Черт их подери!
Парень исподлобья взглянул на инженера и подумал, что это – свой мужик. На такого можно положиться!..
– Старики твои живы? – спросил инженер.
До сих пор никто вот так, по-свойски, не спрашивал, есть ли у Олеся родители. Конечно, другие тоже интересовались, но всегда так, словно хотели узнать, сколько пуговиц у него на пиджаке или сколько угля он выдал на-гора. Конечно, родители есть, но он их не помнит. Чем они занимаются? А черт их знает! Отец был пьяница, а мать… Э, лучше не вспоминать! Кто завербовал Олеся на работу в шахте? Гм, знакомые посоветовали. Говорили, можно зашибить деньгу побольше, чем если «журавля запускать»… Что значит «журавля запускать»? Так говорят про воров-карманников. Вот он и подумал, пусть будет шахта!.. И поехал в Валбжих. Но шахта ему осточертела, сыт по горло! Работа тяжелая, дурацкая, черти б ее взяли! Роешься, как крот, под землей… Вы спрашиваете, чего мне больше всего хочется? Тоже мне вопрос! Водки, девок, драк с разбитыми мордами, денег, много денег, мотоцикл и повесить всех «легавых»… А раз уж вы такой любопытный и готовы выслушать все, что я вам тут выкладываю, как старая дева на исповеди, то слушайте. Плевать мне на шахту, на Валбжих, на «Викторию», на эту чертову шахтерскую профессию – не завтра, так послезавтра отправлюсь на все четыре стороны. Уж лучше «журавля запускать»!
– А может, ты шахты боишься? – перебил его инженер.
Парень возмутился – он прямо-таки подскочил. Олесь Клуско ничего не боится!..
– Неправда, ты боишься честной жизни!
Олесь Клуско покатился со смеху. Он «боится честной жизни»! Инженер говорит, словно ксендз с амвона. Олесь – стреляный воробей, и его на мякине не проведешь! Еще не хватало, чтобы инженер сказал про алтарь отечества, несгибаемую волю, высоко поднятые знамена и шестилетний план! Тогда все будет, как в клубе, где висят лозунги с криво написанными буквами!
Странный это был разговор. По другую сторону квершлага в желобе булькала вода, слегка шумел ветерок, белая плесень искрилась, словно иней при свете шахтерских лампочек, а слова черными тенями шарахались в темноте.
– Какой же ты глупый, сынок! – сказал инженер. Олесь ожидал, что Килярчик разразится бранью, а тот – ничего. Только усмехнулся.
Парень вздрогнул, хотел отодвинуться, но не успел: инженер обнял его за плечи и привлек к себе. Неуклюже, но как-то очень сердечно. А свободной рукой погладил парня по голове. Вот и все. Потом встал и сказал:
– Послушай! Перед тем как убежать, зайди ко мне. А потом уж станешь «журавля запускать». Придешь?
– Не знаю… – буркнул парень, еще не придя в себя от изумления.
Инженер больше ничего не сказал, нагнулся за лампой и двинулся по квершлагу в направлении «Ле-шека». Олесь медленно поднялся, глядя ему вслед.
– Вот так тип! – как-то неуверенно и скорее по привычке пробормотал он.
Инженер взглянул на часы. Надо поторапливаться. Слишком много времени потерял с Олесем. Килярчик представил себе, как удивится его жена, «сибирячка» Илона, когда к ним явится такой вот прощелыга. Она была внучкой, вернее, правнучкой польского повстанца, сосланного в Сибирь; родилась и выросла там, полюбила степь и тайгу, где жила среди простых людей, и теперь никак не могла привыкнуть к задымленному Валбжиху и к его «человеческому конгломерату», как она без особого восторга называла местное население. А может, Олесь придется ей по душе, несмотря на свой хулиганский вид и разбойничью внешность. И тогда, быть может, она его по-матерински обласкает.
При этой мысли инженер улыбнулся. У него была страсть все исправлять, например, он с удовольствием копался в отслужившем срок двигателе старенькой «шкоды», который никому не удавалось вернуть к жизни, а у него это получалось. Он мог часами доискиваться, почему вышел из строя электрический насос, пока не обнаруживал причину. Он умел найти в часах ослабевший винтик, поджать его – и часы снова начинали тикать.
«Может, мне удастся поджать ослабевший винтик в голове Олеся Клуско из-под Люблина…» – размышлял инженер, испытывая такое же чувство, с каким брался за ремонт сломавшейся машины.
Наконец он добрался до шахтного двора «Лешека» и с удовлетворением убедился, что здесь все в порядке. Скарбнику Гроссмана не удастся затопить «Викторию». Любопытно, обрадовался ли бы Гроссман победе Скарбника? Может, как немец старой закалки… Э, глупости! Ведь он шахтер и наверняка был бы огорчен и ругался бы по-своему: «Es soll der Kuckuck holen».
Итак, на шахтном дворе все готово: навалом лежит влажная глина, высятся штабеля досок, рассчитанных по ширине проходки, и вязанки соломы. Солома пахнет спелым хлебом и солнцем.
Ну и пусть пахнет! Это сейчас не важно. Килярчик велел припасти эти материалы на случай, если прорвется вода и придется возводить дамбу в «заколдованном» квершлаге. Ответвляясь от главного квершлага, соединявшего «Викторию» с «Лешеком», оншел с севера на юг, а затем поворачивал на юго-восток. От места ответвления до ствола «Лешек» было всего несколько десятков метров.
Килярчик вошел в новый, более узкий квершлаг, где была временная крепь. По донесению маркшейдера, бригада прошла уже триста метров. Килярчик улыбнулся, поскольку бригадой их трудно было назвать – всего три человека. Один – реэмигрант из Франции, Пьер Остень, который то и дело ругается по-французски – Tonnerre de Dieu, что в его устах звучит как «тонеррдеди»; второй – немец Охман, время от времени вставлявший в разговор свое Kreuzhimmeldonnerwetter, и худой цыган, готовый в трудную минуту ввернуть крепкое словцо…
Килярчик застал их за работой. Дело у них спорилось. Двухметровый бур с металлическим скрежетом уже почти по рукоять вошел в монолит. Инженер подождал, пока они закончат.
– Ну, что? Идет вода? – спросил он, когда машина остановилась, и внезапная тишина, словно черное покрывало опустилось на глаза.
Вопрос был излишним. Инженер и сам видел, что вода капает сверху, как накануне, как неделю, как месяц назад, а из двухметрового отверстия в монолите вытекает тонюсенькая мутная струйка воды. Ничего страшного. Воды – что кот наплакал!.. Значит, все в порядке!
Килярчик посветил, осмотрел монолит, постучал по нему и кто знает, уже в который раз повторил, что сначала следует сверлить двухметровый контрольный шпур и если вода не появится, только тогда сверлить три-четыре шпура под заряды и взрывать. Главное – держать ухо востро.
– Глядите в оба! – сказал он им на прощание. – А если хлынет вода, бегите к стволу «Лешек». А оттуда звоните наверх, в дирекцию и на шахтный двор «Виктории», машинисту при насосах. А потом уже – наверх!..
Килярчик поднялся через ствол «Лешек». В раздевалке умылся, залез в ванну и с наслаждением погрузился в теплую воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Парень исподлобья взглянул на инженера и подумал, что это – свой мужик. На такого можно положиться!..
– Старики твои живы? – спросил инженер.
До сих пор никто вот так, по-свойски, не спрашивал, есть ли у Олеся родители. Конечно, другие тоже интересовались, но всегда так, словно хотели узнать, сколько пуговиц у него на пиджаке или сколько угля он выдал на-гора. Конечно, родители есть, но он их не помнит. Чем они занимаются? А черт их знает! Отец был пьяница, а мать… Э, лучше не вспоминать! Кто завербовал Олеся на работу в шахте? Гм, знакомые посоветовали. Говорили, можно зашибить деньгу побольше, чем если «журавля запускать»… Что значит «журавля запускать»? Так говорят про воров-карманников. Вот он и подумал, пусть будет шахта!.. И поехал в Валбжих. Но шахта ему осточертела, сыт по горло! Работа тяжелая, дурацкая, черти б ее взяли! Роешься, как крот, под землей… Вы спрашиваете, чего мне больше всего хочется? Тоже мне вопрос! Водки, девок, драк с разбитыми мордами, денег, много денег, мотоцикл и повесить всех «легавых»… А раз уж вы такой любопытный и готовы выслушать все, что я вам тут выкладываю, как старая дева на исповеди, то слушайте. Плевать мне на шахту, на Валбжих, на «Викторию», на эту чертову шахтерскую профессию – не завтра, так послезавтра отправлюсь на все четыре стороны. Уж лучше «журавля запускать»!
– А может, ты шахты боишься? – перебил его инженер.
Парень возмутился – он прямо-таки подскочил. Олесь Клуско ничего не боится!..
– Неправда, ты боишься честной жизни!
Олесь Клуско покатился со смеху. Он «боится честной жизни»! Инженер говорит, словно ксендз с амвона. Олесь – стреляный воробей, и его на мякине не проведешь! Еще не хватало, чтобы инженер сказал про алтарь отечества, несгибаемую волю, высоко поднятые знамена и шестилетний план! Тогда все будет, как в клубе, где висят лозунги с криво написанными буквами!
Странный это был разговор. По другую сторону квершлага в желобе булькала вода, слегка шумел ветерок, белая плесень искрилась, словно иней при свете шахтерских лампочек, а слова черными тенями шарахались в темноте.
– Какой же ты глупый, сынок! – сказал инженер. Олесь ожидал, что Килярчик разразится бранью, а тот – ничего. Только усмехнулся.
Парень вздрогнул, хотел отодвинуться, но не успел: инженер обнял его за плечи и привлек к себе. Неуклюже, но как-то очень сердечно. А свободной рукой погладил парня по голове. Вот и все. Потом встал и сказал:
– Послушай! Перед тем как убежать, зайди ко мне. А потом уж станешь «журавля запускать». Придешь?
– Не знаю… – буркнул парень, еще не придя в себя от изумления.
Инженер больше ничего не сказал, нагнулся за лампой и двинулся по квершлагу в направлении «Ле-шека». Олесь медленно поднялся, глядя ему вслед.
– Вот так тип! – как-то неуверенно и скорее по привычке пробормотал он.
Инженер взглянул на часы. Надо поторапливаться. Слишком много времени потерял с Олесем. Килярчик представил себе, как удивится его жена, «сибирячка» Илона, когда к ним явится такой вот прощелыга. Она была внучкой, вернее, правнучкой польского повстанца, сосланного в Сибирь; родилась и выросла там, полюбила степь и тайгу, где жила среди простых людей, и теперь никак не могла привыкнуть к задымленному Валбжиху и к его «человеческому конгломерату», как она без особого восторга называла местное население. А может, Олесь придется ей по душе, несмотря на свой хулиганский вид и разбойничью внешность. И тогда, быть может, она его по-матерински обласкает.
При этой мысли инженер улыбнулся. У него была страсть все исправлять, например, он с удовольствием копался в отслужившем срок двигателе старенькой «шкоды», который никому не удавалось вернуть к жизни, а у него это получалось. Он мог часами доискиваться, почему вышел из строя электрический насос, пока не обнаруживал причину. Он умел найти в часах ослабевший винтик, поджать его – и часы снова начинали тикать.
«Может, мне удастся поджать ослабевший винтик в голове Олеся Клуско из-под Люблина…» – размышлял инженер, испытывая такое же чувство, с каким брался за ремонт сломавшейся машины.
Наконец он добрался до шахтного двора «Лешека» и с удовлетворением убедился, что здесь все в порядке. Скарбнику Гроссмана не удастся затопить «Викторию». Любопытно, обрадовался ли бы Гроссман победе Скарбника? Может, как немец старой закалки… Э, глупости! Ведь он шахтер и наверняка был бы огорчен и ругался бы по-своему: «Es soll der Kuckuck holen».
Итак, на шахтном дворе все готово: навалом лежит влажная глина, высятся штабеля досок, рассчитанных по ширине проходки, и вязанки соломы. Солома пахнет спелым хлебом и солнцем.
Ну и пусть пахнет! Это сейчас не важно. Килярчик велел припасти эти материалы на случай, если прорвется вода и придется возводить дамбу в «заколдованном» квершлаге. Ответвляясь от главного квершлага, соединявшего «Викторию» с «Лешеком», оншел с севера на юг, а затем поворачивал на юго-восток. От места ответвления до ствола «Лешек» было всего несколько десятков метров.
Килярчик вошел в новый, более узкий квершлаг, где была временная крепь. По донесению маркшейдера, бригада прошла уже триста метров. Килярчик улыбнулся, поскольку бригадой их трудно было назвать – всего три человека. Один – реэмигрант из Франции, Пьер Остень, который то и дело ругается по-французски – Tonnerre de Dieu, что в его устах звучит как «тонеррдеди»; второй – немец Охман, время от времени вставлявший в разговор свое Kreuzhimmeldonnerwetter, и худой цыган, готовый в трудную минуту ввернуть крепкое словцо…
Килярчик застал их за работой. Дело у них спорилось. Двухметровый бур с металлическим скрежетом уже почти по рукоять вошел в монолит. Инженер подождал, пока они закончат.
– Ну, что? Идет вода? – спросил он, когда машина остановилась, и внезапная тишина, словно черное покрывало опустилось на глаза.
Вопрос был излишним. Инженер и сам видел, что вода капает сверху, как накануне, как неделю, как месяц назад, а из двухметрового отверстия в монолите вытекает тонюсенькая мутная струйка воды. Ничего страшного. Воды – что кот наплакал!.. Значит, все в порядке!
Килярчик посветил, осмотрел монолит, постучал по нему и кто знает, уже в который раз повторил, что сначала следует сверлить двухметровый контрольный шпур и если вода не появится, только тогда сверлить три-четыре шпура под заряды и взрывать. Главное – держать ухо востро.
– Глядите в оба! – сказал он им на прощание. – А если хлынет вода, бегите к стволу «Лешек». А оттуда звоните наверх, в дирекцию и на шахтный двор «Виктории», машинисту при насосах. А потом уже – наверх!..
Килярчик поднялся через ствол «Лешек». В раздевалке умылся, залез в ванну и с наслаждением погрузился в теплую воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9