Слава Богу, он успел заранее позаботиться о содержимом сумочки Вересовской. Теперь оставалось только отследить, где приземлятся влюбленные голубки, чтобы успеть дать отмашку.
Исчезновение именитой столичной гостьи тем временем обнаружили и остальные посетители «Дыры». В кругах собравшегося бомонда возникла легкая паника. Но больше почему-то проявляли беспокойство двое молодых, широкоскулых и узкоглазых мужчин, облаченных в желтые одеяния буддийских монахов. Они не были ни художниками, ни музыкантами, ни тусовщиками без определенных занятий. На первый взгляд, они были теми, кем хотели казаться — служками из петербургского дацана. Убедившись, что Даны нет нигде, они, крайне взволнованные, покинули бывшую коммуналку.
Один из них перед уходом отозвал в сторону девицу с бусинами в косичках.
— Станет что-то известно про нее, немедленно звони. Поняла?
Та понимающе закивала, уверяя своего экзотического собеседника, что оправдает его высокое доверие. Впрочем, на этом вечере каждый второй выглядел не менее экзотично.

***
Приземлиться нам с Ланой довелось у стойки бара в клубе «Три семерки», заведении, оформленном под забегаловку времен застоя. Гвоздем заведения был настоящий портвейн советских времен и похабные шутки бармена о присутствующих. Только цены в заведении были совсем не советские.
Мы сидели всего четверть часа, а содержимое моего кошелька стремительно приближалось к нулю. С той же стремительностью Дана, накачивавшаяся портвейном, приближалась к состоянию абсолютной невменяемости. Жаль, что ни папа, ни Кембридж не приучили девушку платить за свои удовольствия из собственного кармана. Вот она и использовала мой. Сам я не слишком налегал на портвейн (да я его и не люблю), предпочел пиво. Правда, денег у меня хватило лишь на одну кружку. Народу в «Трех семерках» было не густо.
Человек пять сидело там на момент нашего прихода, да еще какой-то невысокий парень появился через пару минут после нас и увлеченно ковырялся в сосисках за угловым столиком.
Я повернулся на скрип входной двери. В зал неторопливо вошли трое милиционеров. Направлялись они прямо к нам. Вернее, к моей спутнице.
— Документы, — тот, что носил на плечах старшинские погоны, тронул Лану за плечо.
— Чего? — повернулась Вересовская к представителю закона, и в ее голосе послышались истерические нотки.
Не стоит спорить с раздраженными людьми с милицейскими дубинками в руках. Папочка, похоже, это Лане не объяснял. Нет, ее не стали бить лицом о полированное дерево стойки — просто старший взял девушку за плечо, и от боли Вересовская зашипела.
Секунда, и ее острый ноготок пропахал щеку старшины. Я было дернулся, но ладони двух других защитников порядка припечатали меня к стулу.
Лана прижимала к груди правую руку, на которой отпечатался белый след от милицейской дубинки. Не прошло и минуты, как содержимое ее небольшой сумочки посыпалось на стойку и на пол: сигареты, зажигалка, две пачки презервативов, ключи, скомканный платочек в разноцветных разводах макияжа, что-то из косметики, пара каких-то крохотных полиэтиленовых пакетиков, паспорт.
Старшина перелистал паспортину несуществующей уже почти десять лет страны.
— Вересовская Лана Викторовна, 1971 года рождения, уроженка Москвы… Это ваше, Лана Викторовна? — он кивнул на пакетики.
Ответом Лана его не удостоила, только пожала плечами.
— Может быть, твое, парень? — Он обратился ко мне.
— Первый раз вижу, товарищ старшина… — Я старался улыбаться как можно более обаятельно.
Нас повлекли в ближайшее отделение милиции. В ипостаси задержанного я еще ни разу не оказывался. Что ж, как говорили у нас в театре: все в пользу, все — в актерскую копилку.
Нас досмотрели и опросили. Меня выручила то ли фортуна, то ли мое журналистское удостоверение и фамилия Обнорского, которую я не преминул ввернуть. Глиняный Будда, извлеченный из моего кармана, не вызвал у милиционеров ни вопросов, ни подозрений. Подозрительные пакетики-то нашли не у меня, а у Даны, да и сопротивление властям она оказала (старшина то и дело прикладывал платок к кровоточащей царапине). Все изъятое у девушки описали в присутствии понятых (привели уборщицу и какого-то мужика с улицы). В журнале КП так и записали: сопротивление работникам милиции, подозрение на незаконное приобретение наркотиков. То, что в пакетиках какая-то дурь, никто из присутствующих не сомневался — предстоящая экспертиза должна была только подтвердить, какая именно.
— Надо же, — пробурчал помощник оперативного дежурного, внося фамилию Даны в КП, — однофамилица Вересовского.
— Не однофамилица, а дочь, — пробурчала Дана.
Тут все немного всполошились. Одно дело — прихватить с наркотой какую-то профурсетку, хоть и из Москвы, а совсем другое — дочку человека, максимально приближенного к верхам. Ситуация становилась непредсказуемой: за такое задержание можно было с одинаковым успехом огрести и медаль на грудь, и огурец в…
Обо мне как-то забыли, зато вокруг Даны засуетились.
Старшина растерянно погладил подсохшую царапину на щеке, хотел что-то сказать, но махнул рукой и ушел курить на крыльцо. Зато оперативный дежурный с майорскими погонами принес дочери олигарха стакан с чаем и бутерброды (похоже, пожертвовал собственной заначкой).
Отпускать ее, правда, не собирались.
А вот со мной парой слов перекинуться дали.
— Володя, — Вересовская протянула мне визитку, — позвони отцу. Я понятия не имею, что это за пакетики, откуда они взялись…
— Хорошо, позвоню, — сказал я.
Лану завели за барьер, лязгнула дверь «обезьянника».
Из отделения мне позвонить не дали. Спасибо, за решетку не угодил, а могли легко вместе с Вересовской к наркотикам пристегнуть. Сидел бы с ней в «обезьяннике», брал интервью: «Роль легких и тяжелых наркотиков в процессе художественного творчества»…
Следом за мной на крыльцо вышел майор.
— Эй, парень, как там тебя, журналист… Закурить не найдется?
Я протянул ему измявшуюся в вечерних приключениях пачку. Мы задымили. К нашей компании присоединился и пострадавший старшина.
— Черт бы побрал этих шишек! Распустили своих пащенков, творят что хотят.
— Кто ж знал, Степаныч, что это она?… В Управе тоже хороши: мол, проверьте немедленно «Три семерки», есть оперативные данные, что там у парочки — героин, — майор осекся и досадливо махнул рукой.
Я почувствовал себя лишним.
Продолжать отсвечивать на крыльце было ни к чему. К тому же требовалось срочно отыскать телефон-автомат. Предстояло позвонить не одному только Виктору Семеновичу Вересовскому.
Ближайшая телефонная будка обнаружилась лишь через пару кварталов. Я выудил из кармана визитку Даны, сунул пластиковый прямоугольник в щель аппарата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45