Кроме того, она сможет готовить для нас пищу.
Пит рассеянно кивнул. Он не знал, как выразить свои опасения.
— Э… как ты думаешь… Я хочу сказать: как относится ваша религия, ваша новая вера… не может ли Инхерриан покончить с собой?
При этом он подумал, что Бог вряд ли осудил бы итри.
Ее крылья и хвост расправились, хохолок встопорщился, и она свирепо взглянула на него.
— И ты говоришь такое о нем? — пронзительно вскрикнула Уэлл. Но, видя его искреннюю заботу, она успокоилась и даже издала какой-то звук, призванный обозначать усмешку.
— Нет, нет, он смертенеустрашим. И всегда почитал Господа…
После обследования местности и нескольких экспериментов было решено вырезать гигантский крест в мшистом покрове острова. Поджечь мох не удалось: валежник, который они насобирали, только дымил; да и для сигнальных костров его было явно недостаточно.
Без лопат воевать с растительным ковром, густым и жестким, было нелегко. Пит, Уэлл и Руза по возвращении в лагерь буквально валились с ног от усталости и мгновенно засыпали, чтобы на следующее утро наспех проглотить завтрак и снова тащиться на работу. Пит похудел, оброс бородой. Он чувствовал какое-то странное отупение и боль в каждой клеточке изнуренного, грязного тела. Поэтому он не замечал, как таяла Ольга. Инхерриан благодаря ее заботам постепенно поправлялся. Она занималась своими делами, сравнительно легкими, и ей было бы стыдно пожаловаться на головные боли, головокружение, понос, тошноту. Без сомнения, она считала, что все эти недомогания — просто реакция организма на случившееся несчастье, нерегулярное и плохое питание, жару и невыносимое солнце. Словом, она должна была справиться.
Для работы не хватало дня, для сна не хватало ночи. Пита обуревал ужас при мысли о том, что он увидит пролетающий мимо и исчезающий за горизонтом флайер, прежде чем они смогут подать ему знак. Правда, они еще могли послать за помощью Рузу. Но это был бы долгий, опасный полет; кроме того, базу вскоре после их отъезда собирались перенести в другое место.
Иногда Пит пытался представить себе, что они с Ольгой стали бы делать, если бы навсегда остались на Грэе. Правда, у него хватало ума гнать от себя мысли, что его фантазии не так уж далеки от истины. Им не выжить. Взять хотя бы тот простой факт, что естественная пища может оказаться лишенной некоторых необходимых человеку витаминов…
Прошла, наверное, земная неделя после крушения, когда, однажды ночью, Пита разбудил голос Ольги, повторявшей его имя. Он с трудом очнулся от забытья. Она лежала возле него. Луна Грэя, почти полная, ярким сиянием затмевавшая звезды, серебрила стелющийся кустарник. С безжалостной четкостью она осветила впалые щеки и закатившиеся глаза Ольги, дрожавшей в объятиях мужа. Он слышал, как стучали ее зубы.
— Мне холодно, милый, мне холодно, — повторяла она, несмотря на духоту субтропической ночи. Ее стошнило, начался бред.
Итри пытались помочь, чем могли, Пит перепробовал все возможные лекарства. На рассвете (это было неистовство розового, золотого и серебристо-голубого, расчерченное ликующими крыльями водяных птиц) он понял, что Ольга умирает.
На память ему пришли собственные недомогания, которые он до сих пор объяснял чрезмерными физическими нагрузками, — желудочные расстройства, озноб, правда, не такой сильный, как у Ольги. А итри были здоровы. Значит, местный микроб нападал лишь на людей, а прочими брезговал?
Спасатели, прибывшие на остров двумя неделями позже, уже знали разгадку. Коричневый кустарник, заполонивший лощину, встречался везде на планете. Люди из других отрядов, отметив у себя странные симптомы, стали работать в защитных скафандрах и исследовали источаемые кустарником пары. Оказалось, что на человека они воздействуют как постепенно накапливающийся в организме яд. Итри же не боялись этой отравы. Аналитики окрестили растение «чертовым кустом».
К несчастью, их сообщение пришло уже после того, как лодка покинула лагерь. И в то время как Пит каждый день уходил в поле, Ольга постоянно находилась в лощине, насыщенной миазмами.
Мрачные Уэлл и Руза вернулись к работе. Пит был не в силах последовать за ними. Ему хотелось остаться одному и кричать в небеса: «Зачем Ты это сделал, зачем?»
Инхерриан мог присмотреть за Ольгой, вернувшей его к жизни, хотя жизнь больше была ему не нужна. Но Пит решил положить конец ее бреду, судорогам, корежившим ее тело и исторгавшим звуки, похожие на скрежет пилы. Он сделал инъекцию. Контрольная аппаратура показывала неизбежность смерти, и Пит хотел избавить жену от лишних мук.
Спотыкаясь, он побрел к единственной на острове возвышенности. Море лениво плескалось и сверкало тысячью оттенков лазурного и зеленого вокруг изумрудного острова под кроткими небесами. Он опустился на колени и задал все тот же вопрос.
Прошло около часа, прежде чем Пит нашел в себе силы встать, сказать: «На все твоя воля», — и вернуться в лагерь.
Ольга не уснула.
— Пит, Пит! — звала она. Боль до неузнаваемости исказила ее голос, да и саму ее невозможно было узнать в этом скелете, обтянутом желтой влажной кожей, с прилипшими к черепу редкими волосами. Страшное зловоние исходило от нее, а вцепившиеся в Пита ногти сдирали кожу.
— Где ты был? Обними меня крепче! Мне больно, мне больно…
Он сделал повторную инъекцию, но это почти не дало эффекта.
Он снова опустился на колени рядом с ней. Кто знает, что он говорил ей? Наконец она успокоилась, изо всех сил прижалась к нему и стала ждать конца своих мук. По словам Пита, она угасла, как свеча.
Он опустил невесомое тело на землю, закрыл ей глаза и рот, сложил на груди руки. Затем, почти механически, побрел к небольшому шалашу, построенному для Инхерриана. Калека молча ждал его.
— Умерла? — спросил он.
Пит кивнул.
— Это хорошо, — сказал Инхерриан.
— Нет, — услышал Пит собственный голос, чужой, далекий и жесткий. — Она не должна была просыпаться. Наркотик должен был подарить ей покой… Ты сделал стимулирующую инъекцию? Ты заставил ее снова страдать?
— Что еще скажешь? — спокойно отозвался Инхерриан, хотя он был безоружен, а рядом с Питом лежал бластер.
«Ну нет, я не стану облегчать твою участь!» — эта мысль пронзила мозг человека, словно судорога.
— Я видел, что ты, потеряв от горя рассудок, чересчур увеличил дозу. Потом ты ушел, а я не мог последовать за тобой. Она могла умереть прежде, чем ты вернешься.
Совершенно обессиленный, Пит смотрел в эти огромные глаза.
— Ты хочешь сказать… — наконец выдавил он. — Ты имеешь в виду… она… не должна была?
Инхерриан пополз вперед, — он мог только ползать, опираясь на свое единственное крыло, — чтобы взять Пита за руку.
— Друг мой, — сказал он голосом, полным безмерного страдания, — я слишком высоко чтил вас обоих, чтобы лишить ее смертенеустрашимости.
1 2 3 4 5 6 7 8
Пит рассеянно кивнул. Он не знал, как выразить свои опасения.
— Э… как ты думаешь… Я хочу сказать: как относится ваша религия, ваша новая вера… не может ли Инхерриан покончить с собой?
При этом он подумал, что Бог вряд ли осудил бы итри.
Ее крылья и хвост расправились, хохолок встопорщился, и она свирепо взглянула на него.
— И ты говоришь такое о нем? — пронзительно вскрикнула Уэлл. Но, видя его искреннюю заботу, она успокоилась и даже издала какой-то звук, призванный обозначать усмешку.
— Нет, нет, он смертенеустрашим. И всегда почитал Господа…
После обследования местности и нескольких экспериментов было решено вырезать гигантский крест в мшистом покрове острова. Поджечь мох не удалось: валежник, который они насобирали, только дымил; да и для сигнальных костров его было явно недостаточно.
Без лопат воевать с растительным ковром, густым и жестким, было нелегко. Пит, Уэлл и Руза по возвращении в лагерь буквально валились с ног от усталости и мгновенно засыпали, чтобы на следующее утро наспех проглотить завтрак и снова тащиться на работу. Пит похудел, оброс бородой. Он чувствовал какое-то странное отупение и боль в каждой клеточке изнуренного, грязного тела. Поэтому он не замечал, как таяла Ольга. Инхерриан благодаря ее заботам постепенно поправлялся. Она занималась своими делами, сравнительно легкими, и ей было бы стыдно пожаловаться на головные боли, головокружение, понос, тошноту. Без сомнения, она считала, что все эти недомогания — просто реакция организма на случившееся несчастье, нерегулярное и плохое питание, жару и невыносимое солнце. Словом, она должна была справиться.
Для работы не хватало дня, для сна не хватало ночи. Пита обуревал ужас при мысли о том, что он увидит пролетающий мимо и исчезающий за горизонтом флайер, прежде чем они смогут подать ему знак. Правда, они еще могли послать за помощью Рузу. Но это был бы долгий, опасный полет; кроме того, базу вскоре после их отъезда собирались перенести в другое место.
Иногда Пит пытался представить себе, что они с Ольгой стали бы делать, если бы навсегда остались на Грэе. Правда, у него хватало ума гнать от себя мысли, что его фантазии не так уж далеки от истины. Им не выжить. Взять хотя бы тот простой факт, что естественная пища может оказаться лишенной некоторых необходимых человеку витаминов…
Прошла, наверное, земная неделя после крушения, когда, однажды ночью, Пита разбудил голос Ольги, повторявшей его имя. Он с трудом очнулся от забытья. Она лежала возле него. Луна Грэя, почти полная, ярким сиянием затмевавшая звезды, серебрила стелющийся кустарник. С безжалостной четкостью она осветила впалые щеки и закатившиеся глаза Ольги, дрожавшей в объятиях мужа. Он слышал, как стучали ее зубы.
— Мне холодно, милый, мне холодно, — повторяла она, несмотря на духоту субтропической ночи. Ее стошнило, начался бред.
Итри пытались помочь, чем могли, Пит перепробовал все возможные лекарства. На рассвете (это было неистовство розового, золотого и серебристо-голубого, расчерченное ликующими крыльями водяных птиц) он понял, что Ольга умирает.
На память ему пришли собственные недомогания, которые он до сих пор объяснял чрезмерными физическими нагрузками, — желудочные расстройства, озноб, правда, не такой сильный, как у Ольги. А итри были здоровы. Значит, местный микроб нападал лишь на людей, а прочими брезговал?
Спасатели, прибывшие на остров двумя неделями позже, уже знали разгадку. Коричневый кустарник, заполонивший лощину, встречался везде на планете. Люди из других отрядов, отметив у себя странные симптомы, стали работать в защитных скафандрах и исследовали источаемые кустарником пары. Оказалось, что на человека они воздействуют как постепенно накапливающийся в организме яд. Итри же не боялись этой отравы. Аналитики окрестили растение «чертовым кустом».
К несчастью, их сообщение пришло уже после того, как лодка покинула лагерь. И в то время как Пит каждый день уходил в поле, Ольга постоянно находилась в лощине, насыщенной миазмами.
Мрачные Уэлл и Руза вернулись к работе. Пит был не в силах последовать за ними. Ему хотелось остаться одному и кричать в небеса: «Зачем Ты это сделал, зачем?»
Инхерриан мог присмотреть за Ольгой, вернувшей его к жизни, хотя жизнь больше была ему не нужна. Но Пит решил положить конец ее бреду, судорогам, корежившим ее тело и исторгавшим звуки, похожие на скрежет пилы. Он сделал инъекцию. Контрольная аппаратура показывала неизбежность смерти, и Пит хотел избавить жену от лишних мук.
Спотыкаясь, он побрел к единственной на острове возвышенности. Море лениво плескалось и сверкало тысячью оттенков лазурного и зеленого вокруг изумрудного острова под кроткими небесами. Он опустился на колени и задал все тот же вопрос.
Прошло около часа, прежде чем Пит нашел в себе силы встать, сказать: «На все твоя воля», — и вернуться в лагерь.
Ольга не уснула.
— Пит, Пит! — звала она. Боль до неузнаваемости исказила ее голос, да и саму ее невозможно было узнать в этом скелете, обтянутом желтой влажной кожей, с прилипшими к черепу редкими волосами. Страшное зловоние исходило от нее, а вцепившиеся в Пита ногти сдирали кожу.
— Где ты был? Обними меня крепче! Мне больно, мне больно…
Он сделал повторную инъекцию, но это почти не дало эффекта.
Он снова опустился на колени рядом с ней. Кто знает, что он говорил ей? Наконец она успокоилась, изо всех сил прижалась к нему и стала ждать конца своих мук. По словам Пита, она угасла, как свеча.
Он опустил невесомое тело на землю, закрыл ей глаза и рот, сложил на груди руки. Затем, почти механически, побрел к небольшому шалашу, построенному для Инхерриана. Калека молча ждал его.
— Умерла? — спросил он.
Пит кивнул.
— Это хорошо, — сказал Инхерриан.
— Нет, — услышал Пит собственный голос, чужой, далекий и жесткий. — Она не должна была просыпаться. Наркотик должен был подарить ей покой… Ты сделал стимулирующую инъекцию? Ты заставил ее снова страдать?
— Что еще скажешь? — спокойно отозвался Инхерриан, хотя он был безоружен, а рядом с Питом лежал бластер.
«Ну нет, я не стану облегчать твою участь!» — эта мысль пронзила мозг человека, словно судорога.
— Я видел, что ты, потеряв от горя рассудок, чересчур увеличил дозу. Потом ты ушел, а я не мог последовать за тобой. Она могла умереть прежде, чем ты вернешься.
Совершенно обессиленный, Пит смотрел в эти огромные глаза.
— Ты хочешь сказать… — наконец выдавил он. — Ты имеешь в виду… она… не должна была?
Инхерриан пополз вперед, — он мог только ползать, опираясь на свое единственное крыло, — чтобы взять Пита за руку.
— Друг мой, — сказал он голосом, полным безмерного страдания, — я слишком высоко чтил вас обоих, чтобы лишить ее смертенеустрашимости.
1 2 3 4 5 6 7 8