Лестница была завалена известкой, кусками обвалившейся штукатурки и каменной крошкой. Окна зияли безглазыми провалами. Вика несильно толкнула дверь, вымазанную краской, и обернулась:
– Входите, пожалуйста.
То, что оказалось внутри, никак не вязалось с ужасным видом лестницы и грязной входной дверью. Они вошли в полутемный просторный коридор, из которого вели три высоченные дубовые двери. Андрей нечаянно наступил на что-то впотьмах и растерянно ойкнул – «что-то» оказалось Викиной ногой. Живой и вполне осязаемой.
– Простите!
– Ничего.
– Вика, ты кого привела? – ворчливо спросил кто-то из-за правой двери. – Опять живака?
Живак. Вот кто он для них. А сами они кто? Господи, это же просто страшный сон наяву. Небось упырье семейство какое-нибудь, и сейчас они с аппетитом его сожрут. Вот тебе, дурень, за доверчивость. И за любопытство. За последнее – в особенности.
– Мам, ну ладно тебе, – миролюбиво сказала Вика, снимая шарфик. – А где Светка? Гуляет?
– Гуляет. Уже три часа гуляет. Вы идите в столовую, я там чай приготовила, попейте чайку с пирогами.
Чай? А Вика сказала, что они не едят и чаю не пьют. А кровь человеческую?
– Извините, Вика, я пойду, наверное.
– Вот еще, никуда вы не пойдете. – Вика вцепилась в его рукав. Андрей с изумлением обнаружил, что она довольно крепко за него держится. И рука теплая, и даже щеки розовые, как с легкого морозца.
– Пойдемте, пойдемте. У нас все настоящее, вкусное, вы не бойтесь, не думайте, мы не упыри, мы просто… Мы такие, как есть. Я даже не знаю, кто мы такие…
– Вика, а почему вы обыкновенных людей называете таким страшным словом? Кто придумал?
– Живак?
– Ну да, живак.
– Ой, это Светка, сестрица моя младшая. Ей же всего одиннадцать, она такой сорванец. А что? Вам обидно?
– Да жутковатое словечко, если честно.
– Хорошо, я вас не буду называть живаком. – Она очень серьезно глянула на Андрея снизу вверх. – Я вас буду называть просто по имени. Можно?
– Можно, – пробормотал он.
Вика кивнула, приглашая следовать за собой. Он пошел за ней в столовую. Комната была просторной, обставленной тяжелой темной мебелью. Отличный интерьер в старинном стиле, что-то похожее он делал в прошлом году одному заказчику для «генеральской» квартиры возле «Войковской». Андрей украдкой погладил матовую поверхность резного буфета – буфет был самый что ни на есть настоящий. Это была квартира из старых фильмов, сталинских времен, как и пальтишко Вики, ее беретик и аккуратное темно-синее платье с круглым воротничком.
– Андрей, садитесь, пожалуйста, – пригласила Вика, отодвигая стул. Андрей сел. Вика подвинула чашку, налила чаю из самовара. Красивая чашка. И пирог красивый. И самовар – красивый и настоящий. – Андрюша, вы почему чай не пьете? Вам горячо? – К чашке приблизился прозрачный графин с холодной водой. На чайной пачке – надпись «Чаеразвесочная ф-ка № 2 им. Л. Красина».
– Спасибо, очень вкусно.
– Скажите, а вы кто?
– То есть?
– Ну… чем занимаетесь?
– А-а. Я художник.
– Настоящий художник?
Андрей растерялся:
– Н-не знаю… Я просто рисую, и у меня иногда получается.
Ему почему-то стало немного неловко от ее вопросов, и, к несчастью, Вика это заметила.
– Отчего вы так стесняетесь? Оттого, что… – Она не договорила, у нее пресекся голос, Андрей поднял голову от чашки – в Викиных серо-голубых глазах стояли настоящие слезы. – Вы нас боитесь? Да? Боитесь? Я заметила! – Вика встала, подошла к окну. Взялась обеими руками за тяжелую занавесь. Андрей поспешно поднялся от недопитой чашки:
– Вика, простите меня. Я… я сначала и правда боялся. Немножко совсем, но боялся.
– А теперь?
– Теперь не боюсь.
– А вы придете к нам еще?
– Ну конечно, конечно, приду.
В столовую вошла Викина мама, стройная дама с высокой прической, в темном платье с белым воротничком.
– Здравствуйте. – Она говорила вполне вежливо и спокойно, но как-то неприветливо.
– Мама, это Андрюша. Андрюша, мою маму зовут Лидия Васильевна.
– Очень приятно. – Лидия Васильевна чуть наклонила свою аккуратную голову. – Не тревожьтесь, я не стану прогонять вас. Раз уж моя дочь привела вас сюда… Но очень прошу вас, Андрей, – она говорила не «очень», а «очен», – больше не приходить к нам и никому о нас не рассказывать. Хорошо?
– Хорошо, – прошептал Андрей, чувствуя, как снова стало пусто в груди и запел вдалеке рог Охоты. Вика расплакалась в голос. Лидия Васильевна подошла к ней и, ловко отодвинув Андрея плечом, вклинилась между ними. Обняв Вику за плечи, она обернулась:
– Прошу вас, уходите. Оставьте нас. И не возвращайтесь.
В глазах у нее стыл тот же черный страх перед летящей по следу Охотой. В комнате сразу стало трудно дышать.
Он молча пошел в прихожую. Молча надел куртку и открыл дверь на лестницу. До него донесся крик Вики:
– Зачем, зачем ты его прогнала? Андрей, вернитесь, вернитесь, пожалуйста!
Он хлопнул дверью. На голову посыпалась штукатурка. Сходя по лестнице, он сильно поскользнулся и чуть не упал на выщербленных ступеньках. Выйдя на улицу, огляделся. Странно, когда они вошли в дом, было не так уж и поздно, а сейчас уже темно, фонари горят. Он оглянулся на дом – тот щерился обломками торчащих из окон рам, каких-то досок. Жалобно скрипела, неприкаянно мотаясь на ветру, полусорванная дверца в подвал. Откуда-то налетел ледяной порыв ветра, набил полную голову ледяной измороси, ему стало зябко и неуютно. Поймав прохожего, Андрей спросил, как добраться до ближайшего метро, которым оказалось «Октябрьское поле».
В метро было много народу, и он быстро согрелся в толпе, а придя домой, хлебнул коньяку. Но успокоиться окончательно не получалось. Тянуло сесть за мольберт, и он не стал бороться с этим желанием. Надо нарисовать Вику. Именно такой, какой он ее увидел – полупрозрачной, а сквозь нее светятся предметы. Или она светится сквозь предметы. Он взял карандаш и быстро сделал набросок. И получилась Вика, с длинной своей косой и серыми в голубизну глазами. Со свечой в руке. Он схватился за кисть и стал накладывать краски. Что ж, раз нельзя больше встречаться с Викой, то ведь можно написать картину. И она останется с ним. И будет смотреть из темной глубины неясного интерьера, и нарисованная свеча будет озарять ее лицо…
Он окончательно успокоился и захотел есть и спать. Соорудил холостяцкий ужин из мороженых пельменей, глотнул еще коньяку и завалился на диван, укрывшись стареньким клетчатым пледом.
И приснился ему сон. Это был город, только темный, совсем темный и пустой. Дома полуразрушены, окна пусты или заколочены фанерой, и ветер несет вдоль улиц обрывки газет, мусор и клочья чего-то вроде комков паутины. Андрей поднял голову и посмотрел в страшное небо – клубящиеся черные тучи, озаренные снизу багровыми отблесками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127