Эка беда. А ведь он формальным образом придрался. Вот и с твоим так. О боже, как это унизительно!
Оставив утюг на платье, Наташа подняла голову. Некоторое время она безмолвно смотрела на мать. Потом голосом, в котором звучала обида, сказала:
- Мама, как ты неправа. Ведь он выполняет свой долг. Он несет государственную службу.
- А разве я возражаю против того, чему вас учат в университетах? Я только хочу, чтобы ты отличала красивое от уродливого, возвышенное от низкого. А то, что там происходит, - унизительно.
Наташа с обидой посмотрела на мать.
- Хорошо, допустим, что у этого гражданина, которого остановили за пустяк, отвратительное настроение. Пусть ему кажется, что его незаслуженно отчитали, хотя я убеждена, что это не так. Но что будет делать этот гражданин, если, придя домой, он увидит, что его квартира ограблена? Куда он побежит за помощью?
- Ну, разумеется, он заявит в милицию.
- Вот вам первое противоречие, - обрадовалась Наташа. Про утюг она совсем забыла.
- Какая ты все еще глупенькая. Разве я оспариваю полезность милиции? Наоборот, я уверена, что она необходима так же, как дворники. Что стало бы без дворников в Москве через неделю? Москва заросла бы грязью. Они тоже несут службу.
- Да, они тоже люди. Тоже несут службу. Влюбляются, женятся... - Словно споткнувшись, Наташа остановилась. Краска залила ее лицо. - А потом, потом... Я совсем не понимаю, мама, почему ты с каким-то особым наслаждением льешь грязь на нашу дружбу с Николаем? Что он тебе сделал плохого? Тебя не устраивает его зарплата? Что он из простой рабочей семьи? - Наташа поняла, что говорит лишнее и замолчала.
В комнате уже начинало попахивать гарью, но ни дочь, ни мать не замечали этого.
В эти минуты Елена Прохоровна особенно остро почувствовала, что дочь уже взрослая. И это чувство ухода дочери из-под полной и неограниченной власти матери насторожило Елену Прохоровну. Ей хотелось крикнуть: "Да как ты смеешь, негодная! Ты с кем разговариваешь?! Кто я тебе?!" Но она сдержала себя, боясь испортить дело.
- Ты не горячись, Наташа. Если тебя раздражает такой мой тон, я могу говорить и без тона. Как мать я не допущу ничего серьезного между тобой и Николаем. Вы никогда не будете вместе. Все, что ты от него ожидаешь, то, что он где-то там заочно учится - это журавль в небе. А вот, если бы ты помягче и повнимательней относилась к Виктору, он давно бы сделал предложение.
- Он уже трижды его делал, - выпалила Наташа и покраснела еще гуще.
Елена Прохоровна вздрогнула и резко повернулась к Наташе.
- Как делал? А ты?
- Я трижды отказывала и просила, чтоб он больше не приставал со своим сватовством, а вот Николаю я бы не отказала.
Сказав это, Наташа стыдливо опустила глаза. Так откровенно о своих чувствах к Николаю она говорила с матерью впервые.
- Девчонка. Ты все еще глупая девчонка. Боюсь только одного: когда ты повзрослеешь - будет уже поздно, и разговор на эту тему станет излишним.
Елена Прохоровна говорила теперь с нескрываемым раздражением. Пытаясь проникнуть в душу Наташи, она хотела держаться спокойно, но чем больше она этого хотела, тем сильнее в ней просыпалась жажда власти над дочерью, и это выводило ее из равновесия.
- Да, я забыла, - уже более спокойно сказала Елена Прохоровна. - Виктор сегодня приглашен к нам на пироги. - Сказала как бы между прочим, но с явным намерением подчеркнуть, что власть над дочерью полностью находится в ее руках.
- Кто его приглашал?
- Я.
- Сегодня вечером я иду с Николаем в театр.
- Сегодня вечером ты будешь дома!
- Нет. Я пойду в театр. - На слове "театр" Наташа сделала ударение.
На эту дерзость Елена Прохоровна ничего не ответила, и только прищуренные глаза ее говорили, что разговор между ними не закончен, что в этой скрытой борьбе она еще не пустила в ход все то, чем располагает.
После напряженного минутного молчания, закрывая двери спальни, Елена Прохоровна сказала упавшим голосом:
- Ну что ж, поступай как знаешь. Ты взрослая, а мать - стара.
Только теперь Наташа вспомнила про утюг и сразу почувствовала запах подпаленной материи. Это платье ей уже никогда не придется надеть: оно было прожжено так, что никакие ухищрения портнихи не были в состоянии его исправить.
13
Часы на Спасской башне показывали половину первого ночи, когда Николай и Наташа возвращались из театра. Свернув с набережной, они медленно поднялись на Каменный мост. От фонарей над набережной в Москву-реку падали огненные столбы, дрожа и переливаясь на поверхности воды.
Николай и Наташа остановились в нише каменного парапета.
Было тихо. Лишь изредка внезапно налетавший откуда-то ветерок выхватывал из-под Наташиной косынки пушистый локон, бросал его ей в глаза, щекотал губы. Наташа смотрела вдаль, в темноту ночи и молчала. Молчать ей не следовало - она знала об этом хорошо, но никак не решалась заговорить. А разговор предстоял тревожный, тяжелый. Под влиянием матери Наташа все больше и больше приходила к мысли, что счастье ее с Николаем из-за его работы в милиции невозможно, что Николаю надо переменить профессию. Обо всем этом она и хотела сказать сейчас. Хотела и не могла.
Наконец решилась.
- Николай, - сказала она, - ты никогда не был рабочим?
Николай, не понимая значения вопроса, поднял на нее глаза. Не глядя в них, Наташа продолжала:
- А как бы хорошо было, если бы ты был рабочий. Простой рабочий. Как бы я ждала тебя по вечерам! Жду, и ты, усталый и чумазый, вваливаешься в квартиру, просишь есть. Какие бы борщи я тебе готовила... Я уже купила "Книгу о вкусной и здоровой пище".
Прибегнув к этой маленькой женской хитрости, которая была рождена большим чувством к любимому и которая сейчас могла стать сильнее всяких рассудочных убеждений, Наташа хотела избежать лобовой атаки в этом остром разговоре. Ее голос был настолько проникновенным и искренним - и прежде всего для себя самой, - что она не только верила в истинность своих слов, но считала, что иного между нею и Николаем не могло и быть.
Мечтательно нарисовав картину их будущей жизни вдвоем, Наташа ласково закончила:
- Тебе уже двадцать шесть, а ты все еще, как ребенок. За тобой нужно смотреть да смотреть.
Такой ласковой и откровенной Наташа никогда не была. Никогда Николай еще не чувствовал ее столь родной и близкой. Наивные слова о борще, которым она собирается его кормить, тронули его до глубины души. Если бы не здесь, на мосту, не в центре столицы, он взял бы ее на руки и понес, как ребенка. Нес бы долго-долго, сколько хватило сил. А сил у него много... Волнуясь и нервничая, он крепко сжал спичечный коробок, который неизвестно почему очутился в его руках. Коробок хрустнул, из него посыпались спички. Николай разжал кулак и улыбнулся.
- Ты виновата.
Но Наташа не обратила на это внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76