Но вот по дороге толпа затащила меня в столовую. Сели беседовать.
– Сколько в вашем подсобном хозяйстве коров?
– Полсотни.
– Значит, должно быть молоко.
– Какое там! Они за шестьдесят верст отсюда. На отгоне пасутся.
К этому времени нашли директора Коваленко. Прибежал и с ходу начал жаловаться:
– Прямо беда, Леонид Ильич! Не могу уговорить женщин идти в доярки, никто не хочет коров доить.
– И они у вас на отгоне недоеные?
– Выходит, так.
– И вас не волнует, что дети без молока, что коровы попортятся?
– Как не волнует? Боюсь. Даже под суд готов. Но что-нибудь зроблю… Уже письмо на Украину послал, зову девчат, чтоб выручили.
С ним все было ясно, и я повернулся к женщинам:
– Почему не хотите помочь? Видите ведь, какое положение.
– А детей куда? – затараторили они. – Мы тут все семейные, с детьми.
– Хорошо, а если коров пока по вашим домам поставить, будете за ними ухаживать, доить?
– А как же! И подоим, и в степь выгоним. У нас и мужья могут доить.
– Что же вы, товарищ Коваленко, в тюрьму приготовились, а до простого дела не могли додуматься? Раздайте коров рабочим совхоза, они их и подоят, в детей накормят. Потом и доярки найдутся.
– Не догадался. Зроблю…
Пошли с директором по поселку. Вижу, и строят скверно, лепят дома без фундаментов, кое-как. Разговор у нас состоялся крутой. Честно говоря, я уже не доверял Коваленко, потому что на любое слово он заученно отвечал: «Зроблю, зроблю…» Сказал ему, что обязательно еще раз приеду, все проверю. И вот, приехав во второй раз в «Степняк», был поражен: почти ничего в совхозе не изменилось! Лучше стало снабжение в магазине и столовой, но это был результат прошлогоднего вмешательства. В остальном же Коваленко не ударил палец о палец. Люди по-прежнему мучились даже с водой, хотя еще в тот приезд я сказал директору, чтобы поставил бак на машину и развозил воду по домам – вот и вся проблема. И опять на всякое замечание слышал знакомое:
– Зроблю, зроблю…
Случаи такой, я бы сказал, ошеломляющей беспомощности и равнодушия на целине все же были редки, хотя беспорядков встречалось немало. Работников, столь безобразно относившихся к своим обязанностям, терпеть было нельзя, о чем на ближайшем пленуме Целиноградского обкома пришлось мне специально сказать. Благоустройство – это устройство благ для людей, забота о них. Это всегда не только хозяйственная работа, а прежде всего политика, ошибки в которой дорого обходятся. За ошибки мы всегда излишне расплачиваемся: на войне – людьми, в мирное время – материальными и нравственными потерями.
Утверждение полноценной жизни требовало, чтобы во главе степных поселений стояли люди, болеющие не за один план, но и за все, чем живы люди. В Кокчетавской области я любил, например, бывать в колхозе «Красноармеец». Не только потому, что там разумно вели хозяйство, но и потому еще, что пекли удивительно вкусный хлеб. Пожалуй, нигде и никогда в жизни не ел хлеба лучше, чем тот красноармейский – пышный, пахучий. Особенно удавался он в бригаде Петра Ивановича Николаева. «Печем хлеб, – говорил он, – за версту пахнет!» Помню, как-то попросил даже несколько караваев, чтобы угостить товарищей в Алма-Ате и поучить городских пекарей.
Приезжая в поселки, радовался, бывало, каждому хорошему колодцу, каждому бережно посаженному деревцу. Восхищался старательностью, с какой выращивали цветы и деревья рачительные хозяева, и поражался порой равнодушию, с каким смотрят иные люди на облик своего дома, двора и всего поселка.
Ночевал как-то в одной деревне в бывшем Галкинском районе Павлодарской области (забыл, к сожалению, и деревню, и фамилию председателя колхоза, у которого останавливался). Вышел утром за ворота, прошелся по деревне и был немало удивлен. В ней тянулись всего две улицы, но на одной возле домов кое-где стояли деревья, другая же была совершенно голой. В чем дело? И тогда председатель рассказал мне такую историю.
Приехал когда-то в эту деревню из Омска губернатор Степного края, в который входили до революции и нынешние северные казахстанские степи. Приехал и велел каждой семье посадить возле своих домов столько деревьев, сколько было членов семьи. Через три года губернатор вновь заехал в деревню проверить, как выполнен его приказ. Смотрит: у одних домов деревья посажены, у других по-прежнему лишь пыльные пустыри. Губернатор приказал вывести всех жителей на единственную еще в ту пору улицу и поставить каждую семью у ворот своего дома. Затем вручил солдату ремень с тяжелой пряжкой и пошел вдоль улицы. Тем, у кого деревья были посажены, говорил спасибо и давал серебряный рубль. А тем мужикам, что нерадиво отнеслись к делу, приказал ремня всыпать: сколько деревьев не прижилось – столько и ударов. И губернатор при этом покрикивал: «Ты, Василий, норови пряжкой, пряжкой!»
– Вот так и появились деревья на улицах, – закончил рассказ председатель и засмеялся.
Шутки шутками, но бороться за озеленение новых совхозов тоже приходилось уже тогда. И теперь, приезжая на целину и видя, как утопают в зелени совхозные поселки, шумят тенистые парки, цветут яблони и вишни, акации и сирень, как блестят и манят к себе бесчисленные пруды и водохранилища с неизменными рыбаками на обожженных солнцем берегах,– я с улыбкой вспоминаю историю с омским губернатором.
* * *
Ездить приходилось много – иногда на поезде, чаще на самолете, а иногда в одной командировке чередовать и то и другое. Такое сочетание сберегало немало времени, которого всегда было в обрез. Когда делались длительные остановки на узловых станциях или в областных центрах, вагон служил и гостиницей. В эти пункты заранее посылался самолет, и за день можно было облететь на нем несколько районов или совхозов.
Самолет «АН-2» изготовили в Киеве по специальному заказу. На борту имелась мощная рация, в салоне стояло шесть кресел. Экипаж возил еще с собой раскладушку, которая всегда стояла в хвосте. В остальном это был все тот же знакомый всем работяга «Антон». Для наших передвижений он был незаменим. Летчики выбирали место для посадки с воздуха и могли приземлиться в степи где угодно – у любой борозды, трактора, полевого стана.
Все бы хорошо, но этот воздушный извозчик выматывал основательно. Как-то я притерпелся, но однажды пришлось это все испытать нашим уважаемым актерам Л. П. Орловой, М. А. Ладыниной и Н. А. Крючкову. Они приехали на целину, чтобы порадовать людей своим искусством, а выступать оказалось не перед кем: все были далеко в степи. Пожаловались мне:
– В Кустанае мы уже выступили, но ведь хочется самих целинников увидеть. Помогите, дайте какой-нибудь транспорт.
– Ну что ж, вот мой самолет, – ответил я и обратился к экипажу: – Завтра у меня дела в городе, а вы повозите товарищей по бригадам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Сколько в вашем подсобном хозяйстве коров?
– Полсотни.
– Значит, должно быть молоко.
– Какое там! Они за шестьдесят верст отсюда. На отгоне пасутся.
К этому времени нашли директора Коваленко. Прибежал и с ходу начал жаловаться:
– Прямо беда, Леонид Ильич! Не могу уговорить женщин идти в доярки, никто не хочет коров доить.
– И они у вас на отгоне недоеные?
– Выходит, так.
– И вас не волнует, что дети без молока, что коровы попортятся?
– Как не волнует? Боюсь. Даже под суд готов. Но что-нибудь зроблю… Уже письмо на Украину послал, зову девчат, чтоб выручили.
С ним все было ясно, и я повернулся к женщинам:
– Почему не хотите помочь? Видите ведь, какое положение.
– А детей куда? – затараторили они. – Мы тут все семейные, с детьми.
– Хорошо, а если коров пока по вашим домам поставить, будете за ними ухаживать, доить?
– А как же! И подоим, и в степь выгоним. У нас и мужья могут доить.
– Что же вы, товарищ Коваленко, в тюрьму приготовились, а до простого дела не могли додуматься? Раздайте коров рабочим совхоза, они их и подоят, в детей накормят. Потом и доярки найдутся.
– Не догадался. Зроблю…
Пошли с директором по поселку. Вижу, и строят скверно, лепят дома без фундаментов, кое-как. Разговор у нас состоялся крутой. Честно говоря, я уже не доверял Коваленко, потому что на любое слово он заученно отвечал: «Зроблю, зроблю…» Сказал ему, что обязательно еще раз приеду, все проверю. И вот, приехав во второй раз в «Степняк», был поражен: почти ничего в совхозе не изменилось! Лучше стало снабжение в магазине и столовой, но это был результат прошлогоднего вмешательства. В остальном же Коваленко не ударил палец о палец. Люди по-прежнему мучились даже с водой, хотя еще в тот приезд я сказал директору, чтобы поставил бак на машину и развозил воду по домам – вот и вся проблема. И опять на всякое замечание слышал знакомое:
– Зроблю, зроблю…
Случаи такой, я бы сказал, ошеломляющей беспомощности и равнодушия на целине все же были редки, хотя беспорядков встречалось немало. Работников, столь безобразно относившихся к своим обязанностям, терпеть было нельзя, о чем на ближайшем пленуме Целиноградского обкома пришлось мне специально сказать. Благоустройство – это устройство благ для людей, забота о них. Это всегда не только хозяйственная работа, а прежде всего политика, ошибки в которой дорого обходятся. За ошибки мы всегда излишне расплачиваемся: на войне – людьми, в мирное время – материальными и нравственными потерями.
Утверждение полноценной жизни требовало, чтобы во главе степных поселений стояли люди, болеющие не за один план, но и за все, чем живы люди. В Кокчетавской области я любил, например, бывать в колхозе «Красноармеец». Не только потому, что там разумно вели хозяйство, но и потому еще, что пекли удивительно вкусный хлеб. Пожалуй, нигде и никогда в жизни не ел хлеба лучше, чем тот красноармейский – пышный, пахучий. Особенно удавался он в бригаде Петра Ивановича Николаева. «Печем хлеб, – говорил он, – за версту пахнет!» Помню, как-то попросил даже несколько караваев, чтобы угостить товарищей в Алма-Ате и поучить городских пекарей.
Приезжая в поселки, радовался, бывало, каждому хорошему колодцу, каждому бережно посаженному деревцу. Восхищался старательностью, с какой выращивали цветы и деревья рачительные хозяева, и поражался порой равнодушию, с каким смотрят иные люди на облик своего дома, двора и всего поселка.
Ночевал как-то в одной деревне в бывшем Галкинском районе Павлодарской области (забыл, к сожалению, и деревню, и фамилию председателя колхоза, у которого останавливался). Вышел утром за ворота, прошелся по деревне и был немало удивлен. В ней тянулись всего две улицы, но на одной возле домов кое-где стояли деревья, другая же была совершенно голой. В чем дело? И тогда председатель рассказал мне такую историю.
Приехал когда-то в эту деревню из Омска губернатор Степного края, в который входили до революции и нынешние северные казахстанские степи. Приехал и велел каждой семье посадить возле своих домов столько деревьев, сколько было членов семьи. Через три года губернатор вновь заехал в деревню проверить, как выполнен его приказ. Смотрит: у одних домов деревья посажены, у других по-прежнему лишь пыльные пустыри. Губернатор приказал вывести всех жителей на единственную еще в ту пору улицу и поставить каждую семью у ворот своего дома. Затем вручил солдату ремень с тяжелой пряжкой и пошел вдоль улицы. Тем, у кого деревья были посажены, говорил спасибо и давал серебряный рубль. А тем мужикам, что нерадиво отнеслись к делу, приказал ремня всыпать: сколько деревьев не прижилось – столько и ударов. И губернатор при этом покрикивал: «Ты, Василий, норови пряжкой, пряжкой!»
– Вот так и появились деревья на улицах, – закончил рассказ председатель и засмеялся.
Шутки шутками, но бороться за озеленение новых совхозов тоже приходилось уже тогда. И теперь, приезжая на целину и видя, как утопают в зелени совхозные поселки, шумят тенистые парки, цветут яблони и вишни, акации и сирень, как блестят и манят к себе бесчисленные пруды и водохранилища с неизменными рыбаками на обожженных солнцем берегах,– я с улыбкой вспоминаю историю с омским губернатором.
* * *
Ездить приходилось много – иногда на поезде, чаще на самолете, а иногда в одной командировке чередовать и то и другое. Такое сочетание сберегало немало времени, которого всегда было в обрез. Когда делались длительные остановки на узловых станциях или в областных центрах, вагон служил и гостиницей. В эти пункты заранее посылался самолет, и за день можно было облететь на нем несколько районов или совхозов.
Самолет «АН-2» изготовили в Киеве по специальному заказу. На борту имелась мощная рация, в салоне стояло шесть кресел. Экипаж возил еще с собой раскладушку, которая всегда стояла в хвосте. В остальном это был все тот же знакомый всем работяга «Антон». Для наших передвижений он был незаменим. Летчики выбирали место для посадки с воздуха и могли приземлиться в степи где угодно – у любой борозды, трактора, полевого стана.
Все бы хорошо, но этот воздушный извозчик выматывал основательно. Как-то я притерпелся, но однажды пришлось это все испытать нашим уважаемым актерам Л. П. Орловой, М. А. Ладыниной и Н. А. Крючкову. Они приехали на целину, чтобы порадовать людей своим искусством, а выступать оказалось не перед кем: все были далеко в степи. Пожаловались мне:
– В Кустанае мы уже выступили, но ведь хочется самих целинников увидеть. Помогите, дайте какой-нибудь транспорт.
– Ну что ж, вот мой самолет, – ответил я и обратился к экипажу: – Завтра у меня дела в городе, а вы повозите товарищей по бригадам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26