Папа стонал гораздо реже. Но мама все не могла успокоиться. Она позвонила доктору Биндеру, который нас лечит. Доктор Биндер не заставил себя ждать, живет он в двух домах от нас. Он измерил папе давление, пульс, температуру. Папа ненадолго пришел в сознание, устало обвел всех взглядом, пробормотал: «Господи, дома!» – и сразу же опять забылся.
Доктор Биндер сказал, что у папы давление, пульс и температура в пределах нормы. Но потом все же взял карманный фонарик и посветил папе в глаза. Перед этим он, как вы понимаете, приподнял папины веки, потому что папа лежал с закрытыми глазами. Какие-то рефлексы навели профессора Биндера на мысль, что у папы сотрясение мозга. И не такое уж легкое, впрочем, и не слишком тяжелое – среднее. Он прописал папе полный покой. По его словам, не повредил бы компресс на голову. Но он сказал это исключительно ради мамы, зная мамину страсть к компрессам. А перед уходом доктор Биндер сказал маме: «Ваш супруг, сударыня, вероятно, в будущем и не вспомнит о происшествии. Так иногда бывает при сотрясении мозга. Не исключено, что в его памяти образуются и более существенные провалы».
«Ой, как это было бы прекрасно!» – брякнула мама.
«То есть как прекрасно?» – спросил доктор Биндер оторопело. Маме пришлось, запинаясь, объяснить, что она имела в виду совсем другое. Дед закашлялся, прикрыв рот платком, чтобы не было видно, как он улыбается.
Напоследок доктор Биндер еще сказал: «Пожалуйста, старайтесь задавать вашему супругу как можно меньше вопросов, когда он придет в себя. Затемните комнату. Будьте с ним ласковы и предупредительны. Он нуждается в крайне бережном обращении!»
После ухода доктора дед созвал нас на семейный совет. Мы пошли на кухню, чтобы не беспокоить папу и чтоб нам никто не мешал. Мы отлично понимали, о чем нам нужно советоваться, но брать инициативу в свои руки никому не хотелось. Дед первым не выдержал: «Что мы имеем на сегодня? Отец ваш вернулся! Кризис позади. Скоро он опять встанет на ноги. Но до того, как он очухается, надо довести дело до логического конца!»
До Ника, судя по всему, еще не дошло, что мы собрались обсудить, так как он задал вопрос: «Что значит – довести дело до логического конца?»
«Огурцарь», – сказала мама.
«Пусть он убирается!» – крикнула Мартина, и мы с дедом дружно закивали.
Но как лучше всего избавиться от Огурцаря, придумать мы так и не смогли. Мама, хотя и кричала громче всех, что она его не потерпит больше в доме, сама же созналась: она не то что Огурцаря – мухи обидеть не может. И ей не хочется, чтобы мы ему делали больно. Надо быть добрыми и терпимыми, сказала она.
Дед заметил, что в случае с Огурцарем на одной терпимости и доброте далеко не уедешь, но дельного предложения от него тоже не последовало. Семейный совет пришлось отложить на следующий день. Единственное, до чего мы договорились: папа спит эту ночь в гостиной, а Огурцаря мы запрем в папиной комнате. Мы не хотели, чтобы папа встречался с Огурцарем. После совета Мартина надела самое красивое платье. И щипцами для завивки превратила свои лохмы в мелкие бараньи колечки. Так, видите ли, нравится Станеку Курти. С ним она и собиралась в кино. Мама выразила сомнение: понравилось бы папе, что Мартина идет на последний сеанс?
Мартина сказала: «Во-первых, в школу завтра не идти. Значит, я все равно рано спать не лягу. Во-вторых, моим нервам нужна разрядка, а в-третьих, Курти стрижется коротко!» По тому, как было произнесено «Куууртиии», я определил, что Курти начисто вытеснил Бергера Алекса.
Дед вышел из дома вместе с Мартиной. Он пошел в кафе почитать зарубежные газеты за прошедшую неделю. Мама заявила, что на ее нервную систему сегодня выпала чересчур большая нагрузка. Она приняла снотворное и легла в постель. Перед этим она укрыла папу вторым одеялом.
Я остался в кухне с Ником. Откровенно говоря, с большим удовольствием я бы залег у себя в комнате и дочитал до конца детективчик, который начал уже месяц назад. Но Ник что-то совсем раскис и сник, мне не хотелось оставлять его одного. Я думал, мне удастся немного растормошить его. Но Ник не желал, чтобы его тормошили. Он уставился в одну точку, потом, помолчав, сказал: «Вольфи, мне нужно ненадолго выйти». – «Привет горячий, – сказал я, – таким шпингалетам запрещается высовывать нос из дома в полдевятого вечера».
«Но мне адски нужно!»
«Ничего тебе не нужно, тютя – валеный сапог».
Ник взглянул на меня почти враждебно. Тут меня внезапно пронзило. Как же гадко я себя веду и как гнусно говорю с Ником! Прямо как взрослый, пронеслось в голове. Я вдруг понял: оказывается, вести себя по-скотски очень просто.
«Тебе что, в самом деле куда-то нужно?» Ник кивнул.
«Могу я составить компанию?» Ник покачал головой. «Ты надолго?»
«Нет, минут на пятнадцать», – сказал Ник. «Без дураков?» «Без дураков!»
И он вышел из кухни. Через кухонную дверь мне было видно, как он направился в чулан. Оттуда он вернулся с детским рюкзаком. Открыл тумбочку под раковиной и набил рюкзак проросшей картошкой. На меня он не смотрел. Я делал вид, будто тоже его не замечаю. Затем Ник с рюкзаком из кухни вышел. И дверь за собою плотно прикрыл. Я не двигался с места. Я ждал. Сначала все было тихо. Примерно через минуту в прихожей что-то скрипнуло: колеса от кукольной колясочки. А потом раздался жалобный голос Огурцаря: «Этва мы не хахочем! Мы не хахочем этва! Хахочем остоловаться здесь!» И голос Ника: «Так, к сожалению, не получится!» Я выглянул в окно. На улице была сплошная темень. Только освещенное кухонное окно отбрасывало гигантскую светлую тень на усыпанную гравием дорожку. Через пятно света прошел Ник, толкая перед собой колясочку. В ней с короной на голове и с детским рюкзаком за спиной сидел король Куми-Ори.
Ник пересек светлый квадрат и исчез в темноте. Я остался сидеть у окна. Я ждал, каждую секунду поглядывая на часы. Через пятнадцать минут ровно Ник с колясочкой возник в светлом квадрате. Теперь колясочка была пустая.
Я запер за Ником дверь. Хоть я и решил не задавать ему никаких вопросов, но не удержался: «Куда ты его сплавил?»
Ник тихо сказал: «Он вылезать не желал. Он не понял, что мы его больше не хотим. Он был злой и ругался. Я его высадил у одного подвального окошка. Из него пахло плесенью. Он там наверняка приживется. После я сразу домой побежал!»
Я восхищенно посмотрел на Ника. Тут я заметил, что у него вся правая щека разодрана. «Он меня саданул, когда я вытаскивал его из коляски», – объяснил Ник.
Я чуть было не сказал Нику: «Ники, рики, две клубники», но понял, что Ник из этого уже вырос. Поэтому я сказал: «Ну ладно. По кроватям!»
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, запоследняя, не предусмотренная ни периодизацией учителя немецкого, ни самим автором
Знаю точно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Доктор Биндер сказал, что у папы давление, пульс и температура в пределах нормы. Но потом все же взял карманный фонарик и посветил папе в глаза. Перед этим он, как вы понимаете, приподнял папины веки, потому что папа лежал с закрытыми глазами. Какие-то рефлексы навели профессора Биндера на мысль, что у папы сотрясение мозга. И не такое уж легкое, впрочем, и не слишком тяжелое – среднее. Он прописал папе полный покой. По его словам, не повредил бы компресс на голову. Но он сказал это исключительно ради мамы, зная мамину страсть к компрессам. А перед уходом доктор Биндер сказал маме: «Ваш супруг, сударыня, вероятно, в будущем и не вспомнит о происшествии. Так иногда бывает при сотрясении мозга. Не исключено, что в его памяти образуются и более существенные провалы».
«Ой, как это было бы прекрасно!» – брякнула мама.
«То есть как прекрасно?» – спросил доктор Биндер оторопело. Маме пришлось, запинаясь, объяснить, что она имела в виду совсем другое. Дед закашлялся, прикрыв рот платком, чтобы не было видно, как он улыбается.
Напоследок доктор Биндер еще сказал: «Пожалуйста, старайтесь задавать вашему супругу как можно меньше вопросов, когда он придет в себя. Затемните комнату. Будьте с ним ласковы и предупредительны. Он нуждается в крайне бережном обращении!»
После ухода доктора дед созвал нас на семейный совет. Мы пошли на кухню, чтобы не беспокоить папу и чтоб нам никто не мешал. Мы отлично понимали, о чем нам нужно советоваться, но брать инициативу в свои руки никому не хотелось. Дед первым не выдержал: «Что мы имеем на сегодня? Отец ваш вернулся! Кризис позади. Скоро он опять встанет на ноги. Но до того, как он очухается, надо довести дело до логического конца!»
До Ника, судя по всему, еще не дошло, что мы собрались обсудить, так как он задал вопрос: «Что значит – довести дело до логического конца?»
«Огурцарь», – сказала мама.
«Пусть он убирается!» – крикнула Мартина, и мы с дедом дружно закивали.
Но как лучше всего избавиться от Огурцаря, придумать мы так и не смогли. Мама, хотя и кричала громче всех, что она его не потерпит больше в доме, сама же созналась: она не то что Огурцаря – мухи обидеть не может. И ей не хочется, чтобы мы ему делали больно. Надо быть добрыми и терпимыми, сказала она.
Дед заметил, что в случае с Огурцарем на одной терпимости и доброте далеко не уедешь, но дельного предложения от него тоже не последовало. Семейный совет пришлось отложить на следующий день. Единственное, до чего мы договорились: папа спит эту ночь в гостиной, а Огурцаря мы запрем в папиной комнате. Мы не хотели, чтобы папа встречался с Огурцарем. После совета Мартина надела самое красивое платье. И щипцами для завивки превратила свои лохмы в мелкие бараньи колечки. Так, видите ли, нравится Станеку Курти. С ним она и собиралась в кино. Мама выразила сомнение: понравилось бы папе, что Мартина идет на последний сеанс?
Мартина сказала: «Во-первых, в школу завтра не идти. Значит, я все равно рано спать не лягу. Во-вторых, моим нервам нужна разрядка, а в-третьих, Курти стрижется коротко!» По тому, как было произнесено «Куууртиии», я определил, что Курти начисто вытеснил Бергера Алекса.
Дед вышел из дома вместе с Мартиной. Он пошел в кафе почитать зарубежные газеты за прошедшую неделю. Мама заявила, что на ее нервную систему сегодня выпала чересчур большая нагрузка. Она приняла снотворное и легла в постель. Перед этим она укрыла папу вторым одеялом.
Я остался в кухне с Ником. Откровенно говоря, с большим удовольствием я бы залег у себя в комнате и дочитал до конца детективчик, который начал уже месяц назад. Но Ник что-то совсем раскис и сник, мне не хотелось оставлять его одного. Я думал, мне удастся немного растормошить его. Но Ник не желал, чтобы его тормошили. Он уставился в одну точку, потом, помолчав, сказал: «Вольфи, мне нужно ненадолго выйти». – «Привет горячий, – сказал я, – таким шпингалетам запрещается высовывать нос из дома в полдевятого вечера».
«Но мне адски нужно!»
«Ничего тебе не нужно, тютя – валеный сапог».
Ник взглянул на меня почти враждебно. Тут меня внезапно пронзило. Как же гадко я себя веду и как гнусно говорю с Ником! Прямо как взрослый, пронеслось в голове. Я вдруг понял: оказывается, вести себя по-скотски очень просто.
«Тебе что, в самом деле куда-то нужно?» Ник кивнул.
«Могу я составить компанию?» Ник покачал головой. «Ты надолго?»
«Нет, минут на пятнадцать», – сказал Ник. «Без дураков?» «Без дураков!»
И он вышел из кухни. Через кухонную дверь мне было видно, как он направился в чулан. Оттуда он вернулся с детским рюкзаком. Открыл тумбочку под раковиной и набил рюкзак проросшей картошкой. На меня он не смотрел. Я делал вид, будто тоже его не замечаю. Затем Ник с рюкзаком из кухни вышел. И дверь за собою плотно прикрыл. Я не двигался с места. Я ждал. Сначала все было тихо. Примерно через минуту в прихожей что-то скрипнуло: колеса от кукольной колясочки. А потом раздался жалобный голос Огурцаря: «Этва мы не хахочем! Мы не хахочем этва! Хахочем остоловаться здесь!» И голос Ника: «Так, к сожалению, не получится!» Я выглянул в окно. На улице была сплошная темень. Только освещенное кухонное окно отбрасывало гигантскую светлую тень на усыпанную гравием дорожку. Через пятно света прошел Ник, толкая перед собой колясочку. В ней с короной на голове и с детским рюкзаком за спиной сидел король Куми-Ори.
Ник пересек светлый квадрат и исчез в темноте. Я остался сидеть у окна. Я ждал, каждую секунду поглядывая на часы. Через пятнадцать минут ровно Ник с колясочкой возник в светлом квадрате. Теперь колясочка была пустая.
Я запер за Ником дверь. Хоть я и решил не задавать ему никаких вопросов, но не удержался: «Куда ты его сплавил?»
Ник тихо сказал: «Он вылезать не желал. Он не понял, что мы его больше не хотим. Он был злой и ругался. Я его высадил у одного подвального окошка. Из него пахло плесенью. Он там наверняка приживется. После я сразу домой побежал!»
Я восхищенно посмотрел на Ника. Тут я заметил, что у него вся правая щека разодрана. «Он меня саданул, когда я вытаскивал его из коляски», – объяснил Ник.
Я чуть было не сказал Нику: «Ники, рики, две клубники», но понял, что Ник из этого уже вырос. Поэтому я сказал: «Ну ладно. По кроватям!»
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, запоследняя, не предусмотренная ни периодизацией учителя немецкого, ни самим автором
Знаю точно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24