. – Не на юг, а куда-нибудь еще… На другой континент, я не знаю…
– Во-первых, я даже не знаю, есть ли другие континенты, – улыбнулся Йерикка. – В школе учили, что на Мире их только два – наш, большой, и Анлас – он меньше почти вдвое. А там тоже данваны разгуливают, как у себя на Невзгляде. А во-вторых… – Он помедлил. – Понимаешь, я их ненавижу. Данванов. Даже не за отца, мать и братьев. Тут дело такое, тут война… Я их ненавижу за то, что они с нами сделали. За их тупую надменность и беспощадность ненавижу. Куда унести такую ненависть, в каком скиту ее спрятать, Вольг? Да, можно ненавидеть и прятаться. Но я хочу ненавидеть и мстить. Даже если совсем нет надежды на победу… Лучше умереть, чем бежать, оплакивая свое поражение. Для мертвых поражения нет.
– Ты веришь в богов? – поинтересовался Олег.
Йерикка глянул строго:
– Я верю, что во мне есть что-то, не дающее делать подлости, – ответил он. – Если это не бог – то что?
– Совесть, – предположил Олег.
Йерикка ответил:
– А это просто другое имя бога.
– А ты видел данванов? – спросил Олег, позабыв, что и сам их видел.
– Видел, – кивнул Йерикка. – Без их доспехов – видел, ты ведь про это спрашиваешь? Они рослые, могучие, с надменными лицами. Внешне – вполне люди. А вот детей и женщин их я не видел ни разу. Они их не привозят с Невзгляда… или откуда они там… и из наших там никто не бывал. По крайней мере, – поправил себя Йерикка, – никто оттуда не вернулся…
Гоймир что-то пробормотал во сне, выбросил из-под спальника руку и треснул ею Олега по носу. Олег отпихнул ее – Гоймир даже не проснулся. Хмур, похоже, уснул. Йерикка тоже больше ничего не говорил – лежал с книжкой на груди, смотрел вверх и улыбался каким-то своим мыслям…
– Знаешь, – вдруг сказал он, – в отцовской библиотеке были книжки с Земли. Я умею читать и кириллицей… У моих родителей действовал канал связи с вашим миром – будь они живы, помогли бы тебе… Так вот. Среди прочих там была такая тоненькая книжечка в мягкой обложке. Сборник стихов «Альтернатива». Не все стихи хорошие, много было таких, что поют по данванской указке – в смысле, похожих на них… Но кое-какие мне понравились. Ты вообще любишь стихи, Вольг?
– Я? Н-н-н-н-н… – Олег затруднился с ответом. Если брать школьную программу – нет. Песни? Но это же не стихи… Он уже хотел ответить, что не очень, но вспомнил стихотворные предисловия к главам «Волкодава». И еще – Киплинга, которого как-то начал читать со скуки, а потом… – Скорее, да, чем нет, – решился с ответом он.
– Тогда послушай, – предложил Йерикка. – Я не помню автора, а стихи запомнил, потому что понравились…
И он начал читать – просто, очень обыкновенно произнося слова…
Воды нашей реки
То недвижны, то бешено быстры,
И не в силах никто
Предсказать накануне их ход –
Словно звуки
Из-под нервной руки пианиста,
Что играет без нот
И не знает двух нот наперед.
Клавиш черных и белых
Вековой разговор –
Наши белые дни,
Переложенные черными днями.
Но мелодия льется,
И никак не погаснет костер –
Значит, мы не одни,
Значит, кто-то невидимый с нами.
Ах, господа,
Ваши руки и помыслы чисты
В вечной битве
За право мужчин быть всегда наверху –
Но, стреляя друг в друга,
Я прошу не попасть в пианиста –
Их так мало осталось
На нашем мятежном веку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99