- Тебе, Алеша, - сдержанно сказала Полина и устремила на него взгляд терпеливо разъясняющего простые истины человека, - как и всякому в твоем возрасте, я только кажусь старухой, но это, поверь, проходит. К тому же у меня большой опыт, вообще добрый кусок жизни за плечами, и когда ты подойдешь ко мне снова... а теперь я, считай, тебя предупредила, как ты того хотел... ты сразу поймешь, какие преимущества дает мне мой опыт перед разными девчонками твоего поколения. Ты быстро забудешь, поверь мне, Алешенька, быстро забудешь и думать о моей пресловутой старости. С другой стороны, ты сейчас еще только полон любовными фантазиями и бреднями, а у меня будешь получать такую любовь, какая тебе и не снится. Для того, кто начинает сознательную жизнь, ничего полезнее представить невозможно.
Ее откровенность разряжалась в подрастающем на глазах малыше откровением быстро пройденной и досконально изученной жизни. Вот уж и влекут в последний путь. А он Бог знает для чего побаивается, как бы не уволили из театра!
- Что же мне делать, Полина, - подвзвыл Мелочев, - если я на самом деле ничего против вас не имею, готов прислушаться к вашим требованиям и в разумных пределах им подчиниться, а что до ваших обещаний устроить мне фору в театре, так просто немею... сладко слушать... но! Не могу, - заключил он жидковато брызнувшим в сердце умом, - не могу переступить через осознание возрастной границы... или как это называется... не могу к вам подойти... и точка! точка! отстаньте!
И он побежал прочь от театра. Полина не успела запихнуть его бесполезные слова ему обратно в глотку.
- Я ему плюнула вдогонку, - рассказывала и показывала она мне, - а потом пошла к нашему директору и потребовала, чтобы подлеца немедленно уволили.
- Несправедливо, жестоко, корыстно. Директор, конечно, распознал истинные причины твоего гнева. И? Уволил?
- Разумеется. - Она смеялась.
Я смеялся тоже.
***
Однако среди смеха я не сомневался, что задорная доброта Полины в конце концов возьмет верх, она смирится с существованием Мелочева в театре, и несчастный будет восстановлен. Но только то, что можно назвать примирением и неким согласованием действий, случилось раньше, чем я ожидал, и совсем не в духе моих предположений. Однажды Полина вошла ко мне в том состоянии зажатости, хмурой и резкой сосредоточенности на себе, которого я в сущности боялся, чувствуя себя в такие минуты посторонним и не приспособленным к ее жизни. Я с болью смотрел, какая у нее при этом жутковатая и недоступная красоты, воистину красота болотно-лунного видения, призрака, страшной русалки. Ну и так далее. Мало ли чего не нафантазирует влюбленная и одновременно боящаяся хоть на миг потерять равновесие душа.
- Он написал мне в письме, что хочет встретиться со мной, - сказала Полина, едва взглянув в мою сторону.
Мне хотелось увидеть, как она спускается к почтовому ящику, достает письмо, вскрикивает от неожиданности, от нежданной радости, прижимает конвертик к груди и словно приплясывает, пританцовывает, предвкушая дальнейшее счастье.
- Значит, теперь мир? - откликнулся я. - Он готов принять твои условия?
- Об этом он ничего не пишет, - возразила Полина. - Просто просит встречи. Хочет объясниться.
- Ну, я так думаю, что и его письмо - уже достаточное объяснение. Теперь все у тебя с ним наладится. Но я, Полина, знаю одно: долго твое сумасшедшее увлечение не продлится, ты помучишь бедного мальчишку и выбросишь, может быть, даже испортишь его, сломаешь ему всю его жизнь. Не скажу, что меня это слишком тревожит. Я думаю о себе. О том, что я живу на тихой, прелестной улочке, в милом домике, часть которого принадлежит мне. Когда ты разделаешься с ним, ты, может быть, выберешь минутку поразмыслить о моих чувствах к тебе, а то и взглянешь на мою жизнь совсем другими глазами.
Она сказала задумчиво:
- Я живу так, как будто ничего не знаю, не догадываюсь о твоих чувствах и даже не предполагаю, что они у тебя могут быть. Ты сам виноват, что мне нет до тебя дела. Слишком ты тихий, а по мне - так и вовсе никчемный.
Я вспылил, ведь она, зайдя мне в спину, чтобы вероломнее ударить, хотела рассмотреть меня не таким, каким уже знала, каким я с достаточной честностью открывался перед ней, а словно лишь теперь только входящим сюда, возникающим на пороге, за которым можно различить туманности моего прошлого.
- Но когда тебе нужна помощь, ты сразу обо мне вспоминаешь, порывисто смахнул я на нее свою едкую укоризну.
- Мне и сейчас нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты присутствовал на моей встрече с ним.
- Зачем? - удивился я.
- Боюсь потерять голову, когда его увижу. Мне кажется, я так люблю, что его присутствие - а оно мне часто воображается - не просто сведет меня с ума, это было бы как раз еще мелочью, а доведет до настоящих крайностей. Как у детей ночью, как у маленьких собачек, которые в своем восторге пластаются на земле, ползут и оставляют за собой мокрый следок... Я могу, знаешь, растаять, развалиться на куски. Во мне одни мурашки! Сотни, тысячи иголочек покалывают меня! Представь себе теперь мой быт, мою квартиру, где все так обыкновенно - и вдруг он, его красота, его молодые широко расставленные ноги, его розовощекая невинность, его слова... слов я, впрочем, могу и не услышать, а надо бы. Хороша же я буду, если растекусь перед ним лужицей! Да еще с выпученными глазами. Глаза на блюдечке, плавающие в размякшем масле. Боюсь, он просто не поймет. Вот ты бы понял, а он еще глуп.
Я согласно кивал: мне ли колебаться?
- Ну хорошо, - говорил я болезненно, - я пойду с тобой.
Разве я мог отказать ей? Дело не в том, что я-де пошел бы за ней на край света. Как раз нет, из Ветрогонска я теперь ни ногой. Но она сама и была жизнью этого города.
Мы отправились в ее квартиру на втором этаже крепкого каменного дома, который и всего-то был в два этажа, но очень выделялся среди тамошнего пейзажа, может быть, за счет бюро похоронных услуг с весьма торжественным и мрачноватым входом на первом этаже. Вскоре появился Мелочев; он словно вернулся из дальних странствий, от него веяло роздольем географии, реками, текущими в моря, ветрами, сбивающимися в дождевые облака. У него был романтический намек на небритость.
- Ты страдал? - вскрикнула Полина.
- Ему надо отдохнуть, - вставил я с деланной суетливостью.
Мелочев отмахивался от нас.
- Полина, - торопливо начал он, - я пересмотрел свое поведение и готов принять ваши требования. Говорю это в присутствии этого человека, - он кивнул на меня, - хотя не знаю, кто он такой и для чего здесь.
- Это мой друг Сергей Петрович Иванов, - объявила Полина, - и он здесь по моей просьбе - проследить, чтобы я не сделала никакого дурна, если у тебя, Алешенька, опять обнаружится нехватка чувств.
- Какие же последствия могли быть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43