Мне не понравилось, что венгры сами выбрали для меня гостиницу. Что могло меня там ждать? Я договорился о ночлеге в другом месте и на следующий день вернулся в Будапешт.
Закончив свои дела, я решил съездить в Вену и там спокойно все обдумать. От Алекса по-прежнему не было никаких вестей. И не находилось никаких поводов для моей поездки в Советский Союз. Конечно, я мог бы и не возвращаться в Будапешт, а "заболеть" в Вене и поручить проведение выставки моему менеджеру. Это был не лучший выход из положения, но меня подталкивало к нему с каждым днем крепнувшее предчувствие серьезной опасности.
Прибыв в Вену и поставив машину в гараж, я позвонил в Лондон, спросил о "нашем далеком друге" и услышал в ответ, что он по-прежнему присылает отчеты. Успокоившись относительно Алекса, я на условном языке сообщил о своих подозрениях насчет происходящего в Будапеште.
Но меня попросили действовать, как было запланировано, и я вылетел в Бухарест к открытию ярмарки. "Выставка на колесах" имела большой успех, отодвинутый, впрочем, на второй план известиями о столкновении между Кеннеди и Хрущевым и последующими событиями в Атлантике, когда советскому кораблю преградили путь на Кубу и он вынужден был взять обратный курс. Это было на устах у всех: царило всеобщее ликование по поводу того, что угроза войны миновала. Я спрашивал себя, понимает ли Алекс, какой вклад в дело сохранения мира внес его последний пакет с документами чрезвычайной важности, укрепившими позицию Кеннеди на его переговорах с Хрущевым.
За несколько дней до окончания ярмарки я вылетел в Вену, чтобы забрать свою машину.
В тот вечер случилось нечто из ряда вон выходящее.
Портье вручил мне конверт, на котором печатными буквами была нацарапана моя фамилия. Внутри находился листок дешевой бумаги со следующим, написанным также печатными буквами текстом: "ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИТЬ К ОПЕРЕ В ДЕСЯТЬ. ПОЖАЛУЙСТА". Подписи не было.
Сначала я подумал, что это ловушка: за мной послали агентов из Будапешта. Однако сработано все было слишком грубо, поэтому мысль о ловушке я сразу отбросил.
Если бы они и вправду хотели меня похитить, то действовали профессиональнее: фальшивое - и грамотно составленное - приглашение в посольство, ждущая у гостиницы машина... Да и в чем конкретно они могли меня подозревать, за исключением разве что моего внезапного отъезда из Будапешта, который вряд ли являлся достаточным основанием для ареста - тем более что я обещал вернуться? Итак, без пяти минут десять я подошел к площади перед зданием Оперы. Двери театра были открыты, фойе ярко освещено. Наверное, был антракт: на ступеньках лестницы стояли зрители, вышедшие подышать свежим воздухом. Это меня устраивало: вряд ли можно было организовать похищение в таких условиях.
Я медленно подошел к входу, готовый в любой момент обратиться в бегство. Никто меня не окликнул. Я встал спиной к стене, рядом с любителями оперы, и закурил. Прошла минута... другая... Я уже собирался уходить, когда услышал свое имя, произнесенное прерывистым женским голосом. Сначала я не узнал ее - но потом все-таки вспомнил: Соня!
Я спросил, что она делает в Вене. Она ответила, что проводит здесь отпуск. Вид у нее был до смерти напуганный. Разумеется, я ей не поверил.
- Как вы узнали, что я в Вене - и именно в этой гостинице? - спросил я.
- Я вас видеть на улице - вы шли в гостиница.
Весьма неправдоподобно.
- Так что же вы хотите. Соня?
В глазах у нее сквозило отчаяние. Она спросила, не знаю ли я, где Алекс.
- Сначала расскажите, как вы оказались в Вене. Вы ведь здесь не в отпуске, правда?
Однако Соня настаивала на своей версии. Она заламывала руки и все время оглядывалась. Вдруг я понял: ее послали, потому что она знала меня и могла показать советским агентам, которые наверняка находились где-то поблизости, чтобы меня идентифицировать. Получив же приказ встретиться со мной. Соня решила воспользоваться случаем и расспросить меня об Алексе.
Несмотря на это, я не видел никакой нужды быть с ней жестоким и сказал, что давно не имею вестей от Алекса.
Услышав такой ответ, Соня едва не разрыдалась. Она не произнесла слова "любовь", но все было ясно и без того.
Они встречались в Париже, затем переписывались, но вот уже длительное время ее письма оставались без ответа.
Помнится, во время моего последнего визита в Москву Алекс заметил: "Соня стала относиться к нашей связи слишком серьезно". Видя, в каком она горе, я обещал напомнить о ней Алексу, как только его увижу. Она слегка улыбнулась, кивнула и ушла так же внезапно, как и появилась.
Я сразу же позвонил в Лондон, но был вечер пятницы, и дежурного на телефоне не оказалось. Тогда я позвонил своей жене и попросил ее вылететь в Вену утренним рейсом. Поскольку связника у меня не было, я подумал, что в случае необходимости можно передать информацию в Лондон через нее.
На следующий день, когда мы с ней мирно сидели на освещенной осенним солнцем террасе гостиницы, мне вдруг захотелось собрать вещи и улететь с ней домой, в Англию. Я никогда не говорил ей о своей работе - и никогда не был так близок к тому, чтобы обо всем рассказать. Я мог бы попросить ее взять с собой в Лондон одно письмо. Она никогда бы не узнала его содержания, да и адрес на конверте ничего бы ей не сказал. Но она была сильно простужена и сказала, что Эндрю тоже нездоров, и я решил не взваливать на нее чужую ношу. Впрочем, даже если бы она и опустила письмо в почтовый ящик в Лондоне, мне все равно пришлось бы ждать ответа в Вене, где за мной уже следили русские агенты. Я с горечью вспомнил, как Алекс спрашивал меня в Париже, остаться ему или нет, а я тогда ответил, что решать ему самому.
Теперь была моя очередь принимать решение - рассчитывать ни на кого не приходилось. Ничто не вынуждало меня возвращаться в Будапешт, не поступило никаких приказов - я должен был действовать так как считал правильным.
Это воскресенье не стало для меня днем мира и отдыха: я был настолько взвинчен, что совсем потерял аппетит и старался только сохранять внешнее спокойствие и веселость в присутствии Шейлы, которая пересекла полЕвропы, чтобы повидаться со мной. Пока мы гуляли с ней по Кернтнерштрассе, мне казалось, что мысли буквально стучат в моей голове - я даже был удивлен, что она их не слышит.
В понедельник Шейла улетела в Англию. Пора было принимать решение. Я не хотел ехать в Будапешт - инстинкт подсказывал мне, что следует остаться, но неумолимая логика диктовала другое: если я не появлюсь на своей первой частной выставке, это сильно повредит моей коммерческой репутации, только благодаря которой я и могу попасть в Советский Союз, чтобы выручить Алекса.
Подъезжая к границе, я много раз готов был повернуть назад, но, переехав ее, оставил все колебания позади и быстро покатил в Будапешт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Закончив свои дела, я решил съездить в Вену и там спокойно все обдумать. От Алекса по-прежнему не было никаких вестей. И не находилось никаких поводов для моей поездки в Советский Союз. Конечно, я мог бы и не возвращаться в Будапешт, а "заболеть" в Вене и поручить проведение выставки моему менеджеру. Это был не лучший выход из положения, но меня подталкивало к нему с каждым днем крепнувшее предчувствие серьезной опасности.
Прибыв в Вену и поставив машину в гараж, я позвонил в Лондон, спросил о "нашем далеком друге" и услышал в ответ, что он по-прежнему присылает отчеты. Успокоившись относительно Алекса, я на условном языке сообщил о своих подозрениях насчет происходящего в Будапеште.
Но меня попросили действовать, как было запланировано, и я вылетел в Бухарест к открытию ярмарки. "Выставка на колесах" имела большой успех, отодвинутый, впрочем, на второй план известиями о столкновении между Кеннеди и Хрущевым и последующими событиями в Атлантике, когда советскому кораблю преградили путь на Кубу и он вынужден был взять обратный курс. Это было на устах у всех: царило всеобщее ликование по поводу того, что угроза войны миновала. Я спрашивал себя, понимает ли Алекс, какой вклад в дело сохранения мира внес его последний пакет с документами чрезвычайной важности, укрепившими позицию Кеннеди на его переговорах с Хрущевым.
За несколько дней до окончания ярмарки я вылетел в Вену, чтобы забрать свою машину.
В тот вечер случилось нечто из ряда вон выходящее.
Портье вручил мне конверт, на котором печатными буквами была нацарапана моя фамилия. Внутри находился листок дешевой бумаги со следующим, написанным также печатными буквами текстом: "ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИТЬ К ОПЕРЕ В ДЕСЯТЬ. ПОЖАЛУЙСТА". Подписи не было.
Сначала я подумал, что это ловушка: за мной послали агентов из Будапешта. Однако сработано все было слишком грубо, поэтому мысль о ловушке я сразу отбросил.
Если бы они и вправду хотели меня похитить, то действовали профессиональнее: фальшивое - и грамотно составленное - приглашение в посольство, ждущая у гостиницы машина... Да и в чем конкретно они могли меня подозревать, за исключением разве что моего внезапного отъезда из Будапешта, который вряд ли являлся достаточным основанием для ареста - тем более что я обещал вернуться? Итак, без пяти минут десять я подошел к площади перед зданием Оперы. Двери театра были открыты, фойе ярко освещено. Наверное, был антракт: на ступеньках лестницы стояли зрители, вышедшие подышать свежим воздухом. Это меня устраивало: вряд ли можно было организовать похищение в таких условиях.
Я медленно подошел к входу, готовый в любой момент обратиться в бегство. Никто меня не окликнул. Я встал спиной к стене, рядом с любителями оперы, и закурил. Прошла минута... другая... Я уже собирался уходить, когда услышал свое имя, произнесенное прерывистым женским голосом. Сначала я не узнал ее - но потом все-таки вспомнил: Соня!
Я спросил, что она делает в Вене. Она ответила, что проводит здесь отпуск. Вид у нее был до смерти напуганный. Разумеется, я ей не поверил.
- Как вы узнали, что я в Вене - и именно в этой гостинице? - спросил я.
- Я вас видеть на улице - вы шли в гостиница.
Весьма неправдоподобно.
- Так что же вы хотите. Соня?
В глазах у нее сквозило отчаяние. Она спросила, не знаю ли я, где Алекс.
- Сначала расскажите, как вы оказались в Вене. Вы ведь здесь не в отпуске, правда?
Однако Соня настаивала на своей версии. Она заламывала руки и все время оглядывалась. Вдруг я понял: ее послали, потому что она знала меня и могла показать советским агентам, которые наверняка находились где-то поблизости, чтобы меня идентифицировать. Получив же приказ встретиться со мной. Соня решила воспользоваться случаем и расспросить меня об Алексе.
Несмотря на это, я не видел никакой нужды быть с ней жестоким и сказал, что давно не имею вестей от Алекса.
Услышав такой ответ, Соня едва не разрыдалась. Она не произнесла слова "любовь", но все было ясно и без того.
Они встречались в Париже, затем переписывались, но вот уже длительное время ее письма оставались без ответа.
Помнится, во время моего последнего визита в Москву Алекс заметил: "Соня стала относиться к нашей связи слишком серьезно". Видя, в каком она горе, я обещал напомнить о ней Алексу, как только его увижу. Она слегка улыбнулась, кивнула и ушла так же внезапно, как и появилась.
Я сразу же позвонил в Лондон, но был вечер пятницы, и дежурного на телефоне не оказалось. Тогда я позвонил своей жене и попросил ее вылететь в Вену утренним рейсом. Поскольку связника у меня не было, я подумал, что в случае необходимости можно передать информацию в Лондон через нее.
На следующий день, когда мы с ней мирно сидели на освещенной осенним солнцем террасе гостиницы, мне вдруг захотелось собрать вещи и улететь с ней домой, в Англию. Я никогда не говорил ей о своей работе - и никогда не был так близок к тому, чтобы обо всем рассказать. Я мог бы попросить ее взять с собой в Лондон одно письмо. Она никогда бы не узнала его содержания, да и адрес на конверте ничего бы ей не сказал. Но она была сильно простужена и сказала, что Эндрю тоже нездоров, и я решил не взваливать на нее чужую ношу. Впрочем, даже если бы она и опустила письмо в почтовый ящик в Лондоне, мне все равно пришлось бы ждать ответа в Вене, где за мной уже следили русские агенты. Я с горечью вспомнил, как Алекс спрашивал меня в Париже, остаться ему или нет, а я тогда ответил, что решать ему самому.
Теперь была моя очередь принимать решение - рассчитывать ни на кого не приходилось. Ничто не вынуждало меня возвращаться в Будапешт, не поступило никаких приказов - я должен был действовать так как считал правильным.
Это воскресенье не стало для меня днем мира и отдыха: я был настолько взвинчен, что совсем потерял аппетит и старался только сохранять внешнее спокойствие и веселость в присутствии Шейлы, которая пересекла полЕвропы, чтобы повидаться со мной. Пока мы гуляли с ней по Кернтнерштрассе, мне казалось, что мысли буквально стучат в моей голове - я даже был удивлен, что она их не слышит.
В понедельник Шейла улетела в Англию. Пора было принимать решение. Я не хотел ехать в Будапешт - инстинкт подсказывал мне, что следует остаться, но неумолимая логика диктовала другое: если я не появлюсь на своей первой частной выставке, это сильно повредит моей коммерческой репутации, только благодаря которой я и могу попасть в Советский Союз, чтобы выручить Алекса.
Подъезжая к границе, я много раз готов был повернуть назад, но, переехав ее, оставил все колебания позади и быстро покатил в Будапешт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27