Одиноко и совсем неопасно колыхался в небе поднятый на троссе серый баллон аэростата с кошелкой наблюдателя. Постепенно солдаты успокоились и не слыша смертельного посвиста пуль побежали споро, весело, скатываясь в лощинку разделявшую противные стороны. Кавалеристы, в свою очередь пришпорили коней, намериваясь первыми по такому случаю ворваться в деревеньку.
По дну лощинки протекал незаметный тихий ручеек. Только в одном месте, там где пологий овражек пересекала проселочная грунтовая дорога, воду перекрывал жалкий мосток, скорее гать, составленная из уложенных рядами и сшитых хлипкими досками бревнышек. Сунувшиеся было вброд казаки остановились и начали ворочать коней к мостику, берега ручеечка оказались заболоченными, топкими. Всадники матерились, хлестали коней нагайками, били шпорами. Сотни смешались втискиваясь на узенький мостик. Под ударами десятков кованных копыт строевых горячих коней, бревна, долгие годы выдерживавшие неторопливый бег селянских малорослых трудяг-лошадок, начали расходиться, распуская по мостку щели, брызгающие фонтанами ила и воды. Заржал конек, попав неловко копытом между бревен, рванулся, скинул всадника, выскочил на другой берег хромая, болтая обломанной в бобышке ногой. Второй за ним влетел обоими передними в образовавшуюся дыру и забился, запрокинулся под ноги несущихся следом.
Ударили немецкие пулеметы, забили ровные сухие винтовочные залпы. Немногие выскочившие наверх казаки, пригнувшись в седлах и выставив перед собой тонкие пики, кинулись в отчаянную, смертельную, заранее обреченную на неуспех атаку. На несколько минут им удалось отвлечь на себя огонь противника. Спустившиеся в лощину пехотинцы сгрудились перед ручьем, не зная, что предпринять, ожидая команды. Потерь они пока не понесли так как первый удар немцев пришелся на клубящийся у переправы ворох людей и коней.
- Вперед! Вперед! Бога душу мать! За Веру, Царя и Отечество! Вперед! - Орали отделенные пихая солдат в воду. Серая крупа - безответная русская пехтура безропотно подтыкала полы шинелей за поясные ремни, крестилась, кряхтела, ругалась, но лезла в стылую жижу, продиралась сквозь осоку и камыш, боязливо прислушиваясь к посвисту и курлыканью пролетавших пока поверх голов пуль.
Увидав, что пехота пошла вброд, казачьи офицеры собрали под огнём разрозненые сотни и отскочив от заваленного трупами людей и конскими тушами мостка сунулись в болотистую низину дальше по оврагу. Почва худо-бедно держала людей, но лошади начали проваливаться, вязнуть. Над немецкими позициями зачастили дымки выстрелов, ударила шрапнелью полевая артиллерия. Огонь был мгновенно перенесен на новое скопление кавалерии. Вряд ли из них уцелела бы даже малая часть, но ожили неожиданно русские трёхдюймовки, зачастили очередями, нащупывая вражеские огневые позиции. Прикрыли своих и обреченно смолкли вдруг одна за другой.
Воспользовавшись минутной передышкой казаки развернули коней и потянулись обратно к леску. Склон, казавшийся пологим и безопасным при спуске оказался при отступлении дорогой смерти для многих, раскрывая перед немцами как на ладони медленный бег усталых, роняющих хлопья пены лошадей, спины карабкающихся вверх, упирающихся в стремена всадников, просто ползущих на карачках, потерявших коней, спешенных людей.
- Что же наши стрелять перестали?
- Чего-чего, снаряды вышли. Слыхал, что их благородия говорили?
- Ох молчи, браток, молчи... И так тошно!
Пехоту никто не возвращал, и она, следуя последнему полученному приказу упрямо продиралась вперёд, выходила передовыми отделениями к прикрывающим немецкие траншеи рядам колючей проволоки.
- Ура! Ура! В штыки ребятушки! - Закричали, засвистели унтера и младшие офицеры. Вытянув сабли из ножен пробежали путаясь сапогами в мокрых хлюпающих полах шинелей полуротные, не удержавшиеся по молодому, дурному задору за спинами нижних чинов. Рванулись вперёд за червлеными темляками и георгиевской славой.
Спотыкнулся, завалился на бегу мелко перебирая ногами правовед, выронил саблю и упал в луговую траву, раскинув крестом руки. Пропал, будто и небыло его никогда. Прямо перед Гришей ничком свалился бежавший впереди солдатик, потеряв картуз, воткнув перед падением, словно играя в ножики, винтовку трегранным штыком в землю по самое цевьё и тихо прильнул к земле простреленной головой. Сунув за пояс лопатку, дед стянул через голову упавшего ненужный тому матерчатый патронташ с несколькими обоймами, подхватил винтовку и побежал к колючке.
Возле заграждения суетился оставшийся подпоручик, рубил проволоку шашкой, рассыпая искры, скрежеща клинком о металл.
- Не рубить надо, вашбродь! - Заорал бородатый унтер. - Шинелями, шинелями её закидывай братцы!
На заграждение полетели серые шинели. Через них полезли солдаты. Кто перелазил, а кто и оставался висеть тяжелым серым кулем. Под напором человеческих тел колья не выдержали и повалились пропуская в проходы заметно поредевшие цепочки отделений.
- Ура! Вали ребята! Бей!
Оставившая на кольях серые шинели, зеленея гимнастерками, пехота неравными группками пролезала в проделанные проходы, растекалась, перла на бруствер. Пулеметы смолкли и среди хлопков немецких манлихеров зачастили выстрелы русских трёхлинеек. Деда спокойно, словно на стрельбище выпустил с колена оставшуюся от погибшего владельца в винтовке обойму в мелькающие над бруствером шишаки немецких касок и спрыгнул в траншею.
Близоруко выпучив бесцветные глаза, протянув вперёд руку с пистолетом, вывалился из хода сообщения толстый, налитой жиром немец, с кайзеровскими усами под толстым носом, с витыми серябряными погончиками на плечах тесного мышиного цвета мундирчика. Крича что-то своё распяленным черным ртом толстяк стрелял раз за разом. Рука сжимающая пистолет смешно дергалась, подскакивала после каждого выстрела. Дед видел как ходит затвор, выкидывая кувыркающиеся в воздухе желтые цилиндрики медных гильз, как впыхивает огнём черная дырка ствола.
Врага нужно было убить. Но одно дело стрелять в мишени, в прыгающие шишаки касок, предметы неодушевленные, мало ассоциирующиеся с человеческим телом, налитой жизнью плотью. Другое дело убить человека, пусть даже чужого, делающего какие-то странные телодвижения, пытающегося уничтожить тебя самого. Боли и страха не было, замедленно словно во сне, в перерыве между двумя выстрелами немца дед поднял винтовку и нажал спусковой курок. Боек звонко цокнул по пустому патроннику. Немец снова выстрелил и пистолет, потешно дернув затвором, выкинул очередной цилиндрик гильзы.
- Прямым коли! Нерусскую твою мать! - Раздался откуда то с поднебесной высоты фельдфебельский рев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47