Беззаботная жизнь! Хотя... Они ведь тоже детей кормят, значит, имеют обязанности, жилье строят, дерутся. За что им драться?! В какой-то книге читала про галочью любовь. Странно... Птицы - любят. Раз они умеют любить, значит, умеют и ненавидеть! Может от того и дерутся. В той книге было написано, что галки сохраняют верность супругам всю жизнь. Вот тебе и птица! Но жизнь у них неустроенна, как ни крути. Хорошо, что не родилась птицей!
Горлышка взлетела, напуганная проходившим пацаненком.
Встряхивая каштановыми волосами, вошла секретарша.
--Клеопатра Алексеевна, к вам женщина.
--Кто?
--Не знаю.
--Ну, давай.
В приоткрытую дверь втиснулась молоденькая казашка с ребенком на руках, поздоровалась с порога и там же остановилась.
--Вы кто? - Мурка рассматривала посетительницу, пытаясь вспомнить лицо. Но оно ей ничего не говорило.
Та сделала пару робких шагов вперед.
--Мой муж работал у вас.
--Муж?
--Да. Алмаз его звали.
--Та-ак...
--После Нового года его в тюрьме убили.
--Кхм... Кхм... У вас ко мне, кхм, ко мне дело?
--Дело? Нет, нет дела.
--А что же? Зачем вы пришли?
--У меня нет к вам дела. Мне нечем сына кормить. - кивнула на сверток в руках.
Мурка вышла из-за стола, и медленно вышагивая, рассматривая незнакомку, склонив голову набок - приблизилась к ней. Подняла край одеяльца - внутри спал человечек с крохотным личиком, соска лежала рядом с подбородком.
--Как зовут?
--Как отца. Алмаз.
--А похож! Кхм! Кхм! Точно похож!
Опустила одеяльце, прошла к вешалке, достала из плаща сигареты и закурила. Разгоняя дым, спросила:
--Где вы живете?
--У нас нет жилья. Снимаем квартиры. То - там, то - там. Где дешевле.
Мурка ещё раз глянула на ребенка - и тут он заплакал. Мать начала качать его и улюлюкивать, успокаивать - тщетно. Мальчишка орал.
--Скажите, как вас зовут?
--Меня? - словно удивилась незнакомка. - Меня Алтынай.
--Вот что, Алтынай. Вашу проблему мы решим.
Она вызвала начальника экономического отдела, вскоре тот вбежал, на ходу дожевывая баурсак и выпучив глаза, готовый ко всему, знавший от секретарши, что у шефини дурное настроение. Но она жизнерадостно распорядилась:
--Атамбай уехал на склад. Найди его, найди юристов, вместе оформите что надо, и этой женщине, - показала на Алтынай, - купите двухкомнатную квартиру. Сегодня! - Мурка взяла со стола еженедельник "Шара-бара" и всучила опешившему экономисту. - Вот объявления. Кроме того - выдашь ей пять тысяч. Атамбаю скажешь - я велела. Всё!
Те моментально исчезли. Алтынай семенила в коридоре за начальником отдела в полной растерянности.
--Вы мне выдадите пять тысяч тенге? Сегодня?
--Э-э! Ты что, из аула приехала? Пять тысяч долларов! Конечно сегодня! Ну и ну!
Мурка выбралась из офиса, уехала с охранниками на синем мерседесе. Через пятнадцать минут стояла у оградки могилы и открывала дверцу, откручивая приржавевший болт. Положила цветы и села на корточки, глядя в землю.
28
В зрительном зале медленно погас свет, сначала чуть слышно, а затем громче и громче, из стереоколонок плеснула жизнерадостная увертюра, включились софиты и малиновый занавес побежал в стороны. На сцене, за декорациями, происходили запоздалые приготовления, мелькали последние тени убегающих рабочих. В русском драматическом театре гастролирующая труппа из России давала комедию Мольера "Тартюф или обманщик".
Козыбаев со свитой устроился в первом ряду, посещение спектакля сидело в плане мероприятий акима, согласованное с руководителем аппарата и заведующим отделом культуры. Завкульт робко жаловался на недостаток внимания к своим проблемам, интеллигенция, мол, ропщет. Это - конечно, не так, на различных встречах и мероприятиях интеллигенция проявляла благосклонность к акиму, но, зато при случае, требовала свое. Впрочем, требовала мало. Кого-то лишь надо публично похвалить, кому-то - сделать назначение, другому пожать руку при встрече. Ему это ничего не стоило, но отдача - большая. Интеллигенция честолюбива, а на честолюбии можно играть.
Аким откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, готовый расслабиться. Но все же, даже в расслаблении он казался вождем.
На авансцену между тем вынеслись первые действующие лица.
Госпожа Пернель.
--Флипота! Марш за мной!.. Уж пусть они тут сами...
Эльмира.
--Постойте, маменька! Нам не поспеть за вами.
Госпожа Пернель.
--Вам прежде бы меня уважить, не теперь.
Без ваших проводов найду я, где тут дверь.
Эльмира.
--О нет! Вас проводить велит нам чувство долга.
Но почему у нас вы были так недолго?
Госпожа Пернель.
--А потому, что мне весь этот дом постыл
И ваши дерзости сносить нет больше сил.
Меня не ставят в грош, перечат, что ни слово.
Поистине для них нет ничего святого!
Все спорят, все орут, почтенья нет ни в ком.
Да это не семья, а сумасшедший дом!
Дорина.
--Но...
Госпожа Пернель.
--Милая моя! Я замечала часто,
Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
Советов не прошу я у нахальных слуг.
Дамис.
--Однако...
Госпожа Пернель.
--Ты дурак, мой драгоценный внук,
А поумнеть пора - уж лет тебе немало.
Я сына своего сто раз предупреждала,
Что отпрыск у него - изрядный обормот,
С которым горюшка он досыта хлебнет.
Мариана.
--Но, бабушка...
Госпожа Пернель.
--Никак, промолвила словечко
Тихоня внученька? Смиренная овечка? Ох,
скромница! Боюсь, пословица о ней,
Что в тихом омуте полным-полно чертей.
Эльмира.
--Но, маменька...
Госпожа Пернель.
--Прошу, дражайшая невестка,
Не гневаться на то, что выскажусь я резко.
Была б у них сейчас родная мать в живых,
Учила б не тому она детей своих
И эту дурочку, и этого балбеса.
Вы расточительны. Одеты, как принцесса.
Коль жены думают лишь о своих мужьях,
Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах.
В парадизе кто-то натужно кашлял. Издалека слышались мажорно-лукавые аккорды оркестра. Огни рампы под сердце били госпожу Пернель. Козыбаев повел глазами на подчиненных - в полумраке на лицах обнаружил отрешенность и предвосхищающие улыбки. И снова повернулся к сцене.
Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах, коль жены думают лишь о своих мужьях. В пух. В прах. Прах? Тлен и прах. Прах - пыль, сухая гниль. Сгнившие останки. Останки чего? Кого? Человека! Зеленого человечка, устремившегося на таран пассажирского лайнера, и - американского летчика, тычащего большим пальцем в землю! Их смердящий, выворачивающий кишки тлен и прах! Все суета, все приходяще, тлен - вечен! Говорят о том, что моё Дао велико и не уменьшается. Если бы оно уменьшилось, то после долгого времени оно стало бы маленьким. Не уменьшается потому, что оно является великим. Я имею три сокровища, которыми дорожу: первое - это человеколюбие, второе бережливость, а третье состоит в том, что я не смею быть впереди других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Горлышка взлетела, напуганная проходившим пацаненком.
Встряхивая каштановыми волосами, вошла секретарша.
--Клеопатра Алексеевна, к вам женщина.
--Кто?
--Не знаю.
--Ну, давай.
В приоткрытую дверь втиснулась молоденькая казашка с ребенком на руках, поздоровалась с порога и там же остановилась.
--Вы кто? - Мурка рассматривала посетительницу, пытаясь вспомнить лицо. Но оно ей ничего не говорило.
Та сделала пару робких шагов вперед.
--Мой муж работал у вас.
--Муж?
--Да. Алмаз его звали.
--Та-ак...
--После Нового года его в тюрьме убили.
--Кхм... Кхм... У вас ко мне, кхм, ко мне дело?
--Дело? Нет, нет дела.
--А что же? Зачем вы пришли?
--У меня нет к вам дела. Мне нечем сына кормить. - кивнула на сверток в руках.
Мурка вышла из-за стола, и медленно вышагивая, рассматривая незнакомку, склонив голову набок - приблизилась к ней. Подняла край одеяльца - внутри спал человечек с крохотным личиком, соска лежала рядом с подбородком.
--Как зовут?
--Как отца. Алмаз.
--А похож! Кхм! Кхм! Точно похож!
Опустила одеяльце, прошла к вешалке, достала из плаща сигареты и закурила. Разгоняя дым, спросила:
--Где вы живете?
--У нас нет жилья. Снимаем квартиры. То - там, то - там. Где дешевле.
Мурка ещё раз глянула на ребенка - и тут он заплакал. Мать начала качать его и улюлюкивать, успокаивать - тщетно. Мальчишка орал.
--Скажите, как вас зовут?
--Меня? - словно удивилась незнакомка. - Меня Алтынай.
--Вот что, Алтынай. Вашу проблему мы решим.
Она вызвала начальника экономического отдела, вскоре тот вбежал, на ходу дожевывая баурсак и выпучив глаза, готовый ко всему, знавший от секретарши, что у шефини дурное настроение. Но она жизнерадостно распорядилась:
--Атамбай уехал на склад. Найди его, найди юристов, вместе оформите что надо, и этой женщине, - показала на Алтынай, - купите двухкомнатную квартиру. Сегодня! - Мурка взяла со стола еженедельник "Шара-бара" и всучила опешившему экономисту. - Вот объявления. Кроме того - выдашь ей пять тысяч. Атамбаю скажешь - я велела. Всё!
Те моментально исчезли. Алтынай семенила в коридоре за начальником отдела в полной растерянности.
--Вы мне выдадите пять тысяч тенге? Сегодня?
--Э-э! Ты что, из аула приехала? Пять тысяч долларов! Конечно сегодня! Ну и ну!
Мурка выбралась из офиса, уехала с охранниками на синем мерседесе. Через пятнадцать минут стояла у оградки могилы и открывала дверцу, откручивая приржавевший болт. Положила цветы и села на корточки, глядя в землю.
28
В зрительном зале медленно погас свет, сначала чуть слышно, а затем громче и громче, из стереоколонок плеснула жизнерадостная увертюра, включились софиты и малиновый занавес побежал в стороны. На сцене, за декорациями, происходили запоздалые приготовления, мелькали последние тени убегающих рабочих. В русском драматическом театре гастролирующая труппа из России давала комедию Мольера "Тартюф или обманщик".
Козыбаев со свитой устроился в первом ряду, посещение спектакля сидело в плане мероприятий акима, согласованное с руководителем аппарата и заведующим отделом культуры. Завкульт робко жаловался на недостаток внимания к своим проблемам, интеллигенция, мол, ропщет. Это - конечно, не так, на различных встречах и мероприятиях интеллигенция проявляла благосклонность к акиму, но, зато при случае, требовала свое. Впрочем, требовала мало. Кого-то лишь надо публично похвалить, кому-то - сделать назначение, другому пожать руку при встрече. Ему это ничего не стоило, но отдача - большая. Интеллигенция честолюбива, а на честолюбии можно играть.
Аким откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, готовый расслабиться. Но все же, даже в расслаблении он казался вождем.
На авансцену между тем вынеслись первые действующие лица.
Госпожа Пернель.
--Флипота! Марш за мной!.. Уж пусть они тут сами...
Эльмира.
--Постойте, маменька! Нам не поспеть за вами.
Госпожа Пернель.
--Вам прежде бы меня уважить, не теперь.
Без ваших проводов найду я, где тут дверь.
Эльмира.
--О нет! Вас проводить велит нам чувство долга.
Но почему у нас вы были так недолго?
Госпожа Пернель.
--А потому, что мне весь этот дом постыл
И ваши дерзости сносить нет больше сил.
Меня не ставят в грош, перечат, что ни слово.
Поистине для них нет ничего святого!
Все спорят, все орут, почтенья нет ни в ком.
Да это не семья, а сумасшедший дом!
Дорина.
--Но...
Госпожа Пернель.
--Милая моя! Я замечала часто,
Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
Советов не прошу я у нахальных слуг.
Дамис.
--Однако...
Госпожа Пернель.
--Ты дурак, мой драгоценный внук,
А поумнеть пора - уж лет тебе немало.
Я сына своего сто раз предупреждала,
Что отпрыск у него - изрядный обормот,
С которым горюшка он досыта хлебнет.
Мариана.
--Но, бабушка...
Госпожа Пернель.
--Никак, промолвила словечко
Тихоня внученька? Смиренная овечка? Ох,
скромница! Боюсь, пословица о ней,
Что в тихом омуте полным-полно чертей.
Эльмира.
--Но, маменька...
Госпожа Пернель.
--Прошу, дражайшая невестка,
Не гневаться на то, что выскажусь я резко.
Была б у них сейчас родная мать в живых,
Учила б не тому она детей своих
И эту дурочку, и этого балбеса.
Вы расточительны. Одеты, как принцесса.
Коль жены думают лишь о своих мужьях,
Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах.
В парадизе кто-то натужно кашлял. Издалека слышались мажорно-лукавые аккорды оркестра. Огни рампы под сердце били госпожу Пернель. Козыбаев повел глазами на подчиненных - в полумраке на лицах обнаружил отрешенность и предвосхищающие улыбки. И снова повернулся к сцене.
Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах, коль жены думают лишь о своих мужьях. В пух. В прах. Прах? Тлен и прах. Прах - пыль, сухая гниль. Сгнившие останки. Останки чего? Кого? Человека! Зеленого человечка, устремившегося на таран пассажирского лайнера, и - американского летчика, тычащего большим пальцем в землю! Их смердящий, выворачивающий кишки тлен и прах! Все суета, все приходяще, тлен - вечен! Говорят о том, что моё Дао велико и не уменьшается. Если бы оно уменьшилось, то после долгого времени оно стало бы маленьким. Не уменьшается потому, что оно является великим. Я имею три сокровища, которыми дорожу: первое - это человеколюбие, второе бережливость, а третье состоит в том, что я не смею быть впереди других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58