"А может быть, так и надо: ставить такие дорогие памятники учителям, а не разбогатевшим в одночасье бизнесменам?"
На сердце было тревожно и неуютно: "А что могли бы выбить на моем памятнике? Пистолет или свисток? Не смешно! Уж не податься ли мне в учителя?"
Выйдя за ворота, Ильин направился к трамвайной остановке. Но мысль о смене профессии, нелепая на первый взгляд и маловероятная для осуществления, продолжала назойливо напоминать о себе.
Начальство знало о его участии в похоронах, и потому он мог не появляться на работе, а сразу идти в школу на встречу с учениками, их родителями и интересующим его актером. "Интересно, соответствует ли его личность ролям, которые он сыграл?" - этот вопрос всегда интересовал Ильина, знающего, как часто привычный образ человека нарушается при столкновении с чрезвычайными обстоятельствами.
Уже подходя к дому, он мысленно опять вернулся к погребенному и навсегда оставшемуся там, на кладбище, Павлову и стал перебирать в памяти свои встречи с ним и ту последнюю, когда они выезжали на место падения на землю жены Туза. Павлов тогда ещё сомневался в виновности Синельникова, считая, что тот не выбрасывал её из окна. И Ильин с ним согласен. Тузу не повезло, что убили такого опытного и справедливого следователя. Уж он-то докопался бы до истины!
"А чем я хуже? - подумал вдруг Ильин. - Разве я не могу довести это дело до конца, хотя бы в память о своем старшем друге? Правда, это глупость искать доказательство невиновности мафиози, на совести которого десятки злодеяний! Тьфу ты, о чем я только думаю?" Но была одна деталь, которая его почему-то беспокоила. Синельников в своих показаниях утверждал, что, придя домой, застал свою жену в халате. Она ему заявила, что хочет покончить жизнь самоубийством на его глазах, и стала переодеваться в самое нарядное платье. Когда она сняла халат и хотела приодеться для последнего прыжка, он вступил с ней в борьбу, отнял платье, которое лопнуло по шву. Тогда она, оставив его в руках мужа, подбежала к окну, чтобы выброситься. Муж кинулся её спасать, но не удержал. Но если все так и было и женщина заранее готовилась покончить счеты с жизнью, то скорее всего она должна была подумать о предсмертной записке!.. Впрочем, они особенно и не искали, посчитав дело достаточно ясным. Но если записка существовала, то где она? Ведь не уничтожил же её сам Синельников! Размышляя об этой записке, которая должна быть в квартире Туза, Ильин неоднократно ловил себя на том, что все время вспоминает довольно простенький для такой дамы халат, валявшийся на полу под столом. Его ещё поднял сам Синельников и аккуратно повесил на вешалку.
"Стоп! Если женщина, решив покончить с собой, прихорашивалась и хотела надеть лучшее платье в последний момент перед прыжком в никуда, то записка могла быть написана ещё тогда, когда она была в халате. Завидев входящего мужа, она скорее всего сунула её в карман. А что, если эта записка так и лежит в халате?" Ильин решил, не откладывая, проверить свою догадку. Тревожить начальство раньше времени не стал, просто заехал в прокуратуру и взял ключи от квартиры Туза. Следователь Некрасов, принявший к производству материалы Павлова, хорошо знал Ильина и в нарушение всех инструкций согласился дать ему ключи на пару часов для дополнительного оперативного осмотра.
"Да, личные контакты у нас всегда были важнее всяческих казенных предписаний, - подумалось Ильину, - в экстренных случаях это совсем неплохо!"
Он вошел в подъезд дома, где был с Павловым четыре дня назад. А вот и дверь, опечатанная узкой полоской бумажки с четким фиолетовым штампом. Ильин мгновенно преодолел эту символическую преграду и вставил ключ в замочную скважину. И вновь легкий укол тщеславия всколыхнул его самолюбие возможностью и дозволенностью в отличие от других обыкновенных граждан вот так, бесшабашно, без оглядки на представителей грозных карательных органов, нарушить неприкосновенность опечатанного и охраняемого законом жилища.
Войдя в квартиру, Ильин направился прямо к вешалке. Не зная, подтвердится ли его догадка, он сунул руку в карман халата и с волнением извлек пол-листа, на котором мелким почерком было написано:
"Я сама решила уйти из жизни, и винить в этом никого не надо, тем более моего мужа. Он и так, несчастный, настрадался, женившись на женщине, которая его никогда не любила. А я не могу жить без любви. Человека, которого я любила, больше нет. В моем возрасте уже нельзя рассчитывать на новое искреннее ответное чувство. Но что страшнее всего, я и сама никого не смогу теперь полюбить. Это страшно, ужасно страшно! Я не могу больше жить с жуткой тоской и пустотой в душе. Конечно, прозябать можно ещё долгие годы. Но зачем? Я ухожу. Бог даст, я умру ещё до того, как разобьюсь о землю. Не осуждайте меня. Так я решила! Прощайте!"
Ильин, прочитав предсмертное послание, некоторое время стоял в нерешительности: "Конечно, экспертиза докажет, что писала именно она, и утверждения Синельникова о его невиновности найдут важное подтверждение. И придется его отпустить с извинениями". А отпускать человека, на совести которого не один десяток преступлений, ему ой как не хотелось.
Ах, до чего же просто можно решить прямо сейчас: взять зажигалку и пронаблюдать, как сгорает, сворачиваясь в черный клубок, бумага и исчезают буквы, складывающиеся в слова, в очередной раз освобождающие крупного преступника от возмездия. Ильин сделал шаг вперед, чтобы взять зажигалку, но что-то мешало ему перешагнуть через невидимую преграду. Он вспомнил убитую Турбину, чтобы распалить свою ненависть к человеку, отдавшему приказ на ликвидацию девушки. Но рука будто налилась свинцом. Так и не решившись, Ильин медленно подошел к вешалке и, сложив по изгибам предсмертную записку, вернул её на прежнее место. Выйдя из квартиры, он аккуратно закрыл замки и вновь заклеил проштампованной бумажной лентой массивные двери. Прошло ещё несколько мгновений: ему очень хотелось вернуться и завершить задуманное. Но он тем не менее медленно спустился по лестнице. Терзаясь сомнениями, он не заметил, как дошел до отделения милиции. Сразу возвращаться в прокуратуру Ильин не стал: в этом случае он был бы обязан тут же принять решение, причем оно должно быть единственным и верным, а если точнее, то единственно верным.
Пройдя к себе в кабинет, Ильин запер дверь и опустился на стул. Ответственность за решение, которое он обязан принять, набатом гудела у него в висках. Опять перед ним стоял трудный вопрос, как поступить: по справедливости или по закону.
"Вор должен сидеть в тюрьме!" - и Ильин был полностью согласен со словами капитана Жеглова из любимого всеми кинофильма. Туз был хуже, чем вор. Кровь его жертв буквально вопила о возмездии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32